37 девственников на заказ - Васина Нина Степановна. Страница 5

— А он собрал? — заторможенно поинтересовался допрашивающий.

— Собрал. Все до капельки. Все собрал, все облизал и проглотил. Но вышла неудача.

— Неудача?..

— Вам плохо? — проявила участие женщина. — Для психоаналитика вы слишком впечатлительны. Не хватает отстраненности. Проглоченная Иронимом собственная сперма должна была восстановить его целостность и чистоту в плане принадлежности к космосу, но вышла осечка. Его почти сразу стошнило. Не знаю, сможете ли вы понять несчастного Иеронима. В том смысле, что мне не очень удобно задавать вам интимные вопросы, но если вы когда-нибудь пробовали на вкус собственный выброс сперматозоидов, да еще при условии столь длительного их накопления… Я имею в виду, что это было не просто вынужденное временное воздержание, это была принципиальная заглушка лет в двадцать, и данный образчик девственника наверняка ни разу не пытался открыть эту заглушку даже нечаянным онанизмом. И получается…

Допрашивающий извинился (“что-то голова побаливает…”) и вышел.

Следующая попытка продолжить допрос была предпринята упитанным человеком лет сорока с покачивающимися при ходьбе из стороны в сторону животом и ляжками.

Голова этого человека была так захламлена волосами, что некоторое время женщина просто разглядывала его кудрявую шевелюру, длинную косматую бороду, кустистые брови, соприкасавшиеся некоторыми волосками с ресницами, бакенбарды, когда-то заботливо заплетенные в косички сантиметров по десять в длину, а теперь свалявшиеся и больше напоминавшие старые обтрепанные веревки. Дольше всего она осматривала завитки рыжих волос из носа и верхнюю губу, на которой усы топорщились так лихо, что соприкасались с этими завитками.

Мужчина терпеливо, с достоинством во взгляде ждал конца осмотра.

Когда женщина подняла глаза, она встретила сочувствующий грустный взгляд больших зеленоватых глаз навыкат. Она смутилась — этот взгляд ей напомнил что-то, не совмещающееся с данным местом и с событиями, которые ее сюда привели.

— Итак, — вкрадчивым баском подобрался к ней поближе лохмач, — вы остановились на том, что Иеронима стошнило.

— Да… Он очень огорчился, очень. Теперь ему требуется очищение, он потерял часть своей энергии… Извините, вы меня допрашиваете?

— Честно сказать, я здесь что-то вроде палочки-выручалочки. У всех нервы, терпения не хватает, а я всегда в одном состоянии духа нахожусь. Понимаете, у меня постоянное спокойное состояние духа, оно никогда не меняется. И потом, мои коллеги — люди с предрассудками…

— Вы меня допрашиваете?

— Я пытаюсь объяснить, не перебивайте. Мое постоянное безмятежное состояние духа, спокойствие и, даже можно сказать, некоторое здоровое равнодушие обусловлено — только не удивляйтесь — моей незапятнанной девственностью.

— О, господи! — выдохнула женщина и провела еще один подробный осмотр, уделяя теперь больше внимания телу мужчины.

— Я тоже так думаю, но мои коллеги — люди с предрассудками, они позвонили мне сразу же, как только начали допрос, нашли меня за городом, сказали, что дело исключительной важности. У них бытует мнение, что с психами… то есть, я хотел сказать, что со странными людьми я справляюсь лучше, чем профессиональный психолог.

— Понятно, психолог занимается проблемами межличностных отношений в коллективе, он не привык допрашивать. — Она сверкнула глазами и прикусила нижнюю губу. — Кстати, почему не пришел лечащий врач Глистина? Как я поняла, Иероним наблюдался у психиатра?

— Не перебивайте, отвечаю на ваш первый вопрос. Я вас не допрашиваю, а хочу только узнать, каким образом Иероним Глистин исчез из квартиры после того, как его стошнило собственным энергетическим выбросом. Психиатр Глистина не имеет к исчезновению своего пациента никакого отношения и в данной ситуации вряд ли сможет нам помочь.

— Можно узнать ваше имя? — поинтересовалась женщина, загасив глаза ресницами.

— Нет. Я скажу вам его в конце беседы, если вы ответите на все мои вопросы. Или не скажу вообще…

— Почему вы не хотите назвать свое имя?

— Потому что я… скажем так, несколько опасаюсь вашего интереса.

— Значит, вы видели мой блокнот?

— Видел. И вас видел с той стороны вот этого стекла. Я уже сорок минут наблюдаю за вами.

— Если вы не называете свое имя, значит, такого имени нет в моем списке?

— Нет, — сознался мужчина, не меняя ни тона голоса, ни выражения глаз. — Я чувствую, что вы заинтересовались; я чувствую, что в вас появилась какая-то хищность, но прошу на мой счет не беспокоиться. Вы торопитесь — вероятно, вам нужно собрать в блокнот определенное количество жертв (или счастливцев, как угодно) и, вероятно, список почти закончен. Так ведь?

— Да, — честно ответила женщина, — но я не скажу, насколько почти.

— Это не важно. Все равно со мной у вас ничего не получится.

— Это почему же?

— Я допускаю, что из тридцати шести случаев контактов с мужчинами-девственниками вы вывели массу сложных систем проникновения в чужую физиологию бытия, но я являюсь девственником не в силу принципов или отклонений, я вам не интересен. Моя логика жизни основывается на примитиве: я хотел бы жениться на девственнице. Это желание для мужчины нельзя назвать психическим отклонением или посягательством на свободу поведения и равноправие?

— Нельзя, — согласилась женщина.

— Тогда справедливо будет и женщине требовать от меня определенной… нераскупоренности.

— Это смешно, — улыбнулась женщина слову.

— Пусть так. Но вы не станете играть в такую игру, чтобы проткнуть указательный палец и записать меня тридцать седьмым. Не станете. Потому что для этого вам понадобится сначала вступить со мной в брак.

— Забавно… Я чувствовала, что это утро не может просто закончиться банальной трепкой нервов, должно было состояться что-то интересное, но на предложение руки и сердца я, конечно, не могла рассчитывать!

— Руки? — сонно удивился лохмач. — Сердца? Странная наивность. Я был уверен, что речь идет только о моем члене. Каким образом Иероним Глистин покинул квартиру? Куда он так спешил?

— Он сказал, что очиститься и накопить энергию можно только в зеркалах Тибета, туда и спешил. Я объяснила, что легально ему попасть на Тибет удастся только после отдыха в клинике доктора Кличенко, и уговорила отдохнуть в этой клинике месяца два. Мы обсудили громко и в подробностях, как он проберется на чердак и выйдет потом из другого подъезда (это было сделано исключительно для тех, кто его постоянно прослушивает, вы же понимаете?), после чего я пошла на кухню создавать там естественный шум — я стучала посудой, пила чай и разговаривала сама с собой, пока он перелазил с одного балкона на другой, чтобы спрятаться на самом отдаленном и переждать там суматоху. Потом я шумно ушла, хлопнув дверью, потопталась некоторое время в подъезде, а Иероним после всей суматохи, после отъезда секретных агентов должен был вернуться к себе в квартиру и дожидаться машины “Скорой помощи” из клиники. Представляете, как я удивилась, когда меня задержали в подъезде, отвели в странный фургон, напичканный аппаратурой, и пристегнули наручниками к стойке?

— Скажите… — задумался лохмач, — вы ведь не могли не отметить странные реакции этого человека. Почему вы помогли ему сбежать? Налицо были все признаки параноидальной шизофрении.

— Отнюдь! — Женщина расслабилась, откинулась на спинку стула. По коротким черным волосам пробежал отблеск света от лампы на потолке, и мужчина подумал, что эти лампы дневного света горят всегда, не переставая, и вот свет одной из них пригодился, чтобы привлечь внимание к ухоженной женской головке.

— Нормальные у него были реакции. Из беседы с матерью я поняла, что Иероним заметно изменился только за последний год, после попытки самоубийства. Он официально наблюдался у психиатра, но с работы уволен не был. Я позвонила и выяснила, что незаменимый сотрудник Глистин работает в секретном отделе какого-то закрытого НИИ. Он биолог, этого достаточно?

— Смотря для чего, — подсобрался мужчина и потер ухо.