Турмс бессмертный - Валтари Мика Тойми. Страница 27

— Не волнуйся, — успокоил я его. — Я не думаю, что ты совершил какое-то преступление, поскольку, несмотря на то, что мне очень хочется, я не могу вспомнить ни единого слова из твоего рассказа. Но если так отвратительно наше пробуждение, то каково же сейчас приходится нашему другу Дориэю?! Я опасаюсь, что он навлек несмываемый позор не только на нашу хозяйку Танаквиль и на себя самого, но и на всех нас троих и даже на Дионисия из Фокеи, который поклялся тирану Гимеры, что мы будем вести себя достойно.

— А где же он? — спросил Микон, глядя по сторонам налитыми кровью глазами.

— Не знаю, — ответил я, — и не хочу знать, и уж точно не пойду во внутренние покои, чтобы отыскать его. Я очень боюсь того, что могу там увидеть. Самое лучшее, что мы можем сейчас сделать, Микон, — это потихоньку уйти отсюда. Дориэй только обрадуется. Не думаю, что сегодня он расположен беседовать с нами.

И мы осторожно покинули дом, едва не споткнувшись на пороге о пьяного в стельку караульного. Солнце уже взошло и щедро посылало Гимере свои золотые лучи, осенний воздух был свежим и бодрящим, вот только очень раздражали орущие повсюду петухи. Мы умылись и выкупались в теплом бассейне, а в передней рядом с оружием нашли свою одежду — выстиранную и аккуратно сложенную. Одевшись, мы посоветовались и еще раз вернулись в зал для пиршеств, чтобы допить вино, которое осталось в кратере. Затем мы шагнули за ворота и пошли по городу. Жители Гимеры возводили огонь в своих очагах. По дороге мы встретили множество наших моряков; все они стонали и держались за головы. За городскими воротами нас было уже около сотни, и один чувствовал себя хуже другого.

Дионисий хлопотал возле кораблей, возясь с вьючными ослами и волами. Он ужасно ругался и громко проклинал нас, потому что Кринипп угостил его и рулевого только гороховым супом и чистой питьевой водой. Время от времени в его животе слышалось глухое урчание, и он принимался кричать еще яростнее. Начал он с того, что отхлестал многих веревками, а затем заставил моряков наполнять мешки, пустые баночки и ящики трофеями, которые были на наших кораблях. Мы с Миконом из самоуничижения тоже приняли участие в этой работе, хотя могли просто посидеть на солнышке.

Труднее всего пришлось с самым большим кораблем. Под тяжестью груза он так глубоко ушел в ил, что нам не удалось вытащить его на сушу, хотя мы и пользовались всяческими хитроумными приспособлениями и воловьими упряжками. Люди Криниппа установили блок из очень прочного дерева, чтобы извлечь корабль из вязкой почвы, но наши трофеи были настолько тяжелы, что им это тоже не удалось. Единственное, что оставалось — это облегчить корабль, послав на него ныряльщиков, которые достали бы часть груза. Гимерийские ныряльщики, ловцы кораллов, предложили свои услуги для этой опасной работы, но Дионисий не хотел никому показывать наше богатство. Он заявил, что будет неплохо, если его пьяницы и развратники остудят немного свои головы в холодном море.

И вот, когда мы пересчитывали добычу, помещавшуюся на обоих пятидесятивесельных кораблях, и упаковывали ее в мешки и ящики, наши лодки бросили якоря у палубных люков затонувшего судна. Затем на канатах со свинцовыми грузилами внутрь корабля опустили большие корзины, и наши лучшие ныряльщики принялись нырять и наполнять эти корзины в темноте затопленных корабельных помещений. Когда им уже не хватало дыхания, они поднимались на поверхность, посиневшие от холода и страха, и отдыхали некоторое время на лодках. Однако Дионисий не позволял им рассиживаться и ударами веревки с узлами вновь гнал в пучину. Многие из этих несчастных вслух проклинали свое умение нырять, которое приобрели еще мальчишками в родной Ионии.

Дионисий решил составить опись содержимого кожаных мешков, ящиков и бочек и все их пронумеровать. Но среди нашей добычи было много вещей, название и предназначение которых было нам неизвестно. Легко было произнести, взвесить и записать: финикийская маска из серебра с черными камнями вместо глаз, весит двенадцать мин [25] , или: бронзовая статуэтка бога, полая внутри, руки и лицо позолочены, весит один талант [26] и пять мин, или: ожерелье из золота и серебра с пятнадцатью разноцветными камнями, весит пять мин. Но трудно было, мучаясь от головной боли и изжоги, найти правильное название для окованных золотом бивней слона, или для колец, которые продевали в нос, или для женских нагрудных украшений, или для различных тканей, кружев и вышивок.

Это сложное дело выпало на долю мою и Микона, как людей грамотных, а Дионисий тем временем старательно выписывал цифры на бочках до тех пор, пока не устал. Потом он уже только опечатывал мешки громадным персидским золотым перстнем и не обращал особого внимания на то, что мы пишем.

— Клянусь Гермесом, — сказал он, — я вовсе не хочу, чтобы нас ограбили, но ясная голова тоже что-нибудь да значит, а я чувствую, как вся эта цифирь начинает туманить ее.

И впрямь — разгрузка и упаковка огромной военной добычи были страшным искушением для всех людей Дионисия — за исключением разве что нагих ныряльщиков, которым некуда было бы спрятать похищенное.

В сумерки, когда мы разгрузили оба корабля, оставив на завтра одну бирему, Дионисий приказал прекратить работу и разрешил всем вернуться в гостеприимные дома Гимеры.

Но всеобщая радость быстро сменилась горьким разочарованием, ибо Дионисий велел сначала каждому раздеться догола и сам проверил одежду, вынимая из нее довольно много драгоценностей, золотых монет и украшений. Некоторым он приказывал распустить волосы, из которых тоже выпадали золотые монеты и драгоценные камни. Один из моряков, который говорил весьма невнятно, был вынужден открыть рот, и там Дионисий нашел фигурку золотой рыбки. Он проверял также под мышками и в паху и даже не побрезговал засунуть палец в задний проход одного гребца и извлек оттуда прекрасно сделанный серебряный свисток.

У меня Дионисий забрал ожерелье весом в десять мин, которое, впрочем, я вернул добровольно, видя, что он творит, а Микон вручил ему фигурку маленького крылатого золотого льва. Мы были очень разочарованы жадностью Дионисия и всеобщей нечестностью и потребовали, чтобы и его одежда подверглась проверке, так как постепенно его движения стали замедляться, а когда он ходил, что-то позвякивало.