Тень Аламута - Басирин Андрей. Страница 57

Мелисанду его объяснения нисколько не удовлетворили. В Иерусалиме она тоже не в хрустальной башне жила и, как одинокие вдовушки ловят мужчин, вполне представляла.

В истории с Фатимой пряталась какая-то загадка.

– А мы можем посмотреть на эту Фатиму? – неожиданно для самой себя предложила принцесса.

– Конечно.

– Тогда идем.

Для начала путешественники двинулись к церкви Святого Петра. Дома взбегали по склонам горы. Шпили княжеского дворца возвышались над крышами, указывая путь. Невозможно заблудиться, пока путь тебе указывает такой прекрасный маяк.

Мелисанда всё не могла привыкнуть к многолюдью Антиохии, Иерусалим не шел ни в какое сравнение. Торговцы, рыцари, ростовщики, менялы – глаза разбегались от многообразия одежд и лиц. Отец нынешнего князя, Боэмунд I, сделал всё возможное, чтобы византийцы держались подальше от города. Но достичь этого удалось лишь наполовину: не мечом, так монетой, не копьем, так хартией… Узнай Боэмунд I, сколько в городе румийских купцов и какие они ломят цены, перевернулся бы в могиле.

Мелисанда беспрестанно вертела головой, стараясь запомнить всё, что видит. Она твердо решила, что, когда станет королевой, устроит в Иерусалиме всё так же, если не получше.

Оружейные лавки, посудные, каморки портных, пекарни… От ароматов еды кружилась голова. Аршамбо не выдержал первый. Он поторговался с пирожницей и вскоре вернулся с добычей – колобком, жаренным в оливковом масле. Гуго и Мелисанда купили медового снега, а потом принялись сравнивать достоинства греческого и испанского вин. Магистр охаял греческое. Мелисанда оказалась не в восторге от испанского. Аршамбо пришлось выступить в качестве третейского судьи, так что победила Франция.

Возле княжеского дворца мелькнул знакомый рыжий чуб. Принцесса ойкнула и дернула магистра за рукав. Одного взгляда магистру хватило, чтобы оценить обстановку.

– Де Бюр, – сквозь зубы процедил он. – И сюда добрался, мошенник. А ну быстрее!

Все трое нырнули в арку, ведущую в маленький дворик. Как раз вовремя: коннетабль Иерусалимский, сир Гильом де Бюр спускался по ступеням дворца. Оруженосец, до того скучавший подле рыцарского коня, бросился навстречу хозяину. Гильом принял поводья и со смехом потрепал юношу по плечу.

– Симпатичный мальчишка, не правда ли? – шепнул магистр принцессе. – А что это вы так вздрогнули, Ваше Высочество?

– Он мерзавец и предатель. Такой же, как и его хозяин. Но я не понимаю, сир. Они же ехали в Триполи собирать войска! Что им здесь-то понадобилось?

– Вероятно, то же, что и там. Убедить князя выступить против Тира.

– А король – в Халебе, – с горечью промолвила Мелисанда. – В зиндане сидит. У, сволочи! Как я их ненавижу!

«Я – будущая королева, – напомнила она себе. – При мне предателей, вроде Гильома, будут вешать. Им даже меча не достанется».

– А знаете, сударыня, – вдруг сказал Аршамбо. – я вот что подумал. Антиохией правит Боэмунд, а он мальчишка. На вашем месте я бы потолковал с ним. Думаю, он скорее послушает красивую девчонку, что предлагает ему подвиг, чем старого лентяя, бормочущего о пошлинах и откупах.

– Нет.

– Но почему?

– Сударь, я вас умоляю! Я помню Боэмунда десятилетним сорванцом. Мерзкий, противный мальчишка! Он дергал за косы мою сестру Алису. И подглядывал за нами, когда мы купались.

– Но с тех пор прошло шесть лет. Думаю, он изменился.

– Вряд ли.

Мелисанда накуксилась и молчала до самого дома Фатимы. Мысль о том, что ей придется строить глазки малолетнему (на три года ее младше!) нахалу, возмущала до глубины души. Но от правды не уйдешь, именно такой Боэмунд – безрассудный, вспыльчивый сорванец – мог отправиться с нею на Халеб. И та Мелисанда, что мечтала стать королевой, не могла не признать это.

Исаак бен Бецалел жил в богатом районе. Зловещий дом, в котором Мелисанде предстояло встретиться с ассасинами, на поверку оказался весьма симпатичен. Вьюнок скрывал грязь и выбоины на штукатурке, у входа чах мирт с блестящими, словно лакированными, листьями. Полукруглые арки, нависающий над головой второй этаж… При желании внутрь можно было запрыгнуть с крыши дома напротив – того, в котором жила Фатима. Как оказалось, Аршамбо тоже подумывал об этом.

– Узкая улочка, – заговорщицки подмигнул он. – Видите то окно, сударыня? Если там посадить Жоффруа с луком, он превратит в святого Себастьяна любого, кто появится за дувалом.

– Точно?

– Святая правда. Идемте же!

Из-за дувала доносились скрежещущие звуки. Что они означают, Мелисанда так и не смогла понять. Над дорогой стелился дым, пропитанный вонью подгоревшего масла и камфары. Аршамбо не колеблясь повел своих спутников к дверям.

Разведка у Фатимы стояла на уровне, за гостями давно уже наблюдали черные любопытные глаза. Узнав Аршамбо, Гасан со всех ног дунул в дом.

– Мама, мама! – донеслось оттуда. – Дядя Аль Аббас плишел!

– Мир вам и благословение, госпожа Фатима! – возвысил голос Аршамбо. Повернулся к спутникам, успокаивающе подмигнул. Мол, сейчас всё устроится.

Хозяйка дома спешила навстречу гостям, запахиваясь в абайю. Увидев Мелисанду, она замедлила шаг. Взгляды женщин встретились. Обе сделали выводы, оценив противницу по своей, одной ей ведомой шкале.

Фатима сразу сообразила, что Мелисанда не из тех девиц, с которыми холостяки «устраивают шумно». И в лице, и в осанке гостьи чувствовалась властность. Девушка выглядела той, кем, по сути, и была: переодетой принцессой.

Мелисанда, в свою очередь, отметила, что «триста ангелочков» – явное преувеличение. Фатиму даже миловидной назвать язык не поворачивался. Худая, невысокого роста, она держалась настороженно, если не сказать дико. Смуглое лицо, пухлые губы, рот непропорционально большой. И над губой бородавка. Аршамбо действительно заигрывал с ней «для пользы дела».

– Мир вам, уважаемые гости, – поклонилась Фатима. – Проходите, чувствуйте себя как дома.

– Тем более, – подхватил Аршамбо, – что нам здесь жить. Идемте же! Мессир, сударыня.

Храмовник и хозяйка дома обменялись быстрыми взглядами. Во взглядах этих скрывалось многое: обещания, упреки, сомнения. О, целую поэму можно написать только из того, как люди смотрят друг на друга.

Гасан подергал храмовника за полу плаща:

– Дядя Аль Аббас, а ты мне месь дас поделзать?

– Нет, малыш. Воин достает клинок с одной целью – сражаться. Зря же махать мечом не стоит.

На лице ребенка отразилась напряженная работа мысли.

– Так, да? Ну тогда пойдем на улису, – рассудительно ответил он. – Там дядя Юсуф толгует пилозками. Ты его залубишь, забелешь пилозки, а мне дас за месь поделзаться.

– Дивный ребенок, Фатима, – восхитился магистр. – Поздравляю.

– О Аллах! Это паршивец, каких свет не видывал. Гасан, расстройство моей души, что ты под ногами вертишься?! Разве не запретны для тебя разговоры со старшими?

Мальчишка хлюпнул носом и спрятался за материнскую юбку. Сир Гуго смотрел на него с грустной улыбкой:

– У самого когда-то такой был. Потом вырос, мерзавец… Ладно. Что старое поминать. Госпожа Фатима, нам угодно осмотреть верхние покои.

– Позвольте, я провожу вас, господин.

Дом представлял собой ужасающую смесь румийской, франкской и арабской архитектуры. У него было одно несомненное достоинство: его выстроили после взятия Антиохии. То есть он был относительно новым. В остальном это место нагоняло тоску. Беленые стены без ковров, грязь, нищенские лежанки…

– Благородной даме бесчестно жить в таком убожестве, – извиняющимся тоном произнесла Фатима. – Будь у меня деньги, я бы сделала из этого места райский сад, только без гурий. Но, видит Аллах, мне приходится одной растить Гасана. От паршивца никакой помощи.

– Понятно.

Магистр выглянул в окно. Фатима прибеднялась. Владея таким большим домом, можно было жить вполне безбедно. Интересно, почему у нее до сих пор не нашлось постояльцев? Или дело всё-таки в соседях?

– А кто живет напротив, госпожа? – спросил он, словно между прочим.