Таверна трех обезьян - Бас Хуан. Страница 24

Я заснул (черт!) с открытой дверью, на полу, поэтому вслед за утренним пробуждением меня ждал неприятный сюрприз: Мило удрал. Дабы повысить свой жизненный тонус, я немедленно разыскал его: он был пойман во втором салон-вагоне семейством Ботильо, дородными увальнями из Леона, впрочем, людьми добродушными и приветливыми, которые угостили его — без чего мой капризный песик ни за что не дался бы им в руки — шпигом, поделившись частью своего тяжелого, жирного завтрака. Безыскусные крестьяне!

Дождь прекратился, светило солнце. Я пишу, закурив после завтрака свою первую сегодня сигарету — ментоловый «Данхилл», с мундштуком, разумеется. Со своего места я продолжаю наблюдать за Ковадонгой; за мой столик никто сегодня не осмелился подсесть, будто почувствовав, что я совершенно не расположен к общению, пока не выпью вторую чашку кофе. Когда наши глаза случайно встретились, она весьма невежливо отвернулась. Она сердита на меня, вообразив, что я пренебрег вчера ее приглашением. Вот женщины! Словно не она столько времени потратила на разнос Ребольо.

Мне пришло в голову воспользоваться тем, что Панчо, ее чихуахуа, явился, чтобы позадирать все еще пристыженного Мило, и тайком передать в ошейнике смешного мопсика записку с объяснением и предложением назначить новое свидание; но я побоялся, что муж может обнаружить послание, и отказался от этой мысли.

Лучше изменить тактику и не замечать ее с надменной холодностью; притворюсь, что подвергаю ее остракизму, чтобы потом она смиренно ела с моей ладони…

Случилась еще одна неприятность! Все мы надеемся, что исход ее не будет столь трагичным, как с господином Татсуни. Сегодня утром одна из наших попутчиц пропала во время экскурсии по девственному национальному парку Пикос де Еуропа.

Речь идет о Полли Флок, молоденькой англичанке лет двадцати, которая путешествовала транс-кантабрийским рейсом вместе с подружкой-ровесницей; подруга, Магнолия Бернер, объяснила, что Полли отстала, чтобы собрать букет своих любимых полевых цветов… И больше ее никто не видел! Очень странное исчезновение, встревожило оно и жандарма, прочесывавшего местность.

Пару раз я замечал Полли. Крепенькая девчушка с овечьим лицом — тип очень распространенный среди англичанок, но сочная и привлекательная. Дай Бог, чтобы она не попала в лапы какого-нибудь сатира, развратного извращенца или и того хуже…

Нас заставили вернуться к автобусу, чтобы продолжить маршрут к озеру Энол и к храму. Мы полагаем, что до обеда в Кангас де Онис загадочный случай с девушкой прояснится. Нас грозятся накормить в ресторане под названием «Лос Алькитранес», что было бы сущим кошмаром.

Мы прибыли в Хихон. Я бежал с порога портового притона, куда нас насильно привезли, и за свой счет пообедал в «Бустос Домек», лучшем аргентинском ресторане на полуострове, где меня обслуживали два старичка, при любых обстоятельствах сама любезность и учтивость. Я вновь отведал дивное блюдо, приготовленное на раскаленных углях, которое называется «бифштекс Пароли»…

Вернувшись в поезд, я узнал от Фаусто, что англичаночку так и не нашли. Просто невероятно. Как она могла забрести в такую даль за столь короткое время? Нас водили по очень короткому маршруту, охватывавшему ограниченную площадь… Возможно, она лежит без сознания в какой-нибудь скрытой расселине? Или, может, ее разорвал на клочки медведь, один из редких обитателей той территории?

Ночью я вновь проиграл в покер, и на сей раз совершенно не понимаю, как такое могло случиться. Но по крайней мере я испытал почти оргастическое удовольствие, увидев, как глупца Сукарриету взгрели по первое число так, что его будет трясти не меньше недели. Это сделал Бокаррота; отныне я намерен называть его «мой генерал». В одном раунде они остались вдвоем и взаимно повышали ставки до тех пор, пока не исчерпался запас фишек у одного из них (а именно у Бакарроты, располагавшего к тому времени меньшей суммой) и почти не осталось денег у второго.

Тот, кто с особой горячностью пополнял банк, являлся ко всему прочему еще и нескромным бахвалом; сдержанный генерал выказывал терпение и тоже повышал ставку, но лишь чуть-чуть, оставляя инициативу в руках противника с завидущими глазами, как сказал бы Хэддок. Оба сбросили по две карты. Когда, наконец, ставки уравняли, в банке собралось фишек на четыреста тридцать две тысячи монет — не больше, не меньше. Тогда Сукарриета предъявил с неприличным торжеством фулл — три короля, два туза. Бокаррота с коварной медлительностью выложил покер на восьмерках…

У шута горохового отвисла челюсть, и от оскорбительного самодовольства, коим он лучился весь день, не осталось и следа. Он покинул игру и уполз в свою берлогу, содрогаясь от злобы. У него не хватило мужества даже украдкой взглянуть на Ковадонгу, которая, кстати говоря, я уверен, очень переживала мое охлаждение; но напрасно: хотя мне и стоило титанических усилий не броситься в ее объятия, мне следует проявить не меньшую твердость, чем Мориарти…

Nota Bene. Мило ужин не пошел впрок; я не удивлен, и кроме себя мне винить некого, нельзя было разрешать ему есть оладьи в таком количестве. Невозможно описать, как он изгадил всю плюшевую отделку купе… Поскольку в качестве возмещения ущерба меня чуть не растерзали, я буду вспоминать это путешествие с такой же нежностью, как и визит в Дахау.

Мы застряли на станции Овьедо, куда поезд прибыл до полудня, опережая расписание. Техническое объяснение просто: локомотив ехал со скоростью, существенно выше обычной. Логическое объяснение ужасно: в поезде произошло убийство!

Мой генерал Амансио Бокаррота был обнаружен рано утром в душевой одной из ванных комнат с вилкой из столового прибора в горле, длинные зубцы пронзили яремную вену. Его нашла жена, бедная сеньора Фило, удивленная его долгим отсутствием. К тому моменту вся кровь уже вытекла из тела. Во всяком случае вода, продолжавшая литься из душа, избавила несчастную вдову от жестокого зрелища — целого озера свежей крови.

Убийство произошло во время движения состава, но это не является бесспорным доказательством того, что оно совершено кем-то из пассажиров. Точно так же рассудил комиссар, возглавлявший бригаду секретной полиции, который сел в поезд на полустанке. Убийца мог проникнуть внутрь поздно вечером в Хихоне, прятаться до совершения злодеяния, а затем спрыгнуть по дороге: вспомним еще раз, что нормальная скорость локомотива равнялась черепашьему шагу.

Но каков мотив убийства? Версия ограбления явно не выдерживала критики: генерал был совершенно наг. Я, побуждаемый отнюдь не враждебны-ми чувствами, словно какой-нибудь скудоумный бездельник, но повинуясь долгу честного гражданина и детектива-любителя, поведал комиссару дону Хинесу Пеньоте, производившему впечатление опытного профессионала, о том, как накануне дон Амансио выиграл в покер у Сукарриеты, личности темной и подозрительной.

Узнав, кто подсказал возможный мотив, индепендентист вышел из себя и пожелал свернуть мне шею. «Как беззащитному покойнику?» — ехидно кричал я ему, пока не зевавший инспектор стаскивал его с меня.

Поезд стоял в Овьедо, но всем нам, пассажирам и обслуживающему персоналу, не разрешалось покидать салон-вагоны, пока судебный следователь не осмотрит тело, а нас не допросит полиция.

Генерал расстался с жизнью где-то между восемью тридцатью, когда он отправился в душ, и девятью часами утра, когда его нашла донья Фило.

В это время я уже завтракал на глазах у многих, равно как и мадам Перруш, Одаль и Хасинто: у нас было железное алиби.

Ковадонга в тот момент все еще находилась в постели, в целомудренном одиночестве, но она сослалась на парламентский иммунитет, чтобы избавиться от назойливых расспросов.

Ребольо, ее телохранителю, пришлось в свое оправдание сделать компрометирующее признание: в указанный час он занимался любовью с Магнолией Бернер в ее купе. То же самое заявила и сама девушка, искавшая в сомнительных ласках гориллы утешение в своей беде. Как никак, а она была подругой англичаночки, пропавшей в парке Пикос де Еуропа.