Гибель 31-го отдела - Вале Пер. Страница 27

— Здесь всегда так пахнет?

— По будням еще хуже, — ответил дежурный.

Иенсен кивнул.

— Привыкнуть можно. Газ совершенно безвредный, но, по моей теории, людей это подавляет. Многие кончают жизнь самоубийством.

— Понятно.

Телефон зазвонил через пятьдесят минут.

— Она была очень любезна, — доложил начальник патруля. — И сразу же показала диплом.

— Ну и?..

— В целости и сохранности. Оба листа на месте.

— У вас нет оснований подозревать, что его обменивали или подновляли?

— Подписи были не новые. Чернила уже старые.

— А в самой квартире вы были?

— Нет, она вынесла нам диплом. И встретила нас очень любезно, как я уже говорил. Словно ждала нас. Вообще довольно элегантная молодая женщина.

— А телеграмма?

— Я послал человека на телеграф.

— Верните его.

— Копия больше не нужна?

— Нет.

Иенсен помолчал, затем добавил:

— Вероятно, она не имеет никакого отношения к делу.

— Комиссар!

— Да?

— Мне показалась странной такая деталь: один из моих ребят стоял на посту как раз перед ее домом.

— Так. Что еще?

— Вас разыскивал начальник полиции.

— Просил что-нибудь передать?

— Нет.

Движение заметно оживилось. По обочинам дороги там и тут стояли машины. Их владельцы по большей части наводили блеск на все, что только может блестеть. Но попадались и такие, которые сидели подле машин за откидными столиками на демонтированных сиденьях. На столах стояли портативные телевизоры и целлофановые пакеты с продуктами из тех, что продаются в автоматах. Чем ближе к городу, тем гуще шли машины, и до центра Иенсен добрался только без десяти пять.

А в центре было все так же пусто. Было самое что ни на есть футбольное время, и потому все, кто не возился со своими машинами, сидели дома. Футбольные матчи предназначались теперь исключительно для трансляции. Они проходили без публики, в больших отапливаемых залах телекомпании. Команды футболистов состояли на жалованье, среди них было много иностранцев. Но, несмотря на высокий, как говорили, уровень мастерства, интерес к футбольным матчам падал день ото дня. Иенсен сам редко смотрел матчи, хотя, когда он сидел дома, у него все время был включен телевизор. Он догадывался, что так делает не только он один.

С каждой минутой Иенсена все сильней давила усталость, а несколько раз у него темнело в глазах, как перед обмороком. Он понял, что это от голода, и подъехал к кафе-автомату, где получил чашку горячей воды, пакет с бульонным порошком и порцию сыра.

Дожидаясь, пока порошок растворится в горячей воде, он достал блокнот и записал: “№ 7. Журналист. Холост. 58 лет. Ушел по собственному желанию”.

Хотя Иенсен, чтобы не терять времени, даже не дал бульону остыть, когда он допил свою чашку и сел в машину, часы показывали уже половину шестого. На дороге в западный район его настигли сумерки.

До срока оставалось шесть часов.

25

Улица была узкая, скупо освещенная и с обеих сторон обсаженная деревьями. За деревьями шли ряды одно— и двухэтажных домов. Находилась она неподалеку от центра. Эту часть города застраивали тому лет сорок, а населяли ее главным образом чиновники, что и спасло ее от превращения в стандартный район массовой застройки, каких немало возникло, когда началась ликвидация жилищного кризиса.

Иенсен поставил машину у тротуара, пересек улицу и нажал кнопку звонка. Но в окнах не было света, и на звонок никто не вышел.

Тогда Иенсен вернулся к машине, сел на свое место и принялся изучать список и блокнот. Потом он спрятал бумаги, поглядел на часы, выключил в машине свет и начал терпеливо ждать.

Через пятнадцать минут он увидел на противоположном тротуаре невысокого мужчину в велюровой шляпе и сером пальто. Мужчина открыл парадное и вошел. Иенсен ждал, покуда за жалюзи не вспыхнет свет. Тогда он вторично пересек улицу и позвонил. Хозяин открыл тотчас же. Он был одет непритязательно и строго и никак не выглядел на свои пятьдесят восемь. У него было худое лицо, глаза за стеклами очков смотрели вопросительно, но приветливо.

Иенсен показал значок.

— Я Иенсен, комиссар шестнадцатого участка. Я веду следствие по делу, касающемуся вашей прежней должности и места службы.

— Входите, пожалуйста, — сказал хозяин и шагнул в сторону.

Иенсен увидел просторную комнату. На полках, занимавших две стены сверху донизу, лежали книги, газеты и журналы. У окна стоял письменный стол с телефоном и пишущей машинкой, а посреди комнаты — другой стол, курительный, низкий, и вокруг него — три кресла. Освещалась комната раздвижной лампой над письменным столом и плафоном в центре потолка.

В тот миг, когда Иенсен переступил порог комнаты, с хозяином произошла какая-то перемена: изменились его движения, изменился взгляд. Казалось, он выполняет какую-то привычную процедуру, которую уже не раз выполнял.

— Садитесь, пожалуйста.

Иенсен сел, достал ручку и блокнот.

— Чем могу быть полезен?

— Мне нужны некоторые сведения.

— Я к вашим услугам, если, конечно, смогу ответить на ваши вопросы.

— Когда вы ушли оттуда?

— Примерно в конце октября прошлого года.

— Вы там долго работали?

— Сравнительно. Точнее говоря, пятнадцать лет и четыре месяца.

— А почему ушли?

— Давайте пользоваться другой формулировкой: я изъявил желание оставить службу. Я оставил издательство по собственному желанию и предупредил об уходе обычным порядком.

Он держался выжидательно, голос у него был негромкий и приятного тембра.

— Не хотите ли чего-нибудь? Чаю, к примеру.

Иенсен отрицательно качнул головой.

— А где вы работаете сейчас?

— Я материально обеспечен, следовательно, мне незачем работать ради средств к существованию.

— Чем же вы занимаетесь?

— Читаю почти все время.

Иенсен оглядел комнату. Порядок в ней был поразительный. При великом множестве книг, газет, бумаг все казалось организованным и продуманным до удивления.

— Когда вы уходили оттуда, вам вручили своего рода диплом, или, точнее сказать, прощальный адрес?

— Вручили.

— Он у вас?

— Должно быть. Хотите посмотреть?

Иенсен не ответил. С минуту, а то и больше он сидел неподвижно, не поднимая глаз, потом вдруг спросил:

— Вы признаете, что отправили руководителям концерна анонимное письмо угрожающего содержания?

— Это когда же?

— Примерно в это время, неделю тому назад.

Хозяин поддернул брюки на коленях и скрестил ноги. Он оперся левой рукой о подлокотник и медленно провел указательным пальцем по нижней губе.

— Нет, — спокойно ответил он. — Не признаю.

Иенсен открыл было рот, хотел что-то сказать, но, как видно, раздумал. И поглядел на свои часы. Девятнадцать часов одиннадцать минут.

— Надо полагать, я не первый, с кем вы беседуете на эту тему. Сколько человек вы уже… уже допросили? — Хозяин вдруг оживился.

— С десяток, — ответил Иенсен.

— Все — сотрудники издательства?

— Да.

— Воображаю, сколько вы наслушались анекдотов и всяких пикантных историй. Поделитесь. Полупризнания, старые счеты, намеки. Фальсификация истории.

Иенсен молчал.

— Там вечно творится что-нибудь эдакое, сколько я мог понять. Хотя то же самое, наверно, происходит повсюду, — добавил он задумчиво.

— Какие обязанности лежали на вас, когда вы работали в концерне? спросил Иенсен.

— Я ведал вопросами культуры. Все время выполнял одни и те же обязанности, говоря вашими словами.

— Вы имели возможность ознакомиться с общей структурой и деятельностью издательства?

— Вообще да, до некоторой степени. Или вы подразумеваете что-либо конкретное?

— Вы когда-нибудь слышали о так называемом тридцать первом отделе?

— Да.

— Вы знаете, чем он занимается?

— Еще бы мне не знать. Я проработал там пятнадцать лет и четыре месяца.