Убить Ланселота - Басирин Андрей. Страница 34

Военный стиль навязывал посетителям свои правила игры. Бюргеры прятались за стрелковыми щитами, выжидая удачного момента для атаки – на каплунов и маринованных зайцев, на лососину и рагу из пяти сортов мяса.

За стойкой стоял хозяин. Его нескладная фигура на фоне тяжеловесных щитов смотрелась трогательно и беззащитно. Чем-то он был похож на черепаху: то ли морщинистой шеей, то ли выпяченной, словно клюв, верхней губой. Погребок служил ему панцирем. Выражение «мой дом – моя крепость» родилось в стенах «Бородароссы».

Хоакин и Лиза уселись в самом углу, подальше от всевидящих бойниц стойки.

– Что будете заказывать? – поинтересовался хозяин. – Есть великолепные цыплята, вейнрейнское вино. Пирожки неплохо удались. Блинчики с муженевским сыром – пальчики оближете.

Он выжидающе глянул на Хоакина. Маггара что-то зашептала стрелку на ухо. Тот внимательно выслушал и кивнул:

– Хорошо. Так и сделаем. – Он повернулся к хозяину: – Итак, уважаемый, мы бы хотели вот что.

– Слушаю вас внимательно, сударь.

– Перво-наперво блинчики. Печеного хлеба, супа из цветной капусты – я слышал, в Доннельфаме он великолепен, – и куропаток. Букет цветов, – тут Хоакин задумался, – лучше чайные розы. И еще жаровню с угольками.

Хозяин выслушал заказ не моргнув глазом:

– Пить что будете? Могу предложить из погребов герцога.

Маггара вновь зашептала.

– Не надо герцогского. Мы простые путешественники. Дайте того, что в маленьком бочонке, под старым фартуком вашей жены.

– Рад встретить знатоков. Немногие в нынешнее время ценят хорошее вино. Вам записать на счет праздника?

– А?… Неважно. Главное, несите побыстрей. Мы проголодались.

– Будет сделано, господа.

Готовили в «Бородароссе» быстро. Четверти часа не прошло, как сонная толстозадая девица в хрустящем белом чепчике принесла супницу. Словно по волшебству стол украсился салфетками. Появилась терракотовая ваза. Чайных роз не нашлось, но Маггара и лилиям обрадовалась. За время пути она сильно изголодалась по оранжерейным цветам. Полевые, лесные, луговые – это прекрасно, но иногда хочется побаловать себя чем-нибудь экзотическим.

– А есть ты не будешь? – поинтересовался Хоакин, – Совсем?

– Я на диете.

– Зачем?

Фея пожала плечами:

– Вам, верзилам, хорошо. Вы ногами ходите. А меня, чуть поправлюсь, крылья не держат.

Пока фея диетничала, Инцери с блаженным видом зарылась в раскаленные угли. Перед Лизой появилась тарелка с блинчиками. Блюдо, похоже, делалось с расчетом, чтоб на него любовались, а не ели.

– Вам на счет праздника записать? – вновь осведомился хозяин. – Или сами заплатите?

– А в чем разница?

– На счет праздника дешевле. Но опаснее. – Трактирщик огляделся. Никто не подслушивал. – В Цирконе-то – слышали? Бахамота-батюшку… того. Сланселотили.

– Неужели?…

– Точно. Что делается-то…

Неулыбчивый господин за соседним столиком придвинулся поближе. Ладонью оттопырил ухо, чтобы лучше слышать. Трактирщик, не меняясь в лице, продолжал:

– Конечно, Розенмуллен сопереживает горю шарлатана. Но мы не такие. Либерализм – наша давняя традиция. Вот уж который день мы празднуем освобождение наших братьев-тримегистийцев. Из-под позорного гнета, значица.

– Да как же вы празднуете? – удивилась Инцери, – Ни гирлянд, ни цветов. Одеты буднично. Ведете себя как ни в чем не бывало.

Хозяин поджал губы:

– Эх, барышня! Сразу видно, что вы еще юны. Да если в открытую-то… Герцог живо в камень. – Он сделал движение, словно лепя шар из теста. – Он такой, наш Розенмуллен. Строг, но справедлив. И Базилиск у него.

Хлопнула входная дверь, и пирующие настороженно оглянулись. На лестнице стоял богач. На вид – самый что ни на есть философ доннельфамского толка: круглое лицо, усики под носом, взлохмаченная шевелюра. Неуклюж, в кости широк. Бархатный сюртук на заду топорщится.

– Эй, хозяин! – весело воскликнул он. – Кружку пива. В счет сам знаешь чего. Как говорится: свободе нравится набраться.

– Будет исполнено, господин вольнодумец.

– Постойте, – схватил его за рукав Хоакин. – Вы расскажете о вашем герцоге? Мы приезжие, нам интересно.

Трактирщик сделал умоляющее лицо. Ему очень не хотелось, чтобы его застали в обществе Хоакина.

– Если разрешите, – обратился к стрелку вновь прибывший, – я вам помогу.

– Вы хорошо знаете герцога?

– Как самого себя. Вы позволите? – Круглолицый подсел к путешественникам. Перед ним тут же появилась запотевшая кружка пива.

– Да, пожалуйста, – запоздало пискнула Лиза. – Садитесь.

– Бог мой! – Круглолицый отхлебнул из кружки. – Вам сильно повезло. Розенмуллен… Кто о нем расскажет лучше меня? Все будут врать, ловчить, изворачиваться.

– Почему, сударь?

– Почему? – Толстячок обвел помещение презрительным взглядом. – Да потому что они жалкие трусы. Приспособленцы. Хамы. Верите ли, сударыня, – обратился он к Лизе, – каждый считает себя вольнодумцем и бунтарем. А на деле… – Круглолицый сплюнул. – Эй! – громко воскликнул он. – Политика герцога безнравственна. Розенмуллен – продажный интриган. Ну?

Неулыбчивый господин за соседним столом потер ладонью ухо. Заморгал растерянно:

– Ничего не слышу. Оглох, ей-богу, оглох.

Круглолицый презрительно усмехнулся. Вскочил, расплескивая пиво, вытянул палец:

– А? Гляньте на него. Циник. Прохвост. И все такие. Все! Без исключения. Спросите трактирщика: кто не пьет в счет праздника? Не найдете таких. Все бунтуют. И у всех подхалимские рожи.

– Как вас зовут, сударь? – поинтересовался Хоакин.

– Эрик. Эрик Румпельштильцхен. Я управитель Базилисковой Камении, герцогского дворца. А ваши имена, милейшие?

Путешественники представились. Эрик доверительно наклонился к стрелку:

– Чтоб вы знали: на праздник сам же герцог денег и дал. В поддержку свободомыслия. Но эти – что они в свободе понимают-то?

Он шумно отхлебнул из кружки. Перед носом его невесть откуда взялось блюдо с мясными рулетами. Эрик схватил кусок двумя пальцами, обнюхал.

– Вы-то сами откуда будете? – спросил он, жуя.

– Путешественники мы. Странствуем для собственного развлечения.

– Странствуете? – Эрик вновь отхлебнул и вытер губы рукавом. – Не цыгане? Герцог любит, – он пощелкал пальцами, – комедиантов. Истинный покровитель искусств, новый Петроний Арбитр. Если пляшете, поете – могу похлопотать. Не пожалеете.

Он обвел зал повелительным взглядом:

– Всех касается. Слышали? Молчим?

Бюргеры притихли. Никто не рисковал поднять глаза от тарелки, чтобы не встретиться взглядом с Румпельштильцхеном.

– Вот, – горько усмехнулся он, – все их хваленое вольнодумство. – Он доверительно придвинулся к Хоакину: – А я не боюсь показаться рутинером. Среди моих предков был бургомистр. Помните легенду? Ланселот, перводракон… И бургомистр, само собой разумеется. Так вот, он – тот самый. И я этим родством горжусь. За то меня герцог и ценит.

– Правда? – Стрелок вытащил из-за пазухи письмо. – Очень кстати. Узнаете печать? А подпись?

– Шарлатан. – Управитель потянулся к письму. – Пишет герцогу Розенмуллену. Вы позволите прочесть?

– Я обещал его магичеству передать из рук в руки.

– А, ну хорошо. – Эрик убрал руки. – Посмотрим, как вы попадете к герцогу без моей помощи.

Он покачался на стуле, заложив руки за голову:

– Хозяин! Еще кружечку. Свобода, как говорится, равенство набраться.

Число пустых кружек на столе росло. Выражение Эрнкова лица становилось все более скучающим.

– Хоть бы подрались, – пробормотал он. – Шваль людишки… – Он огляделся, намечая жертву: – Вот ты. – ткнул пальцем. – Да, ты, с бантом. Тебе говорю!

Господинчик с крысиным лицом заозирался:

– Я?

– Ты, ты. Думаешь, бант нацепил, так и все? Бунтарь? Я вашу породу сучью знаю. Давно раскусил. Поди сюда.

Человек с бантом растерянно хихикнул и засеменил к управителю.

– Ты кто? Поэт? Поэт, не отпирайся, наслышан. Читай стихи. Революционные. Ну?