Запретная Магия - Уэллс Энгус. Страница 94

— Мама скоро примет вас. Подождите здесь.

Он провел их в скромно обставленную комнату с одним-единственным окном на улицу; резные стулья стояли вдоль окрашенных в синее стен.

— Благодарю.

Каландрилл вежливо поклонился, мальчик ухмыльнулся и вернулся к сестре, и они возобновили игру. Вскоре послышались шаги, и мимо них прошел мужчина. Мальчик вернулся и провел их по прохладному темному коридору, в котором стоял запах незнакомых трав. В дальнем конце коридоров они увидели открытую дверь, выложенную синей, золотой и серебряной плиткой в тон знаку провидицы. На мозаичном полу были разбросаны подушки, посередине стоял низкий стол из голубого дерева, за которым сидела женщина, с улыбкой пригласившая их войти. На ней был халат, украшенный изображениями солнца и луны; маленькие металлические диски, тоже изображавшие солнце и луну, сверкали в седеющих волосах, отражая свет, падающий в комнату из окна. Лицо у гадалки было непривлекательным, смуглым, как у всех кандийцев, но довольно живым.

Когда они вошли, она нахмурилась и сказала:

— На вас печать магии, освободитесь от нее, если ищете моего предсказания. Если вам нужна правда, снимите то, что вас защищает.

Каландрилл кивнул, снял красный камень и взглянул на Катю. Она сделала то же, и гадалка хлопнула в ладоши, подзывая сына.

— Джиррхун сохранит ваши камни, — сказала она, и они передали талисманы мальчику, который, улыбаясь, на мгновенье задержался, а потом заспешил вниз.

— Волшебные камни, — пробормотала Элльхина, — обладающие огромной силой. Один предназначен для поиска, другой — для освобождения. Садитесь.

Они сели, и она по очереди посмотрела на них спокойными и темными, как полночь, глазами, остановившись наконец на Каландрилле.

— В тебе есть сила, — сказала она, — которой ты мог бы воспользоваться и без камня, если бы знал как. Но пока камень нужен тебе. Сомненье, я чувствую в тебе сомненье. Ты боишься предательства.

Кате она сказала:

— Ты проделала долгий путь. И страшишься, что то, что ты ищешь, попадет в руки другого.

Затем она повернулась к Брахту:

— Твоя единственная магия — честь. Твое доверие высоко ценится. — Она помолчала, вперив глаза в невидимую даль. Наконец, улыбнувшись, сказала: — Мои услуги стоят десять золотых варров, что у вас с собой.

Каландрилл вытащил монеты и положил на стол. Элльхина открыла лакированную шкатулку, стоявшую неподалеку от нее, спрятала деньги и вытащила шелковую завитую веревку с кисточкой, которую церемониально разложила на столе. Двумя руками она взялась за узелок и кивнула, приглашая каждого дотронуться до веревки.

— Задавайте вопросы, — сказала она, закрывая глаза.

Катя с вызовом взглянула на Каландрилла, затем на Брахта, который, решительно передернув плечами, дал понять, что вопросы будет задавать он.

— Я хочу знать, — начал он медленно, тщательно подбирая слова, — правда ли то, что говорит эта женщина? А она говорит, что родом из Вану и что не желает нам зла.

Солнечный свет окрашивал лицо гадалки в золото, высвечивая морщины на лбу и щеках. Она кивнула, и украшения зазвенели у нее в волосах.

— Ее зовут Катя, она родом из страны, лежащей за Боррхун-Маджем. Она из Вану и ищет то же, что и вы, а это… — Неожиданно на лбу у нее проступил пот, и она содрогнулась, плотно поджав губы. — Бураш, какая жестокая сила! То, что вы ищете, лучше не трогать, ибо оно может разрушить мир. Многие ищут это, и если найдут…

Голос ее задрожал, и она замолчала. Каландрилл спросил:

— Хочет ли она нам зла?

— Нет! — с трудом прохрипела Элльхина. — От нее зла не ждите, скорее, она поможет вам. Кто-то из моих коллег уже предсказывал тебе двух друзей. Это правда?

— Их имена? — спросил он, страшась ответа.

— Воин, сидящий около тебя, которого зовут Брахт, — простонала гадалка, — и женщина, в которой ты сомневаешься. Катя. Твои сомнения напрасны! Она честна перед тобой, и ваши пути сольются воедино. Доверяй ей!

На виске у нее билась вена, закрытое веко дергалось в тике. Каландрилл уставился на гадалку широко раскрытыми глазами, не в состоянии привести в порядок собственные мысли. Доверять ей? Доверять Кате значило поверить во все то, что она им рассказала, и не верить другому.

— Господин Варент ден Тарль, — торопливо спросил он, — искренен ли он?

— Я не знаю этого имени. — Слова словно встали Элльхине поперек горла, она с трудом выплевывала их, словно горькие семечки. — Но за тобой стоит тень, которая окутывает тебя ложью… Этот человек лгал тебе… Не она…

— Принц лжи, который… Нет! Не могу! — взвизгнула она вдруг.

Голова ее откинулась назад, она выпустила веревку и обхватила себя за шею, словно слова жгли ей горло; она начала раскачиваться вперед и назад, словно пытаясь освободиться от душевной боли. Тут же в дверях появились Джиррхун и его сестра; мальчик с сердитым лицом промчался мимо них и обнял мать, а девочка стояла с широко раскрытыми и полными упрека глазами.

— Вина, быстро! — Катя повернулась к девочке.

Девочка взглянула на брата, тот кивнул, и она опрометью бросилась из комнаты, вернувшись с полной до краев чашкой и поставила ее на стол. Джиррхун поднес ее к губам матери и холодно сказал:

— Уходите.

Элльхина покачала головой, разливая пурпурное вино на халат.

— Нет, подождите. — Он отпила вина и перестала дрожать. Взяв чашку из рук Джиррхуна, она сделала большой глоток и слабо улыбнулась сыну. — Спасибо, ты правильно поступил. Вы оба. Но, пожалуйста, оставьте нас.

Джиррхун заколебался, на его детском личике проступило сомнение. Он медленно пошел прочь из комнаты, взяв сестру за руку. Элльхина выпила вино и со вздохом поставила пустую чашку на стол.

— Бураш, там вас ждет только темень. — Гадалка опять медленно покачала головой, пытаясь взять себя в руки. — Темень, которая может поглотить весь мир.

— От кого она исходит? — спросил Каландрилл, но в ответ гадалка только бессильно вздохнула.

— От тех, кто давно умер. — Дрожащей рукой Элльхина нащупала лакированную шкатулку и, не сводя глаз с его лица, прошептала: — И кого лучше не беспокоить.

Она вытащила из шкатулки серебряную трубку, набила ее табаком и высекла огонь. Сладкий наркотический запах распространился по комнате. Гадалка глубоко затянулась и перестала дрожать.

— Все это — загадки, — сказал Каландрилл, вспомнив вдруг, что однажды, очень-очень давно, уже произносил эти слова в другом, очень далеком отсюда городе.

— Большего я сказать не могу, — Элльхина снова глубоко затянулась, явно с удовольствием. — Я могу сказать тебе только то, что мне дано увидеть.

— Так ты говоришь, что господин Варент — предатель? — спросил он.

— Это имя мне неизвестно. — Элльхина указала черенком трубки на Катю. — Но я могу утверждать, что она та, за кого себя выдает. Она твой второй товарищ.

«Она та, за кого себя выдает».

Его логические выкладки терпели полный провал. Все выстроенные с такой тщательностью аргументы разбились о бесстрастные слова гадалки. Ему вдруг стало страшно холодно, и он обхватил себя за грудь, наклонившись вперед, как промерзший до костей человек. Словно сквозь туман, он услышал Брахта:

— В Лиссе биах говорил нам о предательстве. Было ли это предупреждением о Варенте?

Элльхина вновь отрицательно покачала головой.

— Мне неведомо это имя, — повторила она. — Катя, Брахт, Каландрилл ден Каринф — эти имена я слышала, но не то, о котором ты говоришь. Дух дерева говорит только правду, по крайней мере в этом я уверена. А биах назвал вам это имя?

— Нет, — ответил Брахт. — Он просто предостерег нас от предательства.

Элльхина пожала плечами и глубоко затянулась.

— Так, значит, в Кате ты предательства не увидела?

— Только искренность. Вы трое связаны единой целью, которая выше моего понимания.

«Она та, за кого себя выдает».

Значит, тот, другой, — не тот, за кого себя выдает? Значит, тот, другой, лжет? Ему стало еще холоднее, и он задрожал, не чувствуя на себе руки Брахта, желающего его согреть. Он убивал людей потому, что поверил в эту ложь; да и его собственная жизнь висела на волоске. Зубы его стучали. Как он гордился собой, что обманул Аномиуса, — он сплел тогда такую хитрую двуличную паутину, в которой колдун запутался, как жадная муха. Он сплел паутину из правды, полуправды и посулов. А все это время сам был мухой в паутине Варента. Избавитель мира? Просто посыльный, не больше. Он застонал от боли, которую ему причинило это предательство; сама основа его веры, его доверия была потрясена.