Смерть Канарейки - Ван Дайн Стивен. Страница 15

– У нас с ним разные представления об интеллектуальном или даже поучительном времяпрепровождении, – заметил Ванс. – И он выбрал для этого чертовски неудачный день… Вообразите, что вы раскрываете утреннюю газету и обнаруживаете, что дама, с которой вы провели прошлый вечер, была задушена ночью.

– Ему страшно неловко, – сказал Маркхэм. – Дневные газеты появились час тому назад и он звонил все это время мне в прокуратуру каждые десять минут, пока я не зашел сюда. Он боится, что его связь с девушкой раскроется и скомпрометирует его.

– А разве этого не случится?

– Я не вижу в этом необходимости. Никто не знает, кто был ее спутником в прошлый вечер, а так как он явно не имеет отношения к убийству, какой смысл втягивать его в это дело? Он рассказал всю эту историю и предложил остаться в городе, пока я не отпущу его.

– Я видел по облаку разочарования, окутывавшему вас, когда вы возвращались, что эта история не содержит никаких утешительных намеков на ключ к разгадке убийства.

– Да, – согласился Маркхэм. – Девушка, очевидно, никогда не говорила с ним о своих личных делах, он не смог высказать ни малейшего удовлетворительного предположения. Его рассказ совпадает полностью с рассказом Джессапа о том, что происходило вчера вечером. Он зашел за девушкой в семь, проводил ее домой около одиннадцати, провел у нее около получаса и ушел. Когда он услышал, что она зовет на помощь, то испугался, но когда она уверила его, что ничего не случилось, он решил, что ей что-то почудилось во сне и перестал об этом думать. Он прямо поехал сюда в клуб, где был без двадцати двенадцать. Судья Редферн, который увидел, как он выходил из такси, позвал его наверх и засадил играть в покер с людьми, которые ждали его. Они играли до трех часов ночи.

– Ваш Дон Жуан с Лонг-Айленда не оставил вам никаких следов на снегу.

– Во всяком случае, его появление прекращает одну линию расследования, на которую мы могли бы потратить много драгоценного времени.

– Если прекратится гораздо больше линий расследования, – сухо заметил Ванс, – вы попадете в печальное положение.

– Их еще вполне достаточно, – сказал Маркхэм, отодвигая тарелку и требуя счет. Он встал и, помедлив, обратился к Вансу.

– Вы достаточно заинтересованы, чтобы продолжать это дело?

– Я? Конечно, заинтересован. Захвачен.

Я был просто ошеломлен готовностью Ванса, хотя она была шутливой и беззаботной, потому что знал, что он хотел сегодня осмотреть выставку китайских гравюр в галерее Монтросс.

Мы доехали с Маркхэмом до здания Уголовного суда, и, войдя в него со стороны Франклин-стрит, поднялись в специальном лифте в просторное, но мрачное помещение прокуратуры. Ванс уселся в темное обитое кожей кресло возле резного дубового стола и закурил сигарету.

– Я жду, когда с восторгом услышу скрип колес правосудия, – заявил он, откидываясь на спинку кресла.

– Вы обречены не услышать, как они сделают первый оборот, – возразил Маркхэм. – Это будет происходить не здесь. – И он исчез за дверью, которая вела в комнату суда.

Через пять минут он вернулся и сел на стул с высокой спинкой у своего стола, спиной к четырем длинным узким окнам на южной стороне кабинета.

– Я только что от судьи Редферна, – объявил он, – у них сейчас как раз перерыв, и он подтвердил заявление Спотсвуда насчет игры в покер. Судья встретил его у подъезда клуба без десяти двенадцать и пробыл с ним до трех часов ночи. Он запомнил время, потому что обещал своим гостям быть в половине двенадцатого и опоздал на двадцать минут.

– Зачем столько доказательств факта, который явно не имеет большого значения? – спросил Ванс.

– Так полагается, – с легким нетерпением объяснил ему Маркхэм. – В таком случае надо учитывать все, даже не относящиеся как будто непосредственно к делу факты.

Он нажал кнопку на краю своего стола. В дверях появился Свэкер, его молодой и энергичный секретарь.

– Да, шеф.

Глаза секретаря выжидающе смотрели из-за толстых стекол очков в роговой оправе.

– Скажите Бену, чтобы он пригласил мне кого-нибудь.

Свэкер вышел, а через одну-две минуты полный человек с учтивыми манерами, безукоризненно одетый, в пенсне, вошел и остановился перед Маркхэмом, вежливо улыбаясь.

– Доброе утро, Трэси, – Маркхэм говорил дружелюбно, но сжато. – Вот имена четырех свидетелей по делу Оделл, которые нужны мне как можно скорее – это два телефониста, горничная и привратник. Они сейчас на 71-й улице, 184, под надзором сержанта Хэса.

– Хорошо, сэр. – Трэси взял листок и с мягким поклоном удалился.

В течение следующего часа Маркхэм занимался своими обычными делами, которые успели накопиться за утро, и я был поражен его огромной энергией и трудолюбием. Он сделал столько важной работы, сколько обычный деловой человек смог бы сделать лишь за целый день. Свэкер носился взад и вперед, как наэлектризованный, множество служащих возникало перед столом, едва Маркхэм касался кнопки звонка, выслушивало распоряжения и мгновенно исчезало. Ванс, который развлекался просматриванием сборника судебных процессов по делу о поджогах, время от времени восхищенно поглядывал на Маркхэма.

Было ровно половина третьего, когда Свэкер доложил о прибытии Трэси с четырьмя свидетелями, и в течение двух часов Маркхэм снова и снова допрашивал их с придирчивостью и проницательностью, которые редко встречались даже мне, юристу. Допрос обоих телефонистов совершенно не походил на то, что происходило утром в квартире Оделл, и если в их теперешних показаниях имелось хоть малейшее отклонение от утренних, оно неминуемо попало бы в сети придирчивого Маркхэма. Но, когда наконец они были отпущены, к имеющимся у нас сведениям ровно ничего не прибавилось. Они по-прежнему сводились к следующему: никто, кроме самой девушки, ее спутника и гостя, не заставшего ее дома, не входил этим путем в парадное и не проходил по главному холлу после семи часов, и никто не выходил. Привратник упрямо настаивал на том, что заложил засов на боковой двери в начале седьмого, и ни мягкость, ни свирепость Маркхэма не могли поколебать его глубокой уверенности в этом. Эми Джибсон, горничная, не могла ничего прибавить к своим предыдущим показаниям. Упорным допросом Маркхэм добился от нее только повторения уже сказанного раньше. Ни одной новой возможности, ни одного намека не было. Двухчасовой непрерывный труд только закрыл все лазейки для расследования. Когда в половине пятого Маркхэм откинулся на спинку стула с тяжелым вздохом, возможность отыскать какие-нибудь пути подхода к этой поразительной загадке казалась дальше, чем когда бы то ни было.

Ванс захлопнул свой трактат о поджогах и отбросил сигарету.

– Я вам говорю, дружище Маркхэм, – усмехнулся он, – в этом случае требуется созерцание, а не рутина судопроизводства. Почему бы вам не пригласить сюда египетскую прорицательницу и не посмотреть в ее чудесный кристалл.

– Если дела пойдут так и дальше, – устало отозвался Маркхэм, – у меня появится искушение последовать вашему совету.

В эту минуту Свэкер заглянул в дверь и доложил, что инспектор Бреннер ждет у телефона. Маркхэм снял трубку и, слушая, отмечал что-то в блокноте. Кончив разговор, он повернулся к Вансу.

– Вас как будто заинтересовал стальной ларчик, который мы нашли в спальне. Так вот, только что звонил эксперт по орудиям взлома, он подтверждает то, что сказал утром. Ларчик был открыт специальным резцом, которым мог пользоваться только профессинальный вор – отмычкой со сверлом в одну и три восьмых дюйма и с плоской дюймовой рукояткой. Это старый инструмент, на нем зазубринка – тот самый, кстати, которым пользовались при удачном грабеже со взломом на Парк-авеню в начале прошлого года. Ну, как, удовлетворяет вас весьма волнующая информация?

– Не могу этого сказать, – Ванс сделался опять серьезным и сосредоточенным. – Скорее, это делает ситуацию еще более неправдоподобной… Я мог бы еще увидеть все же несомненный проблеск в этом мраке, если бы не этот ларчик и не стальная отмычка.