Иосип Броз Тито. Власть силы - Уэст Ричард. Страница 66
Джилас вспоминает, что за свою физическую безопасность они не опасались, – они ведь являлись представителями иностранного государства, – но ему не терпелось вернуться в боснийские леса.
Возвращаясь самолетом через несколько дней в Белград, Джилас чувствовал себя, по его словам, «все больше и больше – счастливым ребенком, но в то же время испытывал строгую, серьезную радость» [386].
Вскоре, по возвращении Карделя и Джиласа из Москвы, Тито созвал заседание Политбюро, куда пригласил нескольких старых коммунистов, включая Моше Пьяде. Среди присутствующих находился также и Сретен Жуйович, эксперт по экономике, известный своими симпатиями к тому времени уже смещенному Андрийе Хебрангу. Жуйович подробно запротоколировал все сказанное на заседании и наверняка передал эту информацию в советское посольство.
Тито обрисовал ситуацию, сложившуюся вокруг разногласий с Советским Союзом, особо подчеркнув отказ Советов подписать договор о торговле, а также остановился на албанском вопросе. Объявив о том, что отношения между двумя странами зашли в тупик, Тито неожиданно добавил:
«Если они и дальше будут проводить по отношению к нам такую политику, я подам в отставку».
Вот что пишет об этом Джилас:
Никто, конечно же, не был настолько наивен, чтобы воспринять эту угрозу всерьез, – и я в том числе. Тито хотел испытать нас на излом, чтобы посмотреть, одобрит ли кто-нибудь его возможную отставку как самый разумный выход из создавшейся ситуации. Но все, за исключением Жуйовича, который молчал, пылко высказались против подобного предложения. Тито к этому больше не возвращался [387].
Вот уже во второй раз Джилас слышал из уст Тито о его возможной отставке. В первый раз это было в декабре 1941 года, когда партизан вытеснили из Сербии, а Москва по-прежнему продолжала поддерживать четников.
В те дни Тито действительно был близок к отчаянию. Теперь, в феврале 1948 года, он чувствовал себя достаточно могущественным, чтобы выступить против русских.
Хотя Жуйович и сообщил все советскому посольству, остальные присутствовавшие на вилле Тито хранили молчание о ссоре с Советским Союзом.
За рубежом единственный намек на это появился во французской газете «Фигаро» от 12 февраля в сообщении из Бухареста. Некий шустрый репортер заметил, как румынские рабочие снимают со стены портрет Тито.
Личный друг Тито и его будущий биограф Владимир Дедиер не относился к партийной верхушке, поскольку вступил в КПЮ только в военные годы, и он не присутствовал на первом кризисном совещании.
Однажды февральским вечером, готовясь сопровождать югославскую делегацию в Индию, Дедиер получил приглашение в резиденцию Тито, располагавшуюся в доме № 15 по Румынской улице. Как и в своих воспоминаниях о битве на Сутьеске, Дедиер так описывает величие Тито в минуты опасности:
Я медленно добрался до дома № 15 по Румынской улице. Дежуривший у ворот офицер пропустил меня внутрь и я прошел по знакомой извилистой тропинке по направлению к вилле Тито…
Когда я вошел, он работал за своим письменным столом. Он поднял глаза от отчета, который читал, и жестом пригласил меня в дальний конец кабинета. Тито показался мне усталым. Это удивило меня, потому что обычно Тито усталым никогда не выглядел. Я ожидал, что сейчас мы начнем разговор о моей предстоящей поездке. Тито зажег сигарету и вставил ее по своему обыкновению в мундштук в форме изогнутой трубки с серебряной насечкой, сделал затяжку и скрестил ноги. Казалось, что он хочет поделиться с кем-нибудь чем-то важным и услышать в ответ его мнение. Мне прекрасно был знаком этот жест.
Все произошло в считанные секунды. Хотя мы с Тито были знакомы вот уже десять лет и я часто встречался с ним, я все-таки не смог бы догадаться, что же он мне сейчас скажет.
Я был удивлен, когда вместо ожидаемого мною вопроса о поездке в Индию, он сказал вдруг:
«Ты видел, что происходит в Румынии? Они приказали убрать со стен все мои портреты! Ты, наверное, читал об этом в сообщениях иностранных информационных агентств?»
Я был поражен его серьезным тоном. Я читал все сообщения, но был уверен, что все это неправда. Я всегда считал, что выгляжу немного неуклюже, когда разговариваю с Тито, потому что раньше не осмеливался высказать свои мысли вслух, но на этот раз с моего языка сорвалось:
«Как же это так? Разве это не обычная ложь?» Его лицо внезапно исказилось болью. Только в этот миг мне удалось лучше разглядеть, что Тито внешне изменился. Его лицо потемнело и тяжкая скорбь изрезала его глубокими морщинами. Мешки под глазами свидетельствовали о том, что он не спал…
Снова рывком скрестив ноги, Тито сделал еще одну затяжку и, как будто не расслышав мой вопрос, продолжил:
«Ты счастливчик. Ты пока еще ничего не знаешь. Во время войны были моменты, когда нас со всех сторон окружали немцы, мы тогда знали, что нам остается полагаться лишь на собственные силы, на самих себя. Мы с боями прорывались из окружения, насколько у нас хватало сил. Но теперь… когда имеются все условия, благоприятные для нас, русские ставят нам палки в колеса…»
Я потерял дар речи. В голове моей возникла настоящая сумятица, вызывая почти физическую боль.
Я вспомнил разговор, несколько дней тому назад состоявшийся у меня с Калининым, новым представителем ВОКСа (Всесоюзного общества культурных связей с заграницей) в Белграде. Он сказал мне, что, по его мнению, югославы не любят русских, что русский язык изучается недостаточно широко, что больше времени уделяется преподаванию английского и французского. Вот в Болгарии – совсем другое дело. Здесь количество членов Общества дружбы с СССР насчитывает миллион человек.
Я не воспринял слова Калинина всерьез, потому что мне и в голову не могло прийти, что этот мелкий советский чиновник может поучать Югославию.
Но то, что Тито только что сказал мне, означало, что этот усердный русский чиновник, совсем недавно прибывший из Москвы, говорил в соответствии с инструкциями, полученными им сверху. Я вспомнил его похвальбу о том, что в Югославию его направил лично Жданов. Я мысленно все это увязал с тем, что сейчас говорил мне Тито, и понял, что все это не случайно. Это означало конфликт с Советским Союзом.
Тито заметил впечатление, которое произвели на меня его слова. Я постепенно начал понимать, откуда взялись морщины на его лице и эти явные следы усталости.
Сегодня мне ясно, что Тито в тот день принимал решение. Перед ним лежало два пути – и он мог выбрать из них только один. Он сражался вместе со Сталиным, он обращался к нему за поддержкой, Советский Союз был для него маяком [388].
Дедиер был журналистом и порой литературно обрабатывал свои рассказы, чтобы придать им большую занимательность. И все же можно с уверенностью утверждать, что такая встреча действительно имела место, причем по инициативе самого Тито. Хотя из рассказа Дедиера явствует, что Тито пригласил его, чтобы открыть свои сокровенные мысли, снять камень с души и понаблюдать за реакцией друга, скорее всего имелась и еще одна причина.
Тито хотел проверить людей – наедине, лицом к лицу, посмотреть, останутся ли они верны ему в свете приближавшегося конфликта. Хотя Тито, скорее всего, не испытывал недоверия к Дедиеру, своему личному другу, он хотел предупредить его о кризисе, предпочитая, чтобы тот узнал обо всем от него лично, а не из индийских газет.
Пока Тито находился в Белграде, предупреждая людей вроде Дедиера о предстоящих конфликтах, его близкие соратники Ранкович, Кардель и Джилас публично высказывали свою верность правительству, находясь в других югославских республиках.
20 марта Тито довел до сведения триумвирата, что отзывает из СССР своих военных советников. Когда совещание было в самом разгаре, пришло сообщение о том, что отозваны также и советские эксперты по экономике.
386
Джилас М. Беседы со Сталиным, стр. 168.
387
Джилас М. Подъем и падение, стр. 173.
388
Дедиер В. Говорит Тито…, стр. 13-15.