Гибель 31-го отдела - Вале Пер. Страница 17

Телефон зазвонил через четыре часа двадцать пять минут.

— Все ясно, — сказал следователь, — Конечно, он тут ни при чем, но пока я это из него выудил, столько пришлось попотеть…

— А протокол допроса?

— Уже подписан.

— Мотивы?

— Скорей всего деньги… Но в этом он до сих пор не сознался.

— Отпустите его.

— Передать дело в суд?

— Нет.

— Выжать из него, кто давал ему деньги?

— Нет.

— Теперь это будет нетрудно сделать.

— Нет, — повторил Иенсен. — не надо.

Иенсен положил трубку, разорвал испещренную звездами карточку и бросил обрывки в корзину для бумаг. Потом извлек список с девятью именами, перевернул страничку блокнота и написал: “№ 2. 42 года. Репортер. Разведенный. Ушел по собственному желанию”.

Потом Иенсен поехал домой и сразу лег, даже не поужинав.

Устал он страшно, и, хоть изжога отпустила, он все равно еще долго ворочался, прежде чем заснуть.

Итак, прошел пятый день, и прошел зря, без малейшей пользы.

— Это был не он, — сказал комиссар Иенсен начальнику полиции.

— То есть как не он? В чем дело? Ведь он же сам говорил…

— Он все выдумал.

— И признался?

— Да, только не сразу.

— Итак, вы утверждаете, что этот человек сознался в преступлении, которого не совершил? Вы уверены, что не ошиблись?

— Да.

— Вам известно, почему он так поступил?

— Нет.

— Не кажется ли вам, что в этом случае необходимо установить причину?

— Нет надобности.

— Может, оно и к лучшему… — Казалось, начальник полиции обращается к себе самому. — Иенсен!

— Слушаю.

— Положение у вас незавидное. Ведь требование найти преступника остается в силе, насколько мне известно. А в запасе всего два дня. Успеете?

— Не знаю.

— Если вам не удастся решить эту задачу до понедельника, я не ручаюсь за последствия. Мне даже самому трудно их представить. Стоит ли напоминать вам об этом?

— Нет.

— Ваша неудача может обернуться неудачей и для меня.

— Понимаю.

— После столь непредвиденного оборота важнее, чем когда бы то ни было, вести дальнейшее следствие в условиях строжайшей секретности.

— Понимаю.

— Я полагаюсь на вас. Желаю удачи.

Начальник позвонил почти в то же время, что и вчера, но на сей раз Иенсен уже был готов выйти из дому. За всю ночь он проспал от силы два часа, но тем не менее чувствовал себя бодрым и даже отдохнувшим. Вот только вода с медом не утолила его голод, под ложечкой сосало, и чем дальше — тем сильней.

— Пора съесть хоть какую-нибудь настоящую стряпню. Завтра или самое позднее — послезавтра.

Это Иенсен сказал самому себе, когда спускался вниз по лестнице. Вообще же он не имел такой привычки — разговаривать с самим собой.

Редкий ночной дождик съел снег. Ртутный столбик поднялся чуть выше нуля, тучи рассеялись, и солнце по-прежнему светило холодным белым светом.

В шестнадцатом участке еще не завершили утреннюю программу. У входа в подвал стоял серый автобус, который развозит алкоголиков с тремя приводами по лечебницам или на принудительные работы, а в самом подвале полицейские еще только выгоняли из камер сонных арестантов. Полицейские были бледные и усталые от ночного дежурства.

Перед дверью, выстроившись в безмолвную длинную цепь, ждали те, кого освободили из-под стражи. Им надо пройти стол регистрации и получить прощальный укол. Иенсен подошел к врачу.

— Как прошла ночь? — осведомился он.

— Нормально. Точнее сказать, чуть хуже предыдущей.

Иенсен кивнул.

— У нас тут ночью опять случай был со смертельным исходом. Одна женщина.

— Так-так…

— Она крикнула из камеры, что если она и пила, то лишь затем, чтобы покончить с собой, но полицейские ей помешали… Я ничего не успел сделать.

— Ну и?..

— Бросилась вперед головой на стену камеры и размозжила себе череп. Это не так просто, но у нее получилось.

Врач поднял взгляд. Веки у него припухли и покраснели, и в воздухе запахло спиртом. Едва ли запах мог исходить от стоящего перед ним арестанта, которому только что закатили укол.

— Для этого нужна физическая сила — раз, большая воля — два, продолжал врач. — И нужно содрать обивку со стены — три.

Почти все освобожденные стояли, засунув руки в карманы и апатично понурив головы. Ни страха, ни отчаяния больше не было в их лицах, одна только беспредельная пустота.

Иенсен вернулся к себе в кабинет, достал очередную карточку и сделал на ней две записи: “Улучшить стенную обивку. Нового врача”.

Больше никаких дел у него в кабинете не было, и он ушел не задерживаясь.

Часы показывали двадцать минут девятого.

Пригород был расположен на несколько миль южнее города и принадлежал к той категории, которая у экспертов из коммунального министерства числится, как правило, под рубрикой “районы самосноса”.

Строили его в пору великого жилищного кризиса, симметрично расставив вокруг так называемого торгового центра и автобусной остановки тридцать многоэтажных домов. Теперь маршрут автобуса отменили, предприятия почти все лопнули сами собой, большая мощеная площадь превратилась в автомобильное кладбище, а из квартир пустовало по меньшей мере восемьдесят процентов.

Иенсен не без труда отыскал нужный адрес, отъехал на стоянку и вышел из машины. Дом был четырнадцатиэтажный, штукатурка местами обвалилась, местами почернела от непогоды. Каменная дорожка перед домом была усеяна осколками стекла, а деревья и кусты подступали вплотную к бетонному фундаменту. Ясно было, что пройдет еще немного времени, и корни их разорвут мостовую.

Лифт не работал, пришлось тащиться пешком на девятый этаж. Лестничная клетка была холодная, запущенная и темная. Часть дверей была распахнута настежь, открывая взору комнаты в том виде, как их бросили хозяева, захламленные, на потолке и на стенах трещины, сквозь которые задувает ветер.

Попадались и занятые квартиры — об этом можно было судить по кухонному чаду и громовым воплям телевизоров — шла утренняя передача. Должно быть, стены и междуэтажные перекрытия строились без звукоизоляционной прокладки.

Одолев пять этажей, Иенсен запыхался, а к девятому у него больно сдавило грудь и заныло под ложечкой. Прошло несколько минут, и одышка улеглась. Тогда он достал служебный значок и постучал в дверь. Хозяин открыл сразу. И удивился:

— Полиция? Я абсолютно трезв вот уже несколько лет.

— Моя фамилия Иенсен, я комиссар шестнадцатого участка. Я веду следствие по делу, касающемуся вашей прежней должности и прежнего места работы.

— И что же?

— Несколько вопросов.

Хозяин пожал плечами. Он был опрятно одет, худощав и с погасшим взглядом.

— Тогда войдите.

Квартира была стандартного типа, меблировка соответственная. На стене висела книжная полка с десятком книжек, а на столе стояла чашка кофе, лежали хлеб, масло, сыр и газета.

— Садитесь, пожалуйста.

Иенсен огляделся. Квартира очень напоминала его собственную. Он сел, достал ручку, раскрыл блокнот.

— Когда вы ушли из издательства?

— В декабре прошлого года, как раз перед рождеством.

— По собственному желанию?

— Да.

— Работали долго?

— Да.

— А почему ушли?

Хозяин отхлебнул кофе. Взглянул на потолок.

— Это долгая история. Вряд ли она вас заинтересует.

— Почему вы ушли?

— Будь по-вашему. У меня нет секретов. Просто все это нелегко сколько-нибудь связно изложить.

— Попытайтесь.

— Так вот, утверждение, что я ушел по собственному желанию, можно принять за истину только с оговоркой.

— Уточните.

— Если даже затратить на это несколько дней, все равно вы ничего не поймете. Я могу лишь поверхностно изложить ход событий.

Он сделал паузу.

— Но сперва я хотел бы узнать, зачем вам это понадобилось. Меня в чем-нибудь подозревают?