Кто не спрятался - Устинов Сергей Львович. Страница 15

Я терпеливо объяснял, что и шишкой особой не был, и поперли меня оттуда с треском, а почему поперли – разговор долгой, да и неинтересный.

– И вообще, – сказал я, – вы, кажется, куда-то собираетесь. Не отложить ли нам вечер воспоминаний до другого раза?

– Ни в коем случае! – торжественно провозгласил Лерик. – Мы идем в гости, а там без нас не умрут. Ни за что тебя не отпущу без рюмки коньяку! Хотя бы символически!

А Лялька уже несла коньячок и звенела уже хрустальными рюмками, и сами собой появились на столе икорка, и лимончик, и крабы в мисочке, и какая-то нежная до прозрачности рыбка на блюде...

– Да-а, – произнес я, оглядывая все это благолепие. – Похоже, все-таки, продовольственная проблема может быть решена в одной отдельно взятой семье. Позвольте осведомиться: уж не японская ли филология поставляет на ваш стол этакие разносолы?

– Порвато и растоптато, – хохотнул Лерик, разливая коньяк. – Видишь ли, японская филология слишком хрупкая и нежная вещь, чтобы кормить такого троглодита, как я. Как сказал поэт: “Вьюнок обвился вкруг бадьи моего колодца. У соседей воды возьму”.

Мы выпили.

– Так-так, – сказал я, подцепив на вилку кусок рыбы. – И где же, если не секрет, ты теперь берешь... воду?

– Никаких секретов, – сообщил Лерик. – Мы – дети времени. Я, например, цивилизованный кооператор.

– Если ты Цивилизованный, не хватай рыбу руками, – встряла Лялька.

– Па-ардон, – сказал Лерик, облизывая кончики пальцев.

– И чем конкретно ты промышляешь? – поинтересовался я.

– Широкий профиль, – объявил он. – Комиссионная торговля, посреднические операции, общепит... ну, много чего еще.

– Так это, стало быть, не Полеву Маргариту Александровну, а тебя обнесли этой зимой?

– Меня, – беспечно махнул рукой Лерик. – Нажито махом – прожито прахом.

– А что забрали?

– Шубу Лялькину, кое-какие цацки, но не все, главное в тайнике лежало, не нашли. Видео, конечно, кассет штук пятьдесят – все, что было...

– Шубу жалко, – вздохнула Лялька.

– Купили ж тебе новую! – удивился Лерик.

– Старая лучше была! – капризно заявила она.

– Прорва какая-то, а не баба, – пожаловался мне Лерик со смехом. – Только не спрашивай меня, кто знал про то, что мы на два дня сматываемся в Домбай. Твои дружки меня этим вопросом замучили. Да сто человек знали!

Он налил еще по одной. И вдруг замер с бутылкой в руке:

– Слу-ушай, а может, мне тебя к нам на работу взять?

– В каком качестве? – полюбопытствовал я.

– Да все в том же! Нам охрана нужна – во как! Лезет, понимаешь, всякая шпана. Да и не шпана тоже... – Он помрачнел и взглянул на часы. – Это дело надо обмозговать. Все. Нам пора. Ляля, ты готова?

На улицу мы вышли все вместе. Лялька, кинув в мою сторону быстрый взгляд, уселась за руль серой как сумерки “волги”, Лерик, пыхтя, втиснул свое грузное тело на переднее сиденье. Я сделал им ручкой. Они в ответ обдали меня облаком выхлопных газов. Я повернулся и пошел домой. Дела на сегодня закончены. Какие, однако, дистанции, размышлял я, лежат иногда между прошлым и настоящим. Неужели это Лялька и Лерик? Неужели это я?

Ну, так или иначе, а у меня появляется шанс поближе познакомиться кое с кем их тех, кто на валиулинской схемке обозначен безликими кружочками и квадратиками. И моя работа – в том, чтобы этот шанс не упустить.

8

– К тебе посетитель, – сказал мне дежурный капитан Теплушко, когда следующим утром я входил в отделение. – Там, возле кабинета.

В коридоре было полутемно, я разглядел только, что на стуле в распахнутом пальто сидит, сгорбившись, немолодой человек, сидит, опершись двумя руками на палку, устроенную между колен.

– Здравствуйте, – сказал я, гремя ключами. – Сейчас, минуточку. – Отпер дверь и пригласил: – Проходите, пожалуйста.

Он шагнул из полутьмы на свет, и я обмер: передо мной стоял покойник Черкизов из сорок четвертой квартиры.

Видимо, чувства мои были хорошо видны на моем лице, потому что визитер грустно усмехнулся и сказал:

– Не волнуйтесь, я всего лишь его брат... Черкизов Арсений Федорович.

Я перевел дух и предложил гостю присесть, но тот остался стоять, опираясь на палку.

– Видите ли, – сказал он, – у меня, собственно, предложение сходить вместе в квартиру брата. Быть может, я бы подсказал вам, что из вещей пропало... Кроме меня, у него других близких людей не было.

Вспомнив валиулинскую информацию о покойном Черкизове, я задумался над предложением Черкизова-живого. Черт его знает, что за человек. Хорошо бы взять с собой Дыскина, но его как на грех нет. Ладно, решил я, обойдусь на крайний случай Панькиным.

Тут же, набрав панькинский телефон, я с ним договорился, что мы будем через десять минут, попросил захватить ключи от сорок четвертой. И мы двинулись. Черкизов-второй всю дорогу молчал, только возле самого дома подал голос:

– Дверь пришлось ломать?

Я объяснил, как было дело. Он понимающе кивнул.

Панькин, ждавший нас внизу, хоть я и предупредил его заранее, тоже вздрогнул при взгляде на Арсения Федоровича и пробормотал:

– Ну и ну...

Когда, сорвав печати, мы вошли в квартиру, Черкизов на секунду замер в прихожей, словно не зная, куда идти сперва. Потом мельком заглянул в гостиную и, стуча палкой, прошел в спальню. Мы следовали за ним по пятам.

Остановившись на пороге, он сразу увидел снятую со стены и прислоненную к кровати картину и распахнутый настежь сейф. Сбоку я следил за его лицом. Он смотрел молча, только подбородок его чуть-чуть подрагивал. Но когда он заговорил, голос у него был ровный.

– Там, конечно, ничего не было? – произнес он, ткнув рукой с палкой в направлении сейфа.

– Да, – сказал я, решив, что прилипшая к задней стенке двадцатипятирублевка вряд ли его интересует. Но, в свою очередь, спросил:

– А что ваш брат там хранил?

– Деньги, – помедлив, ответил Черкизов и добавил уже решительней: – Только деньги, он не любил связываться со сберкассами.

– А... много? – поинтересовался я.

– Не знаю, – развел руками Арсений Федорович, и в этот момент мы с ним встретились глазами. И по его глазам я понял, что он знает, что я знаю, кем был его брат. Мы играли в гляделки не больше секунд двух-трех, после чего Черкизов повернулся и пошел в первую комнату.

Остановившись на ковре посреди гостиной, он медленно оглядел все вокруг. Подошел к финской стенке, раскрыл одну пару створок и почти сразу закрыл обратно. Отворил дверцы платяного шкафа, с полминуты изучал его содержимое, провел рукой по висящим на вешалках рубашкам и костюмам. Мне показалось, что все это он делает как-то не так, как должен делать человек на его месте. Что на самом деле не волнует его, целы ли костюмы покойного. Да скорей всего и не знает он, сколько их там было! Он, казалось мне, уже видел то, ради чего пришел сюда, и сейчас только доигрывает взятую на себя роль. Надо думать, его интересовал сейф.

Черкизов закрыл шкаф, подошел к дивану и опустился на него. Небрежно перебрал журналы на столике, заглянул на его нижнюю полку, сунул туда руку и извлек, как мне сперва подумалось, толстую большую книгу в кожаном переплете.

– Вот они... – каким-то потеплевшим голосом произнес он, раскрыл книгу, и я увидел, что это не книга, а альбом с фотографиями. Черкизов перевернул пару картонных страниц и вдруг позвал:

– Подойдите, пожалуйста!

Мы приблизились и заглянули через его плечо. Ничего необычного. Пожелтевший снимок, на котором двух мальчиков лет шести в одинаковых матросках обнимает за плечи красивая молодая женщина.

– Невозможно отличить, кто где, правда? – с улыбкой спросил Черкизов, а я не к месту подумал, что один из этих симпатичных малышей станет вором в законе. Кстати, мне еще не известно, кем станет второй.

– А это наша мама, – продолжал Арсений Федорович.

– Ее чуть ли не единственный снимок, – голос его дрогнул, и он резко захлопнул альбом. – Она очень рано умерла.