Укрощение строптивых - Успенская Светлана Александровна. Страница 19

Сквозь маску корректности, намертво прилипшую к Гурьянову, Лариса быстро разглядела его извечное недовольство своим положением. Человек неглупый, образованный, он вынужден был оставаться всегда на вторых ролях — что может быть ужаснее для такого самолюбивого типа, как Гурьянов! А ведь когда-то он был однокашником своего босса и его добрым приятелем.

После выпуска из института они разъехались и встретились вновь в то время, когда Игорь стал сколачивать преданную команду единомышленников. Былая дружба быстро разрушилась,не выдержав губительных отношений «начальник-подчиненный». Через какое-то время Игорь Георгиевич перестал замечать в Михаиле приятеля, видя в нем лишь удобную, совершенную машину для выполнения деловых поручений. В этом была его ошибка. Лариса решила обратить возникший диссонанс себе на пользу.

Она умело строила из себя жертву семейной жизни, примеряя тогу обиженной девочки. Она играла свою роль так умело и самозабвенно, что постепенно сама начала верить в нее.

Артподготовка началась загодя, линия поведения была обдумана досконально. Роль жертвы казалась универсальным средством борьбы. Уже все знали, что отношения босса с супругой далеки от идеальных. Наверняка знал об этом и Гурьянов.

Однажды Лариса вбежала в приемную своего мужа (предварительно убедившись, что того нет на месте) и со стоном упала на услужливо подставленный Гурьяновым стул.

— Я… так больше не могу! — Крупные как горох слезы катились по ее лицу. — Михаил, вы замечали, он стал совсем другим? Он стал чужим, властным, жестоким… Он… Недавно он ударил меня!

— За что? — одними губами спросил Гурьянов, участливо подавая белоснежный, безупречно выглаженный платок.

— Я… Я спросила его относительно той сделки… Он меня оборвал… я попыталась возразить, а он… Он поднял на меня руку! И даже прислуга видела это! Скажите, почему он так переменился?

— Да, я тоже в последнее время вижу в нем некоторые изменения… — внешне сухо кивнул Гурьянов. Внутри него все пылало — Лариса наступила на его любимую мозоль. — Он может сорваться, накричать…

— Как, и на вас тоже? — изумленно спросила Лариса, поднимая розовые от слез, припухшие глаза. — Вы же его близкий друг! — Для пущего эффекта она еще присыпала рану солью:

— Раньше он так вас уважал.

— Раньше, — горько усмехнулся Гурьянов.

Будто бы движимая дружеским порывом, Лариса приблизилась к нему, точно ища защиты и опоры. А Гурьянов в запале обиды даже не замечал, что находится с супругой своего патрона на расстоянии, куда более близком, чем то регламентируется правилами этикета.

Было еще несколько невинных встреч, несколько подобных разговоров… Так постепенно сеялись семена недовольства, зародыши бунта.

Лариса нежно и трепетно ухаживала за ними, защищая от того, что могло бы погубить их развитие. Она надеялась на поговорку:

«Посеешь ветер — пожнешь бурю». Буря — вот была ее ближайшая цель!

Та самая цель, которая оправдывала средства…

Вскоре жена патрона и его помощник стали тайными союзниками. Лариса понимала, что союз хорош тогда, когда он зиждется на прочном материальном интересе. Но ей нечего было предложить своему верному другу. И тогда она предложила себя.

Что греха таить, Гурьянов импонировал ей как мужчина. Вне кабинета своего босса он казался высоким и стройным мужчиной с фигурой гимнаста, а стоило ему снять строгие очки в официальной черной оправе, как за толстыми линзами обнаруживались голубые глаза такого беззащитного младенческого цвета, какой бывает лишь в тот первый день после затяжной зимы, когда ясное небо молодо и свежо раскинулось над скованной снежным кафтаном землей… Даже плотно сжатые губы не портили его, придавая твердое и сдержанное выражение. В одежде его сказывалась школа: безупречного покроя костюм, брюки с идеальной стрелочкой, галстук, подобранный в тон рубашке.

Место и время действия были выбраны осмотрительно. К тому времени между Ларисой и Гурьяновым уже установилось своеобразное родство, близость товарищей по несчастью. Они уже понимали друг друга с полуслова, обмениваясь многозначительными взглядами, и походили на заговорщиков, вступивших в опасную коалицию. Лариса едва дождалась, когда муж уехал по делам.

Сразу из аэропорта она направилась в офис. Вечерело. Здание выглядело пустынным, и лишь единственное окно преданно светилось в ночи. Лариса знала, кому это окно принадлежит. Гурьянов допоздна корпел над срочными делами.

"Похвальное усердие! — усмехнулась она про себя и подумала:

— Он пригодится мне и после того… Говорят, он хороший специалист… Сделать разве его своим новым мужем? Нет! — Она решительно тряхнула головой. — Тогда он, пожалуй, еще вздумает мной командовать. Лучше держать его на коротком поводке и кормить несбыточными надеждами!" Она самодовольно усмехнулась.

Каблуки легко застучали по лестнице. Перед дверью лицо Ларисы приняло потерянно-горестное выражение.

— Ах, это вы, — растерянно произнесла она, входя в знакомый кабинет. — Простите, я не хотела вам мешать!

Гурьянов выглядел удивленным. Он пытался угадать причину, по которой жена патрона неожиданно, в неурочное время очутилась здесь. Ему невдомек было, что этой причиной оказался он сам.

— Я только что из аэропорта, — произнесла Лариса расстроено. — Мне нужно взять только кое-какие бумаги… Я не буду вам мешать.

— Ничего, — произнес Гурьянов, отмечая ее покрасневшие от слез веки. — Что-нибудь случилось?

— Нет, ничего, ничего! — Голос Ларисы предательски подрагивал, искаженный плаксивыми интонациями. — Почти ничего!

Жертва купилась на приманку и сделала шаг навстречу своему охотнику, преданно ловя его ускользающий взгляд.

— Нет, я вижу, что-то случилось!

«Конечно случилось! — подумала про себя Лариса. — Случилось то, что к тридцати пяти годам я осталась у разбитого корыта, а мой враг живет со мной в одном доме!» И ей так стало жалко себя, что по лицу невольно заструились крупные быстрые слезы.

Она опустилась на стул и разрыдалась. Пока Гурьянов бегал за водой, подносил носовой платок, гладил плечи, утешая, Лариса выдавливала из себя слезы, подстегиваемая жалостью к собственной особе, — и рыдала, рыдала, рыдала…