Дурак умер, да здравствует дурак! - Уэстлейк Дональд Эдвин. Страница 14

Я не на шутку разволновался. Разумеется, Уилкинс никакой не мошенник.

Он вовсе не норовит обманом вытянуть из меня деньги, но теперь я видел невооруженным глазом, что он хочет уговорить меня вложить средства в издание его романа. И, увы, не видел никакого способа отказать начинающему автору завершенного труда. Ну что я ему скажу? Любой отказ он воспримет как хулу в адрес романа, и оскорбится. Правду сказать, мне нравился Уилкинс; я любил его пятнистый чернильный облик, его неказистую изустную речь (с письменной я еще не познакомился), его тихое отшельничество, делавшее Уилкинса похожим на маленькую мышку. Мне не хотелось ранить его чувства, не хотелось, чтобы впредь, встречаясь у почтовых ящиков, мы избегали смотреть друг другу в глаза.

Да и что я знал о романах и издательском деле? Едва ли Уилкинс сотворил шедевр, но, если вдуматься, сколько мировых бестселлеров изначально казались вовсе не бестселлерами! Мало ли великих книг, о которых издатели поначалу были не лучшего мнения, чем я — о писанине Уилкинса? Но ведь находились нужные люди, которые вывозили телегу. То ли время поспевало, то ли еще что — и пожалуйста, нате вам. А при умелой раскрутке, не поскупившись на толковую рекламную кампанию, Уилкинс, чего доброго, еще сумеет взять свое.

Но нет, надо подойти к делу разумно. В конце концов, теперь я при деньгах, больших деньгах, и если я хочу научиться обращаться с ними, беречь их, начинать надо сей же час. Уилкинс — не мошенник, это верно, но его роман вполне может оказаться чугунной чушкой, а не золотым слитком.

Прежде чем думать о вложении денег, я должен поговорить с упомянутым Уилкинсом издателем, послушать, что он скажет, как оценит виды на будущее книги. Недаром правило гласит: всегда обращайтесь к знатоку дела.

— Вы уже подписали какой-нибудь договор с этим издателем? — спросил я.

— Это невозможно, — ответил Уилкинс. — Необходимо поручительство, что наличные будут уплачены. В конце концов, парень тоже несет расходы. Не может же он заключать договор с каждым чокнутым, который заглянет к нему в контору. Надо выложить деньги на бочку, доказать серьезность своих намерений.

— Иными словами, вы должны снова встретиться с ним?

— Мы оставили вопрос открытым, — пылко прошептал Уилкинс. — Я должен позвонить, если найду человека, который войдет со мной в долю.

— Полагаю, вам следует... — начал я, и тут раздался громовой стук в дверь. — Минутку, — попросил я Уилкинса, вышел в прихожую и распахнул дверь.

Я уже напрочь позабыл о Герти Дивайн. Но разом вспомнил, когда она, подтверждая мои опасения, вошла в дом с двумя мешками съестных припасов.

— С тебя три доллара, — сообщила мне Герти и с некоторым изумлением взглянула на Уилкинса, который стоял на коленях над разверстым чемоданом. У тебя тут молельный дом? — спросила она.

— Мой сосед мистер Уилкинс, — сказал я. — Мистер Уилкинс, это... хм... мисс Дивайн. Она была другом моего дяди.

Не выпуская из рук мешков, Герти оглядела Уилкинса и спросила:

— Что это там у вас, отче? Конец прошлой проповеди?

Уилкинс поспешно захлопнул чемодан и повернулся ко мне.

— Ей можно доверять?

Герти отплатила ему за подозрительность той же монетой, и отплатила сполна. Глядя на меня сквозь щель между мешками, она осведомилась:

— Что замышляет этот старикашка, Фред?

— Нас с мистером Фитчем связывают партнерские отношения, — ледяным тоном ответил ей Уилкинс. — Их содержание пока не подлежит разглашению.

— Да что вы!

— Мистер Уилкинс написал роман... — начал я.

— И хочет его издать, — договорила за меня Герти. — А ты должен оплатить его тщеславие, выложив доллары галантерейщику.

Я захлопал глазами.

— Галантерейщику?

— Когда творец сотворит какую-нибудь галиматью, которая никому не нужна, — пояснила она, — он идет к издателю графомании, и тот обирает творца до нитки. У меня была подружка, которая настрочила «Правду и истину о подлинной жизни настоящей стриптизерки, как на духу». Издание обошлось ей в шесть с половиной тысяч долларов. Было продано аж восемьсот экземпляров, кто-то даже написал дурацкую рецензию, а читатели плевались.

Лицо Уилкинса окаменело, и он холодно проговорил:

— Господин, с которым я встречался, занимает должность главы почтенной фирмы с давними традициями. Они издают целый спектр...

— Сивого бреда, — сказала Герти, потом повернулась ко мне и, кивнув на Уилкинса, добавила:

— Выкини отсюда этого старого дармоеда.

— Вот что, послушайте-ка... — начал Уилкинс, с кряхтением и хрустом поднимаясь с колен.

— А впрочем, не надо, лучше подержи, — с этими словами Герти всучила мне оба мешка, развернулась, схватила Уилкинса за руку и стремительно потащила к двери. Когда он мчался мимо меня, я мельком увидел его обескураженную физиономию. Он был так изумлен, что обрел дар речи, лишь очутившись на лестничной клетке.

— Моя рукопись! — взвизгнул Уилкинс.

— Терпение, терпение, — сказала Герти. Она вернулась в гостиную, сгребла в охапку чемодан, словно ящик с пивными банками, вынесла его в прихожую и швырнула на ступеньки. Кажется, я слышал несколько глухих шлепков: что-то тяжелое кубарем летело вниз по лестнице. Потом, вроде бы, донеслось шуршание, похожее на шелест тысяч маленьких крыльев, и Герти захлопнула дверь, оборвав исполненный отчаяния вопль Уилкинса.

Я знал, что должен как-то вмешаться, остановить Герти, помочь Уилкинсу, защитить свои хозяйские права, но вместо этого стоял истуканом и наблюдал за происходящим. Мое поведение лишь частично объяснялось трусостью, хотя, конечно, не обошлось и без нее. Но, кроме боязни, я чувствовал облегчение оттого, что решение по роману Уилкинса принято кем-то другим. Сам я ни за что не смог бы сказать Уилкинсу «нет», хотя в глубине души знал, что просто обязан отказать ему, и когда Герти взяла это на себя, я испытал смешанное чувство облегчения, вины и удовлетворения.

Герти вернулась в квартиру, отряхивая пыль с ладоней. У нее был очень довольный вид. Взглянув на меня, она остановилась, подбоченилась и сказала:

— Ну, и что ты стоишь, будто столб? Поди разложи покупки.