Кровь Дракона - Уотт-Эванс Лоуренс. Страница 45

Хотя драконы более не участвовали в военных действиях, на ферме, к моему удивлению, ничего не изменилось. Драконы все так же сидели в клетках, люди кормили их, ухаживали за птенцами.

Но, возвращаясь туда снова и снова, я обратила внимание на некоторые изменения. Многих птенцов убивали, так же, как и годовалых драконов. Тех же, кого следовало дрессировать, не дрессировали, но тоже убивали. Им вновь и вновь ломали крылья, уж не знаю, по какой причине. И у меня возникло ощущение, что ферма превратилась в тюрьму.

Я долго думала над тем, что можно предпринять. Мысль о том, что я могу разрушить ферму и освободить моих собратьев, приходила мне в голову, но никаких конкретных действий я принимать не стала. Вероятно, ферма продолжала свое существование не без веской на то причины, и, уничтожив ее, я могла причинить немалый урон, хотя и не знала, какой именно. Тем самым я могла дать людям повод выследить и убить меня. Таких попыток, надо сказать, не предпринималось, хотя знают обо мне многие. Я никому не мешаю, а для того чтобы уничтожить меня, понадобится много сил и средств, причем затраты не окупятся и в малой степени. А вот разрушение фермы могло привести к тому, что против меня послали бы чародеев с убийственными заклинаниями.

— Разве есть заклинания, которые могут вас убить? — недоверчиво спросил Думери.

— Да, конечно, — заверила его Алдагон и продолжила рассказ: — Итак, я знала об этой ужасной ферме, но боялась ее уничтожить. Вместо этого, когда люди спали, я проникла на нее и утащила самого большого дракона. Попыталась допросить его, но, к сожалению, он еще не умел говорить и думал лишь о том, как бы набить свое брюхо. Так что о порядках на ферме я от него ничего не узнала.

Думери кивнул.

— Я, однако, заметила, что освобождение дракона не вызвало каких-либо враждебных действий. Никто не расставлял мне ловушки, не насылал заклинания. И по прежнему не решаясь разрушить ферму, я поняла, что смогу вызволять моих собратьев. Так оно и вышло. Возвращаясь сюда раз в несколько лет, я уносила с фермы по пять-шесть драконов, а ее хозяева не предпринимали никаких ответных мер.

Какой-то странный звук вырвался из горла драконши.

— Должна признаться, мною движет не альтруизм, а желание пообщаться с себе подобными, очень уж скучно жить одной. В этом меня постигло разочарование, ибо молодые драконы, которых я спасала от смерти, не умели говорить и в большинстве своем исчезали до того, как выучивали хоть слово. — Она оглядела гнездо. — Вот и тот, кого я назвала Каприком, ушел, без сомнения, в поисках еды, которую я бы принесла ему, подожди он еще немного.

— Большой красно-золотистый дракон? — спросил Думери. — Не такой огромный, как вы, но больше остальных?

— Это он. — В голосе драконши чувствовалось удивление. — Ты его видел?

Думери покачал головой.

— Нет. Но я пришел сюда по его следу. Он оставил несколько чешуек на дереве, которого коснулся то ли боком, то ли плечом, поэтому я знаю, какого он цвета.

— Понятно. Если б ты его увидел, он скорее всего съел бы тебя. Жаль, конечно, что он ушел. Он был самым большим и великовозрастным из тех, кто перебывал в гнезде, и уже знал несколько слов в отличие от остальных. — Алдагон вздохнула.

— Разве вы не можете последовать за ним и привести его назад?

Она покачала громадной головой.

— Разумеется, нет. Я не тюремщик, чтобы держать его здесь против воли. И не мать. Я всего лишь друг и наставник. У меня достаточно дел и без того, чтобы бегать за теми, кому не нужна моя забота.

Думери мигнул.

— Но... вы сказали, что спасли многих драконов. Вы освобождаете их с фермы с тех пор, как закончилась война, то есть добрых двести лет. Должно быть, вы спасли сотни драконов. И где же они?

— Откуда мне знать? — сердито бросила Алдагон, и Думери непроизвольно попятился. Но драконша тут же успокоилась. — Боюсь, большинство из них давно умерли. Я видела, как они дерутся, даже убивают друг друга из-за куска мяса. Я видела, как их убивали люди, вооруженные копьями и чарами, чтобы потом отрубить голову и хвост и унести в качестве трофеев. Я находила их умерших от голода, с кожей, обтягивающей кости, ибо они так и не научились охотиться: привыкли к тому, что их кормят. Они падали в пропасти, тонули, сгорали во время лесных пожаров. Редко кто прожил достаточно долго, чтобы научиться нескольким словам, а вот здравому смыслу не научился никто. — Алдагон махнула хвостом. — Может, оно и к лучшему. Будь драконы умнее в молодости и выживи они в большем количестве, кроме них, в Мире никого бы не осталось.

От этих слов по телу Думери пробежала дрожь. Несколько секунд он и Алдагон молча смотрели друг на друга.

— Мне представляется, — говорила Алдагон, не сводя глаз с Думери, — что твое присутствие здесь позволит найти ответ на мучающий меня вопрос: чем обусловлено существование этой фермы. Ее оставили из предосторожности, на случай, что начнется новая война, когда армии вновь потребуются драконы? Если это так, то люди, управляющие фермой, плохо справляются со своими обязанностями. Драконов не дрессируют и убивают в возрасте, когда они еще не могут принести пользу в сражении. Так зачем же тогда их разводить? И ты еще не ответил на мой вопрос. Что побудило тебя освободить маленького Пиша?

— Ну... Можно сказать... Я имею в виду... — Думери замолчал.

— Ближе к делу, Думери-из-Гавани, — прогремела Алдагон. — Иначе гнев возьмет во мне верх над честью.

— Я пытался... — У Думери перехватило дыхание. — Я... я освободил этого черного птенца, потому что пытался его украсть.

— Украсть Пиша? — удивилась Алдагон. — Но зачем?

— Я хотел украсть его и самку, то есть пару, которая могла дать потомство, и основать собственную ферму. — Думери почувствовал, что вот-вот заплачет. Слезы ему сдержать удалось, зато слова хлынули потоком: — Я не хотел причинять им вреда, не хотел ломать им крылья, я считаю, это жестоко, я был бы с ними добр и...

— Мир тебе, отрок, не бойся меня, — прервала его Алдагон.

Думери проглотил слюну, взял себя в руки.

— Извините.

— Отрок, не за что тебе извиняться. Думаешь, я не понимаю, какой ужас вызывает у тебя один мой вид? Как могу ожидать, что ребенок может без страха говорить со мной, если взрослые дрожат как лист на ветру? Ты видел ферму, на которой с драконами обращаются хуже, чем со скотом, ты ничего не знаешь о драконах, так не думай, что я рассержусь на тебя за то, что желаешь разводить драконов, словно коров.

Думери вновь сглотнул слюну, попытался улыбнуться.

— Так-то лучше, отрок. А теперь расскажи мне, что делают с этими малышками, которых разводят на ферме добрых двести лет? И что собирался делать с ними ты?

— Кровь, — вырвалось у Думери. Алдагон непонимающе смотрела на него.

— Драконья кровь, — пояснил Думери.

— Я и так поняла, что речь идет не о куриной крови, — бросила Алдагон. — И не о рыбьем жире. Зачем им драконья кровь?

— Для магии. Чародеи пользуются ею в своих заклинаниях.

Алдагон нахмурилась.

— Правда? Неужели пользуются?

Думери кивнул.

— Думаю, что да. Я хотел стать чародеем, но вообще-то это секрет. Чтобы что-то знать наверняка, надо стать учеником, а потом вступить в Гильдию чародеев и поклясться никому ничего не говорить. Так что доподлинно известно об этом только чародеям. В ученики никто из чародеев меня не взял. А потом я увидел Кеншера, продававшего драконью кровь одному магу. Маги готовы заплатить за нее любую цену, вот я и подумал...

— Ты подумал, что сможешь отомстить, — закончила за него Алдагон.

Думери опять кивнул, на этот раз залившись краской стыда.

— Мальчик, в твоем возрасте подобные устремления вполне естественны, так что стыдиться тебе нечего. Я не вижу ничего плохого в том, что ты пытался спасти... нет, так ты хотел украсть Пиша и самку?

Вновь Думери кивнул.

— Меня и здесь не взяли в ученики.

— И не продали тебе самца и самку?

— Нет, не продали, — подтвердил Думери.