Новые центурионы - Уэмбо Джозеф. Страница 11

— Может, поговорим о чем-нибудь другом? — спросил Серж, больше злясь на себя из-за своего смущения, чем на этих двух ухмыляющихся идиотов. Он твердил себе, что вовсе и не стыдится того, что родился мексиканцем, просто быть англос — или таковым прикидываться — куда как удобнее. Вот он и был им последние пять лет. После смерти матери он наезжал в Китайский квартал всего несколько раз, причем один из них тогда, когда, получив двухнедельный отпуск, прибыл туда, чтобы вместе с братом ее похоронить. Но уже через пять дней, окончательно одурев со скуки, возвратился на базу, продав впоследствии свой неиспользованный отпуск военно-морскому флоту.

— Иметь напарника, умеющего говорить по-испански, — в том есть своя выгода, — сказал Гэллоуэй. — Здесь ты можешь нам очень пригодиться.

— С чего ты взял, что я говорю по-испански? — спросил Серж, изо всех сил стараясь не злиться и казаться веселым.

Сильвия как-то странно посмотрела на него, убрала с лица улыбку и вернулась к мойке, где ее поджидала горка грязных чашек и стаканов.

— Выходит, ты один из тех чиканос, что ни бум-бум в испанском? — рассмеялся Гэллоуэй. — У нас уже есть один такой — Монтес. Его перевели в Холленбек, а по-испански он болтает ничуть не лучше моего.

— А к чему он мне? Я достаточно хорошо управляюсь и на английском, — ответил Серж.

— Надеюсь, успешней меня, — улыбнулся тот. — Но если буквы для тебя такая же морока, то с составлением рапортов нам придется туго.

Серж залпом допил свой кофе и с беспокойством ждал, пока Гэллоуэй тщетно пытался заново разговорить Сильвию. Шуткам его она улыбалась, но не отходила от мойки ни на шаг, бросая на Сержа холодные взгляды.

— Будь здоров, детская мордашка, — только и произнесла она, когда они, прощаясь, благодарили ее за бесплатный кофе.

— Хреново, что ты не силен в испанском, — сказал Гэллоуэй. Солнце на западе продиралось сквозь мутное душное зарево, приближая вечер. — С твоей ирландской физиономией мы бы подслушали здешние секреты. Те типы, что попадают к нам в лапы, ни за что бы не догадались, что ты понимаешь их не хуже самого себя. Мы могли бы узнать всю их подноготную.

— А наркош частенько ловите? — спросил Серж, чтобы сменить тему, сверяя номерной знак с цифрами на «горячей простыне».

— Наркош? Кто как. На мою долю выпадает где-то по одному в неделю. А вот угнанных автомобилей по всему Холленбеку — тьма-тьмущая.

— А как насчет угонщиков? — спросил Серж. — Сколько машин остается невозвращенными?

— Непойманные угонщики? Что ж, случается и такое. В среднем — раз в месяц. Обычно ведь то всего лишь мальчишки, пожелавшие прокатиться с ветерком. Так ты мексиканец только наполовину?

Проклятье, подумал Серж, делая огромную затяжку. Нет, от Гэллоуэя ему не отделаться.

— Нет, мексиканец я чистый. Только дома мы по-испански не говорили.

— Даже твои родители?

— Отец умер, когда я был еще совсем маленький. Мать в разговоре путала английскую речь с испанской, а отвечали мы ей всегда по-английски. Из дому я уехал, едва окончив школу, после — четыре года в армии. А дембельнулся оттуда восемь месяцев назад. Давно уж я не слышал испанского, успел его позабыть. Оно и не мудрено: я никогда и не знал его особенно хорошо.

— Хреново, — буркнул Гэллоуэй. Похоже, объяснение его вполне удовлетворило.

Серж развалился на сиденье, вяло гладя на ветхие домишки Бойл-хайтса, борясь с подступившей волной уныния. Из всех полицейских, с кем он работал, только двое вынудили его в подробностях растолковать им, откуда это у него вдруг испанское имя. Черт бы побрал любопытных людей, подумал он. Ему ничего ни от кого не нужно, ничего, и даже от собственного брата, Ангела, пытавшегося после возвращения Сержа из армии всеми мыслимыми и немыслимыми способами уговорить его поселиться в Китайском квартале и устроиться вместе с ним работать на бензоколонке. Серж ответил ему, что не намерен надрывать себе пуп где бы то ни было, брат же его по тринадцать часов в сутки гнет спину на грязной заправочной станции в Китайском квартале. Да, он тоже мог выбрать такую жизнь. А потом жениться на плодовитой мексиканской девчонке, и прижить с нею девять детей, и приноровиться к тому, чтобы перебиваться с маисовых лепешек на бобы — на что еще рассчитывать, когда вокруг одно убожество и нищета? Что ж, подумал он с кривой усмешкой, вот ты и работаешь, только в другом чиканском barrio, променял шило на мыло. Но едва окончится годовая стажировка, он обязательно отсюда переберется. Голливудский округ или Западный Лос-Анджелес — вот его цель. Он мог бы снять квартирку где-нибудь на океанском побережье. Конечно, это обойдется недешево, но ведь можно разделить расходы с каким-нибудь другим полицейским. Или даже с двумя.

Рассказывают, на любой вест-сайдской улице тебя стерегут домогающиеся мужиков, изнывающие от желания актриски…

— В Вест-Сайде работал? — спросил он вдруг Гэллоуэя.

— Нет, только на Ньютон-стрит и здесь, в Холленбеке, — ответил тот.

— Поговаривают, в Голливуде и Западном Лос-Анджелесе девчонки бродят толпами, — сказал Серж.

— Надо думать, — сказал Гэллоуэй и плотоядно ухмыльнулся, что на фоне его веснушек выглядело довольно глупо.

— Полицейские любят потравить соленые байки. Хотел бы я знать, насколько им можно верить.

— Многие истории — чистая правда, — ответил Гэллоуэй. — По-моему, быть полицейским чертовски выгодно. Начать с того, что бабье к тебе вмиг проникается доверием. Другими словами, девчонке не нужно опасаться парня после работы, если во время работы она видит его в черно-белой полицейской машине, одетым в синюю форму. Это внушает уважение. Она уже знает, что ты не насильник и не какой-то там маньяк. Уж за это она может ручаться. А в нашем городе это кое-что да значит. И еще она может быть совершенно уверена в том, что если у кого рыльце в пушку, так только не у тебя. К тому же встречаются девчонки, которых привлекает сама наша профессия. И дело тут не только в твоем мундире, скорее, в твоей власти, авторитете и так далее. В каждом округе без труда насчитаешь не меньше полудюжины охотниц за нашим братом. Тебе еще предстоит кое с кем из них познакомиться. Нет такого полицейского, чтобы их не знал. Они расшибиться готовы, лишь бы перетрахать весь полицейский участок, вплоть до последнего плюгавенького замухрышки. Кстати, встречаются среди них и очень хорошенькие малышки. С Люп еще не знаком?

— Кто такая? — спросил Серж.

— Одна из холленбекских охотниц. У нее свой «линкольн» с откидным верхом. Долго разыскивать ее не придется. Сама тебя из-под земли достанет.

Я слышал, в своем деле она мастерица. — Гэллоуэй снова с вожделением зажмурился, и Серж, глядя на его веснушки, на этот раз не смог сдержать громкого смеха.

— Ты меня заинтриговал, мне уже не терпится с ней познакомиться, — сказал он.

— В Голливуде, пожалуй, этого добра навалом. Конечно, наверняка утверждать не берусь, потому как работать в районах, где носят исключительно фасонистые шелковые чулочки, мне не доводилось. Но по мне, так наш Ист-Сайд в этом отношении всем даст фору.

— Ты не против, если мы прошвырнемся по округу?

— Нет, и куда же мы поедем?

— Давай устроим объезд по всему Бойл-хайтсу.

— Полуторадолларовая экскурсия за счет Холленбекского дивизиона! — объявил Гэллоуэй.

Серж перестал озираться в поисках нарушителей уличного движения и изучать «горячую простыню». Он курил и разглядывал дома и людей. Здания все сплошь были старыми, большинство прохожих — мексиканцы, а большинство улочек были тесны и узки. Видно, их проектировали за несколько десятилетий до того, как впервые кому-то пригрезилось, что Лос-Анджелес станет со временем «городом на колесах». Ну а когда они себе это уяснили, было уже поздно: Ист-Сайд оказался слишком стар и слишком беден для новой эпохи, и улицы с тех пор шире так и не сделались, а дома еще больше обветшали. Серж увидел задрипанные магазинчики и лавчонки и почувствовал, как у него екнуло внутри и кровь прилила к лицу. Вот на вывеске выведено «Ropa usada»