Солнце заходит в Дономаге - Варшавский Илья Иосифович. Страница 33
Простите, но я чуть было не позабыл познакомить вас с его женой, или, как принято называть подруг юных ученых, «системкой». Ее зовут… ну, конечно, Нонна! Как же еще она может именоваться?!
Элементарная вежливость требует, чтобы мы предоставили ей первое слово:
— Тебе дать с собой плавки?
— М-м-м-м. — Только при помощи длительной супружеской тренировки можно распознать в этом простом, как мычание, ответе отрицание. Впрочем, что же еще следует ждать от человека, пытающегося впихнуть в портфель вдвое больше вещей, чем он может вместить?
— Тогда возьми еще одну пару трусов.
— Зачем?
— Переодеть после купанья.
— Фу, дьявол! — Лекочке, наконец, удалось оторвать замок от портфеля. — Я же тебе двадцать раз повторял, что еду не на курорт, а работать. Пойми, что за десять дней… А где же бритва?
— Я ее положила в чемодан, под пижаму.
— М-м-м-м.
Лекочка принялся выгребать на свет содержимое портфеля.
Несколько минут он в глубоком раздумье глядел на толстую коленкоровую папку.
— Нонна!
— Ау!
— Тут ко мне один тип зайдет за этой папкой, так ты не говори, что я уехал.
— Почему?
— Есть соображения. Скажи, что ушел, а папку просил передать.
— Хорошо.
— И вообще не трепли про симпозиум, не положено.
— Хорошо, Лекочка.
— Вот так. — Лекочка затянул портфель ремнем, подхватил чемодан и, запечатлев на губах Нонны рассеянный поцелуй, направился к двери. — Будь жива!
— Мыло ты взял?
— Взял, взял.
— Так когда тебя ждать?
— Дней через десять, не раньше.
Прошло три дня. Первый из них Нонна наслаждалась обществом очаровательной и ветреной подружки Свободы, второй провела с престарелой камеристкой Скукой, а на третий, измученная непрошеным назойливым визитом Одиночества и Тоски, улеглась спать в десять часов вечера.
Было уже за полночь, когда кто-то потряс ее за плечо и знакомый голос произнес привычную фразу:
— Подвинься, не могу же я спать на воздухе!
Из всех рефлексов, которыми человек обзавелся за длительный путь эволюции, супружеский самый стойкий, и, пробурчав обычное замечание о том, что, к сожалению, промышленность еще не освоила выпуск трехспальных кроватей, Нонна подвинулась к стенке.
Неизвестно, как бы прошла эта ночь, если б часов около трех Лекочка не почувствовал нестерпимую жажду.
Направляясь на кухню, он опрокинул стоявший у кровати торшер, произведя при этом шум, соизмеримый только с грохотом падения Вавилонской башни.
Нонна зажгла свет над кроватью и с изумлением уставилась на мужа.
— Лекочка, ты?!
По выражению Лекочкиного лица можно было предположить, что вместо горячо любимой супруги он увидел на семейном ложе легендарную Медузу.
— Нонна?!!
— Почему ты здесь? — спросила Нонна, накидывая на плечи халатик — Что-нибудь случилось?
— Не знаю… — его вид выражал полную растерянность — Честное слово, не знаю…
— Ты не был в Тбилиси?! — У нее мелькнула страшная догадка — Скажи мне правду, не был?!
— Был. — Лекочка сел на кровать и обхватил голову руками. — Я… и теперь… в общем… в Тбилиси…
— Что?!
С одной стороны, ароматы грузинской кухни, которыми благоухал Лекочка, исключали всякие подозрения, но с другой…
— Как в Тбилиси?! Ты понимаешь, что говоришь?! Лекочка!
— Не понимаю. — Он потер лоб ладонью. — Не понимаю, Нонна, хотя кое о чем догадываюсь. Впрочем… право, не знаю, можно ли об этом говорить, ведь я…
Черт побери! Тут уже пахло тайной…
Мне не хочется разглашать методы, которыми пользуется в таких случаях лучшая половина человечества.
— Только без трепа, — сказал Лекочка, — клянешься?
— Клянусь! — Розовые лучи восхода уже зажгли волшебным пламенем ореол белокурых волос на подушке. — Клянусь, Лекочка, ты же меня знаешь!
— Так вот… на этом симпозиуме была группа физиков. Они выступили с бредовой идеей о возможности биотрангуляпии.
— Чего?
— Биотрангуляции. Ну, возможности переносить человека в любую точку пространства.
— На чем?
— Ни на чем. Просто так, по эфиру.
— Вроде телевидения, да?
— Г-м, не совсем. По телевидению ты видишь изображение, а тут… — Лекочка потрепал ее по щеке, — а тут, так сказать, полный перенос материального тела. Впрочем, это уже подробности, которые нельзя разглашать, ты же поклялась, помнишь?
— Помню, Лекочка. Так они тебя тран… тран?..
— Биотрангулировали. Другого объяснения я найти не могу. Видишь ли, днем я очень резко выступил по основному докладу, доказывал, что при нынешнем уровне науки эту затею осуществить нельзя. Вот они, наверное, и решили подшутить.
— Тебе было больно?
— Нет. Мы сидели за столом. Они притащили с собой какой-то черный ящик. Я в это время ел шашлык на ребрышках, и вдруг!..
— Ты был пьяный?
— Ну что ты, Нонна! Это же симпозиум.
— Постой! А вещи? — Нонна приняла сидячее положение. — Чемодан они тоже трангулировали?
Лекочка развел руками.
— Чемодан остался в гостинице. Они, видимо, не учли…
— Нужно немедленно дать телеграмму! — Нонна подошла к телефону. — В какой гостинице ты остановился?
Лекочка одним прыжком преодолел расстояние в пять метров.
— Ты с ума сошла! Пойми, в какое положение я попаду. Ведь я член редакционной комиссии. Можешь себе представить, как все будут ржать, если выяснится, что меня биотрангулировали сразу после моего выступления?!
— Да, но чемодан…
— Мне нужно немедленно лететь в Тбилиси. Через два часа я буду там как ни в чем не бывало. Пусть попробуют доказать, что меня…
— О, господи! Ты так и будешь мотаться взад и вперед?
— Ну нет, второй раз им эту хохму выкинуть не удастся.
Лекочка с лихорадочной быстротой оделся и направился к двери.
— Ну, я поехал.
— Деньги-то у тебя на билет есть?
— Есть, есть. Бегу, а то опоздаю на самолет.
Он исчез так же внезапно, как и появился, и только смятая подушка, хранившая смесь запахов лука и цинандали, свидетельствовала о том, что это был не сон.
Что же касается всяких толков, будто… Нет, нет! Пусть уж лучше вся эта история останется загадкой для грядущих поколений.
Три путешествия. Послесловие Александра Смоляна
Чтение книги нередко сравнивают с путешествием. Иногда сравнение это носит совсем непосредственный характер — тогда, например, когда речь идет о путевых заметках, об описании экспедиций. Читая Арсеньева, мы словно бы пробираемся вместе с ним по дебрям Уссурийского края; вслед за Нансеном совершаем плавание на «Фраме», вслед за Ганзелкой и Зикмундом пересекаем на «татре» целые континенты…
Чаще это сравнение носит характер более иносказательный. Ведь писатель может повести нас за собой не только в страны, в которых побывал, но и в мир своей фантазии, в мир своих мыслей и чувств. На этих путях нас поджидают подчас впечатления не менее яркие, открытия не менее захватывающее, чем среди арктических льдов и тропических джунглей.
В книге Ильи Варшавского «Солнце заходит в Дономаге» — три части, три раздела, каждый из которых состоит из нескольких рассказов Прочитав книгу, чувствуешь себя так, будто совершил три путешествия и сохранил о каждом из них интереснейшие воспоминания. А писатель был твоим проводником в этих путешествиях. Умным, иногда всерьез опечаленным, чаще — веселым и немного ироничным и всегда неистощимым на выдумку товарищем и проводником.
Некоторые писатели-фантасты так увлекаются мечтами о разрешении той или иной научно-технической проблемы, что почти забывают при этом о человеке. Между тем вся художественная литература (и научная фантастика вовсе не составляет здесь исключения) является прежде всего «наукой человековедения».
Размышляя о будущем, Илья Варшавский концентрирует свое внимание не столько на скоростях межпланетных лайнеров и принципах конструирования роботов, сколько на людях, на их нравственных принципах, на их душевном мире. Есть в человеческой жизни проблемы, которые никогда не перестанут волновать людей мыслящих и чутких, никогда не станут достоянием прошлого. Но в новых условиях наши потомки будут, наверно, решать эти проблемы не так, не совсем так, как решаем их мы.