Петля гистерезиса - Варшавский Илья Иосифович. Страница 11

— Значит, ты не рожден женщиной? — задал новый вопрос Киафа.

— С чего ты это взял? — усмехнулся Курочкин. — Я такой же сын человеческий, как и все.

— Чтишь ли ты субботу?

— Там, откуда я прибыл, два выходных в неделю. По субботам мы тоже не работаем,

— Что же это за царство такое?

— Как вам объяснить? Во всяком случае, оно не имеет отношения к миру, в котором вы живете.

— Что? — переспросил бен Зарх.

— Говорит, что его царство не от мира сего. Как же ты сюда попал?

— Ну, технику этого дела я вам рассказать не могу. Это знают только те, кто меня сюда перенес.

— Кто же это? Ангелы небесные?

Курочкин не ответил.

Киафа поглядел на собравшихся.

— Еще вопросы есть?

Слово взял Иосиф Гур Арий.

— Скажи, как же ты чтишь субботу, если в этот день ты занимался врачеванием?

— А что же, по-вашему, лучше, чтобы человек умер в субботу? — задал в свою очередь вопрос Курочкин. — У нас, например, считают, что суббота для человека, а не человек для субботы.

Допрос снова перешел к Киафе.

— Называл ли ты себя царем иудейским?

— Вот еще новость! — Курочкин снова пришел в раздражение. — Глупее ты ничего не придумаешь?!

Управитель дал ему новую затрещину.

— Ах так?! — взревел Курочкин. — При таких методах следствия я вообще отказываюсь отвечать на вопросы!

— Уведите его! — приказал Киэфа.

Понтий Пилат беседовал в претории с гостем, прибывшим из Александрии.

Брат жены прокуратора Гай Прокулл, историк, астроном и врач, приехал в Ерушалаим, чтобы познакомиться с древними рукописями, находившимися в Храме.

Прислуживавшие за столом рабы собрали остатки еды и удалились, оставив только амфоры с вином.

Теперь, когда не нужно было опасаться любопытных ушей, беседа потекла свободней.

— Мне сказала Клавдия, что ты хочешь просить императора о переводе в Рим. Чем это вызвано? — спросил Прокулл.

Пилат пожал плечами.

— Многими причинами, — ответил он после небольшой паузы. — Пребывание в этой проклятой стране подобно жизни на вулкане, сегодня не знаешь, что будет завтра. Они только и ждут, чтобы всадить нож в спину.

— Однако же власть прокуратора…

— Одна видимость. Когда я подавляю восстание, всю славу приписывает себе Люций Вителлий, когда же пытаюсь найти с иудеями общий язык, он шлет гонцов в Рим с доносами на меня. Собирать подати становится все труднее. Мытарей попросту избивают на дорогах, а то и отнимают деньги. Недоимки растут, и этим ловко пользуется Вителлий, который уже давно хочет посадить на мое место кого-нибудь из своих людей.

— И все же… — начал Прокулл, но закончить ему не удалось. Помешал рев толпы под окнами.

— Вот, полюбуйся! — сказал Пилат, подойдя к окну. — Ни днем, ни ночью нет покоя. Ничего не поделаешь, придется выйти к ним, такова доля прокуратора. Пойдем со мной, увидишь сам, почему я хочу просить о переводе в Рим.

Толпа неистовствовала.

— Распни его! — орали, увидев Пилата, те, кто еще недавно целовал у Курочкина подол хитона. Распятие на кресте было для них куда более увлекательным мероприятием, чем любые проповеди, которыми они и без того были сыты по горло. — Распни!!

— В чем вы обвиняете этого человека? — спросил Пилат, взглянув на окровавленного Курочкина, который стоял, потупя голову.

Вперед выступил Киафа.

— Это наглый обманщик, святотатец и подстрекатель!

— Правда ли то, в чем тебя обвиняют?

Мягкий, снисходительный тон Пилата ободрил совсем было отчаявшегося Курочкина.

—  — Это страшная ошибка, — сказал он, глядя с надеждой на прокуратора, — меня принимают тут не за того, кто я есть на самом деле. Вы, как человек интеллигентный, не можете в этом не разобраться!

— Кто же ты есть?

— Ученый. Только цепь нелепейших событий…

— Хорошо! — прервал его Пилат. — Прошу, — обратился он к Прокуллу, — выясни, действительно ли этот человек ученый.

Прокулл подошел к Курочкину.

— Скажи, какие события предвещает прохождение звезды Гнева вблизи Скорпиона, опаленного огнем Жертвенника?

Курочкин молчал.

— Ну что ж, — усмехнулся Прокулл, — этого ты можешь и не знать. Тогда вспомни, сколько органов насчитывается в человеческом теле?

Однако и на второй вопрос Курочкин не мог ответить.

— Вот как?! — нахмурился Прокулл. — Принесите мне амфору.

Амфора была доставлена.

Прокулл поднес ее к лицу Курочкина.

— Как ты определишь, сколько вина можно влить в этот сосуд?

— Основание… на… полуудвоенную высоту… — забормотал тот. Как всякий гуманитарий, он плохо помнил такие вещи.

— Этот человек — круглый невежда, — обратился Прокулл к Пилату, — однако невежество еще не может служить причиной для казни на кресте. На твоем месте я бы его публично высек и отпустил с миром.

— Нет, распни его! — опять забесновалась толпа.

Курочкина вновь охватило отчаяние.

— Все эти вопросы не по моей специальности! закричал он, адресуясь непосредственно к Пилату. — Я же историк!

— Историк? — переспросил Прокулл. — Я тоже историк. Может быть, ты мне напомнишь, как была укреплена Атлантида от вторжения врагов?

— Я не занимался Атлантидой. Мои изыскания посвящены другой эпохе.

— Какой же?

— Первому веку.

— Прости, я не понял, — вежливо сказал Прокулл. — О каком веке ты говоришь?

— Ну, о нынешнем времени.

— А-а-а! Значит, ты составляешь описание событий, которые произошли совсем недавно?

— Совершенно верно! — обрадовался Курочкин. — Вот об этом я вам и толкую!

Прокулл задумался.

— Хорошо, — сказал он, подмигнув Пилату, — скажи, сколько легионов, по скольку воинов в каждом имел Цезарь Гай Юлий во время первого похода на Галлию?

Курочкин мучительно пытался вспомнить лекции по истории Рима. От непосильного напряжения у него на лбу выступили крупные капли пота.

— Хватит! — сказал Пилат. — И без того видно, что он никогда ничему не учился. В чем вы его еще обвиняете?

Киафа снова выступил вперед.

— Он подбивал народ на неповиновение Риму, объявил себя царем иудейским.

Прокуратор поморщился. Дело оказывалось куда более серьезным, чем он предполагал вначале.