Вечность на двоих - Варгас Фред. Страница 11

Адамберг отложил книгу, встретившись глазами с сыном.

— Понятия не имею, что такое opus spicatum, и мне плевать, сын мой. Тебе тоже. Так что по этому вопросу у нас разногласий нет. Но я тебе объясню, как решать такого рода проблемы, поскольку ты наверняка еще с ними столкнешься. Что делать, когда ничего не понимаешь. Учись, пока я жив.

Адамберг достал мобильный телефон и набрал номер под рассеянным взглядом сына.

— Ты звонишь Данглару, — пояснил он. — Вот и все. Запомни это и имей всегда при себе его телефон. Все проблемы такого рода он решит тебе в одну секунду. Сейчас увидишь, следи внимательно.

— Данглар? Адамберг. Извините, что побеспокоил, но малыш тут запнулся на одном слове, и ему нужны разъяснения.

— Давайте, — сказал Данглар устало. Он привык соответствовать неожиданным закидонам комиссара и смирился со своей негласной ролью.

— Opus spicatum. Он интересуется, что бы это могло значить.

— Как же. Ему девять месяцев, черт возьми.

— Я не шучу, капитан. Он правда интересуется.

— Майор, — возразил Данглар.

— Скажите, Данглар, вы долго меня будет доставать своим званием? Майор, капитан, нам-то что? И вопрос не в этом. А в opus spicatum.

— Piscatum, — поправил Данглар.

— Вот именно. Привнесение этого opus в деревенские стенки отвечает потребности компенсировать. Мы с Томом зациклились на этой штуке и ни о чем другом не можем думать. Хотя месяц назад в Бретийи какой-то вандал растерзал оленя и даже рога его не взял, зато вырвал сердце. Что скажете?

— Маньяк, сумасшедший, — угрюмо сказал Данглар.

— Во-во. Робер тоже так считает.

— Какой еще Робер?

Данглар мог брюзжать сколько душе угодно, когда Адамберг дергал его по всяким пустякам, но ему никогда не удавалось прекратить эти дурацкие разговоры, заявить о своих правах или, дав волю гневу, бросить трубку. Голос комиссара действовал на майора как теплый зыбкий ветер, который легко подхватывал его и, не встречая отпора, уносил куда хотел, словно опавший листик или одну из этих проклятых галек из проклятой пиренейской речки. Данглар очень на себя злился, но уступал. В итоге побеждает вода.

— Робер — мой новый друг из Аронкура.

Майору Данглару можно было не объяснять, где находится поселок Аронкур. Обладая мощной и идеально организованной памятью, майор знал назубок все округа и коммуны страны и мог, хоть ночью его разбуди, мгновенно выдать фамилию полицейского, ответственного за данный участок.

— Хорошо время провели?

— Очень хорошо.

— Вы по-прежнему товарищи? — отважился Данглар.

— Законченные, беспросветно. Мы остановились на opus spicatum, Данглар.

— Piscatum. Если вы собрались чему-то учить ребенка, делайте это, по крайней мере, добросовестно.

— Потому я вам и позвонил. Робер считает, что убил молодой человек, юный маньяк. Но старейшина, Анжельбер, уверяет, что это как посмотреть и что с возрастом юный маньяк становится старым маньяком.

— И где вы это обсуждали?

— В кафе, за аперитивом.

— Сколько бокалов беленького?

— Три. А у вас как на этом фронте?

Данглар напрягся. Комиссар контролировал его запои, и ему это было неприятно.

— Я вам вопросов не задавал, комиссар.

— Задавали. Вы спросили, по-прежнему ли у нас с Камиллой товарищеские отношения.

— Ладно, — сказал Данглар, сдавшись. — Opus piscatum — это способ кладки елочкой плоских камней, черепиц и продолговатой гальки, получается что-то вроде рыбьего хребта, откуда и название. Его еще римляне придумали.

— Понятно. А дальше что?

— Дальше ничего. Вы спросили, я ответил.

— А зачем это нужно, Данглар?

— А мы зачем нужны, комиссар? Мы, люди, — здесь, на земле?

Когда Данглару было плохо, его снова и снова терзал вопрос о бескрайнем космосе, на который не существовало ответа, а вместе с ним — вопросы о взрыве солнца через четыре миллиарда лет и о злосчастном и тревожном недоразумении по имени Человечество, посаженном на комок земли, заблудившийся во Вселенной.

— У вас неприятности? — встревожился Адамберг.

— Приятного мало.

— Дети спят?

— Спят.

— Выйдите куда-нибудь, Данглар, послушайте Освальда или Анжельбера. В Париже их тоже хоть отбавляй.

— С такими именами вряд ли. И что они мне скажут?

— Что сброшенные рога не идут ни в какое сравнение с рогами убитого оленя.

— Я знаю.

— Что у плотнорогих лоб растет наружу.

— Я знаю.

— Что лейтенант Ретанкур тоже наверняка не спит и можно пойти поболтать с ней часок.

— Да, возможно, — сказал Данглар, помолчав.

Адамберг почувствовал нотки облегчения в голосе своего помощника и повесил трубку.

— Понимаешь, Том? — он положил руку на головку сына. — Они добавляют в стенку рыбий хребет, только не спрашивай зачем. Раз Данглар в курсе, мы можем про это забыть. А книгу мы выкинем, нас от нее мутит.

Стоило Адамбергу положить руку на головку малыша, как тот засыпал, как, впрочем, и любой другой младенец. И взрослый. Через несколько секунд, когда Тома закрыл глаза, Адамберг убрал руку и внимательно посмотрел на свою ладонь, не очень, впрочем, удивившись. В один прекрасный день он, может быть, поймет, сквозь какие поры его пальцев выходит сон. А нет — и не надо.

Заверещал его мобильный. Ариана Лагард звонила из морга, и бодрости ее голоса можно было позавидовать.

— Минутку, я только малыша положу.

Что бы ни послужило поводом для ее звонка — а звонила она явно не просто так, — на создавшемся безрыбье сам факт, что Ариана о нем вспомнила, взбудоражил его.

— Разрез на горле — я говорю о Диале — представляет собой горизонтальную линию. То есть рука, державшая лезвие, находилась не ниже и не выше точки удара, что было бы в случае ранения, нанесенного по касательной. Как в Гавре. Улавливаешь мысль?

— Конечно, — сказал Адамберг, перебирая пальчики на ножке младенца, круглые, как горошины, выложенные рядком в стручке. Он растянулся на кровати, чтобы вникнуть в модуляции ее голоса. По правде говоря, на технические подробности ему было решительно наплевать — просто хотелось понять, почему Ариана считает, что убила женщина.

— Рост Диалы — 1,86. Основание сонной артерии находится на высоте 1,54 метра.

— Допустим.

— Удар будет нанесен горизонтально, если кулак нападающего находится ниже уровня его глаз. Что нам дает убийцу ростом 1,66. Произведя такие же расчеты с Пайкой — а ему нанесли удар под легким уклоном, ангуляция налицо, — получаем убийцу ростом от 1,64 до 1,67 — в среднем 1,655 метра. Скорее всего — 1,62, если вычесть высоту каблука.

— 162 сантиметра, — зачем-то уточнил Адамберг.

— Что гораздо ниже среднего роста мужчины. Это женщина, Жан-Батист. Что касается уколов на сгибе локтя, то в обоих случаях она попала прямо в вену.

— Профессионалка?

— Да, вооруженная шприцем. Учитывая размер отверстия и то, как был сделан укол, это не просто иголка или булавка.

— Им что-то ввели до того, как убить?

— Ничего им не вводили. То есть им ввели именно ничто.

— Ничто? Ты хочешь сказать — воздух?

— Воздух — это все, что угодно, только не ничто. Она ничего им не ввела, она просто сделала укол.

— Торопилась?

— Или не хотела. Она уколола их уже после смерти.

Адамберг нажал на отбой и задумался. О старом Лусио и о том, не чешется ли у Диалы и Пайки незаконченный укол на мертвой руке.