Карский рейд - Вайнер Аркадий Александрович. Страница 25

— А он тебе рассказывал сказки?

— Папа рассказывал мне одну сказку, бесконечно длинную, он ее сам для меня придумывал... — В голосе Лены слышалась любовь к отцу. — Про витязя Циклона, который полюбил сказочную фею Цикломену и все время воевал из— за нее со злым принцем Антициклоном. Я уж не помню, чем там у них закончилось соперничество...

Шестаков долго смотрел ей в глаза... Так долго, что она покраснела. И спросила:

— Ну что ты так на меня смотришь?...

— Я помню, чем закончилось, — весело сказал Шестаков. — Циклон подстерег на архангельском пирсе Цикломену и, не снимая рабочей робы витязя, признался ей в любви. А потом поцеловал в сахарные уста...

Берс тщательно прицелился из револьвера, подняв его на уровень лица.

Плавно нажал спусковой крючок.

Раздался выстрел, и вбежавшему в комнату Чаплицкому представилось невероятное зрелище: голова Берса со странным стеклянным звоном разлетелась фонтаном сверкающих колючих осколков.

Чаплицкий застыл на месте.

Придя в себя, медленно спросил:

— В чем дело? Вы с ума сошли, Берс?

Берс задумчиво рассматривал револьвер, стоя перед разбитым зеркалом.

Потом так же медленно ответил:

— Насколько я могу судить, нет... Пока...

— Тогда зачем?...

— Мне пришло в голову, что никому не удается увидеть собственную смерть... как бы со стороны.

Чаплицкий прищурился:

— И вы решили порепетировать перед зеркалом?

Берс с отвращением бросил револьвер на диван.

— Да. Человек должен знать, как он выглядит, отправляясь ад патрэс...

— Возрадовались бы ваши праотцы, ничего не скажешь, — насмешливо протянул Чаплицкий.

Берс нехотя покосился на него:

— У вас есть ко мне претензии?

— Ну что вы, сэр... Не то слово... Н— но... — Он пожевал губами, будто подбирая слова.

— Да?

— Выражаясь поэтически, в прелестном бутоне вашего цветочка сидит здоров— у— ущий червяк. Вы клонитесь долу, как Пизанская башня...

Берс безразлично возразил:

— Ну, допустим. Я — как Пизанская башня. Клонюсь. А вы несокрушимы, как Гибралтарская скала. Допустим... Но если не так... аллегорически?

— Пожалуйста. Наша бедная родина истекает кровью, а ее защитник репетирует собственную кончину перед зеркалом, как... простите меня... как провинциальный актер!

— У вас есть для меня более интересное занятие? — задиристо спросил Берс.

Чаплицкий спокойно ответил:

— Есть. Сегодня на рассвете в Архангельский порт прибыл транспорт «Руссель». Он доставил из— за границы котельный уголь, на котором большевистский караван пойдет за сибирским хлебушком.

— И что?...

Чаплицкий присел к столу.

— Если вознести транспорт к небесам... а говоря точнее, опустить его на дно морское... Вопрос о хлебном походе просто закончится.

— Вы хотите поручить это мне? — спросил Берс вяло.

Чаплицкий испытующе посмотрел на него:

— Видите ли, в этом деле есть опасность, конечно...

Берс выставил вперед ладони:

— Не надо! Я не гимназистка, господин каперанг. Й вообще, мне сильно надоела вся эта оперетта... так что я давно готов... вознестись.

Чаплицкий продекламировал:

— «Вот агнец божий... — отворил шкаф и вынул из него округлый плоский сверток, — ...который берет на себя... грехи мира...»

Развернул сверток — это была самодельная магнитная бомба. Чаплицкий объяснил Берсу принцип ее действия.

— Если вот этот стерженек вы отведете до упора, — показал он на рукоятку часового механизма, — то вознесение состоится через пятнадцать минут. Времени вполне достаточно, чтобы удалиться с места событий.

Берс рассеянно кивнул.

Чаплицкий поставил на стол флягу в замшевом футляре, свинтил с нее металлическую крышку— стаканчик, налил до края и с видимым удовольствием выпил. Снова наполнил стаканчик густой желтоватой влагой, протянул ротмистру:

— А теперь, геноссе Берс, хлебните вот этого зелья — оно прошло огонь, воду и латунные трубы...

Дышать на топливном причале морского порта было трудно — в воздухе плотной стеной стояла едкая всепроникающая угольная пыль.

К стенке прижался пароход «Руссель». С палуб его по наклонным сходням непрерывной вереницей шли люди. Они были тяжело нагружены кулями с корабельным углем.

Разгрузка началась недавно, но на площадке пирса уже высилась основательная гора угля и росла она прямо на глазах — люди старались.

К пассажирскому трапу подошел человек в длиннополом штатском пальто, на голове у него была низко нахлобученная кепка с большим козырьком.

Вооруженному матросу, стоявшему на вахте, он негромко сообщил пароль:

— «Красный Север»...

— «Карский рейд»... — так же негромко отозвался вахтенный.

Осмотрел человека с головы до ног и спросил требовательно:

— Пропуск?

Человек протянул ему бумажку.

Матрос по слогам прочитал ее вслух:

— «Ку— ты— рин Се— мен Ива— но— вич... Ре— ви— зор...»

Спрятал пропуск за отворот бушлата:

— Проходите...

Это был Берс.

Лавируя между грузчиками, ротмистр направился на корму. Вахтенный провожал его взглядом, пока он не исчез за палубными надстройками...

Берс спустился на нижнюю палубу. Сверился с планом судна, полученным от Чаплицкого, ощупал бомбу, им же ловко подвешенную на ременной петле под пальто.

Глубоко вздохнул и направился к машинному отделению.

...Разгрузка угля продолжалась, когда Берс вновь появился на палубе. Он неторопливо шагал к пассажирскому трапу и уже взялся за поручень, когда на пути его появился широкоплечий парень в кожанке.

Он подозрительно всмотрелся в Берса:

— Постойте— ка, гражданин...

Берс остановился.

— Вы откуда, гражданин? — спросил парень.

Берс ответил вполне спокойно:

— Из финансовой комиссии городского совета...

— Кто будете?

— Я ревизор...

Парень в кожанке — чекист, как сообразил Берс, — никак не отставал:

— Документик ваш позвольте...

— Я часовому отдал, — уже начиная волноваться, раздраженно сказал Берс.

— То пропуск. А ваш личный... мандат? Фамилия как? — Вопросы посыпались градом.

Берс открыл уже рот, чтобы назвать фамилию, и вдруг понял, что... забыл ее! Забыл «собственную» фамилию! Какая— то простая, плебейская кликуха... Ах, черт побери, глупость какая!..

Ротмистр достал бумажник, сделал вид, что ищет в нем документ.

Чекист терпеливо ждал.

— Вы знаете... глупость какая... — Берс растерянно шарил по всем карманам. — Я, похоже, забыл его дома...

Чекист сказал укоризненно:

— Да— а? Нехорошо. Документы надо с собой носить, гражданин. Время, сами знаете, какое... Придется пройти со мной разобраться.

Берс посмотрел на часы: оставалась одна минута, может быть полторы.

И он впервые за весь день ощутил страх.

Страх нарастал, как лавина, панический ужас охватил все его существо. Берс почувствовал, как в одно мгновение взмокла спина, в груди заколотилась мелкая, противная, опустошающая дрожь.

— Я на заседание опаздываю... Может, вот часовой... Он подтвердит... — бормотал Берс, неотрывно глядя на часы.

— Да вы не волнуйтесь, гражданин ревизор, — сказал чекист.

Он внимательно посмотрел на Берса. Подозрения его усилились, и он положил руку на плечо ротмистра.

Тот в ужасе отшатнулся.

Затравленно посмотрел вокруг.

И вдруг, оттолкнув чекиста, бросился к противоположному борту. Чекист побежал за ним.

Берс пересек палубу, и тогда часовой, уже давно с интересом наблюдавший всю сцену, вскинул винтовку.

Неторопливо прицелился беглецу в ноги.

И когда до борта ему оставалось несколько шагов пробежать — выстрелил.

Берс упал, но в животном страхе продолжал ползти к борту, волоча за собой простреленную ногу. В мозгу его мелькали расплывчатые, бессвязные, торопливые, как мыши, мысли, потом, разом исчезнув, они уступили место одной, самой важной, сразу ставшей четкой, очевидной, но уже безвозвратно запоздалой...