Фанфан-Тюльпан - Вебер Пьер Жиль. Страница 33

— Саламандра… Саламандра… Где я мог видеть эту вещицу? — повторял он без конца.

И вдруг у него вырвался крик: — Люрбек! — В его голове все как бы осветилось. Сомнения еще одолевали его, но — нет! — он определенно видел брелок в руках шевалье. Сначала он пытался отбросить эту мысль. Но чем больше он размышлял, тем отчетливее убеждался в том, что это правда, — многие воспоминания подтверждали тягостный факт. Еще совсем недавно Люрбек хвастливо показывал ему безделушку, говоря, что она была ему подарена одной английской дамой, когда он ездил в Лондон. Ему, только ему мог принадлежать брелок — и никому другому! И это было разоблачение!

Спрашивая себя, что могло заставить его друга стать преступником и напасть с оружием на любовницу короля, Д'Орильи пришел к выводу: необходимо было раскрыть тайну, и как можно скорее! Он добрался до Бург-ля Рэн, нашел почтовую станцию и стал стучать кулаками в дубовые ворота. Неповоротливый конюх, зевая, медленно открыл замок, и Д'Орильи бросил ему десяток экю. Слуга с удивленным и усталым лицом пошел запрягать лошадь. Стук его сабо заглушала солома конюшни. Маркиз, дрожа от нетерпения, услышал ржание. Затем появился фонарь, проткнув темноту тусклым лучом. Тень лошади, невероятно выросшая в боковом свете, возникла во дворе, как гигантский зверь из Апокалипсиса.

Пропел петух, объявляя начало дня. Офицер вскочил в седло и, яростно пришпоривая лошадь, поскакал по дороге на Орлеан, к воротам Парижа.

Подъехав к дому в половине восьмого утра, Д'Орильи не поверил собственным глазам: он увидел свою лошадь, запряженную и привязанную к кольцу в стене рядом с воротами. Было совершенно ясно, что вор привел лошадь к дому в целости и сохранности, и — это было совсем уже поразительно! — позаботился снять попону, привязанную к седлу, и укрыть ею круп животного, чтобы оно не простудилось!

— Господи, Боже мой! — вскричал маркиз. В нем боролись противоположные чувства: он был, с одной стороны, доволен, что лошадь вернулась, с другой — разъярен тем, что над ним кто-то еще и посмеялся.

— Мне начинает казаться, что я нечаянно впутался в весьма необычную интригу, — пробормотал он. — Но я скоро все выясню, и горе тому, кто подшутил надо мной!

Ну, а теперь вернемся к Фанфану.

Покрыв галопом расстояние в поллье, первый кавалер Франции, уверенный, что получил существенное преимущество над Д'Орильи, и не желая загнать замечательную лошадь, хотя и принадлежащую врагу, замедлил аллюр и, перейдя на шаг, сбросил предметы женского туалета, чтобы в столице не привлекать внимания дозорных, которые, надо полагать, были бы удивлены, увидев верхом странную амазонку. Он, вещь за вещью, закинул в придорожную канаву парик и все остальное под утреннее пение сойки, которая начала оглушительным чириканьем дневной концерт деревенских птичек. Фанфан, понимал, что рискует, дерзко появляясь в людных местах, но без помех проехал заставу и, спокойно привязав лошадь к железному кольцу в стене у ворот, где Д'Орильи позже ее и обнаружил, направился к дому госпожи Фавар.

Сиди-Бель-Касим, негр-слуга госпожи Фавар, выходил из мансарды, собираясь совершить утреннюю молитву; он услышал громкие удары молотка у входной двери, Прыгая через три ступеньки, он, оглохнув от шума, не мог понять, кто стучит и должен ли он открыть дверь такому буйному визитеру в столь ранний час. Он приоткрыл задвижку и увидел сквозь решетку Фанфана, который уехал накануне в карете, переодетый женщиной и вместе с хозяйкой, а теперь явился один, пешком, в мужских панталонах и жилете, но без куртки. Он успокоился, но еще не соображая, как надо себя вести, открыл дверь и с дурацким смехом закричал вошедшему визгливым голосом:

— Мадам нету!

— Я это прекрасно знаю, дурень, — ответил Фанфан. — Но она передала мне приказ для тебя: ты должен меня спрятать.

Негр соображал туго. Он, вытаращив глаза, пялился на Фанфана, который казался ему каким-то колдуном: то он — женщина, то — мужчина! А теперь еще требует чего-то непонятного! Он забормотал:

— Моя нет тебя прятать, моя тебя не знать!

Фанфан пригрозил ему, приложив кулак к его сплюснутому носу. Тот в ужасе нырнул за большой старинный сундук в передней. Глядя на сундук и на негра, стучащего зубами от страха, Фанфан улыбнулся и стал тереть себе подбородок. Это было признаком того, что у него зарождалась какая-то новая идея. Он подошел к слуге, схватил его за куртку, вытащил из-за сундука и стащил с лестницы на несколько ступенек вниз. Тогда, продолжая держать за шиворот совершенно растерявшегося слугу, он сказал ему тоном, не допускающим никаких возражений:

— Будешь меня слушаться, — получишь десять экю. А если будешь дальше придуриваться, получишь сто ударов палкой. Понял?

— Буду слушаться! — заорал негр, падая на колени.

У Фанфана возникла какая-то новая стратагема. Что он мог придумать?

Глава XIX

РАССЛЕДОВАНИЕ

Хотя конец ночи в замке Шуази уже не был таким бурным, как ее начало, ради истины следует сказать, что ни маркиза де Помпадур, ни госпожа Фавар, ни юная Фикефлёр не спали ни минуты.

В то время как фаворитка короля спрашивала себя, кто бы могли быть три бандита, покушавшиеся на ее жизнь, и терялась в догадках, Перетта, в глубокой тоске и тревоге, непрерывно твердила, вздыхая:

— Что с Фанфаном?

Маркиза, уже обретя свое обычное присутствие духа, ответила ей:

— Я видела его в деле. И нисколько не беспокоюсь на его счет. Он всегда сумеет выйти из положения. Но, впрочем, я не забуду службу, которую он мне сослужил, и в любом случае он может на меня рассчитывать. Ведь если бы не неожиданное появление господина Д'Орильи, отважный юноша не смог бы еще долго выдерживать натиск двух вооруженных разбойников, несмотря на мужество и ловкость, поистине достойные восхищения. Несомненно, что я была бы безжалостно убита.

— О, мадам, — вскричала Перетта, — как вы добры, что так говорите! Теперь я уверена, что благодаря вашему высокому покровительству Фанфан будет защищен от врагов!

Появилась госпожа Ван-Штейнберг с сообщением, что прислуга начинает выходить, как она выразилась, «из состояния опьянения, в которое эти мародеры были погружены».

Маркиза де Помпадур тут же воспользовалась этим сообщением, чтобы отправить в Париж лакея, который был в менее одурелом виде, чем его сотоварищи, дабы он срочно доложил начальнику полиции о покушении, жертвой которого она стала.

Когда посыльный маркизы добрался до места назначения, господин Д'Аржансон уже уехал в Версаль, где он должен был присутствовать при утреннем выходе короля и сделать ему, как и ежедневно, доклад о событиях минувшего дня. Его первый секретарь, господин Фегреак, очень взволнованный тем, что ему сообщили, поспешно направился в Шуази в сопровождении своих лучших сыщиков, собираясь немедленно начать расследование.

Все слуги единодушно утверждали, что в тот вечер не выпили ни капли больше обычного. Толстый повар, отличавшийся большой чувствительностью к вкусовым ощущениям, сказал, что накануне вечером почувствовал, что у вина несколько необычный вкус, но уснул, не успев никому об этом сообщить. Тогда сразу же начали обследовать кувшины с вином — там на дне оставалось некоторое его количество. Господин Фегреак, пригубив вино, признал, что оно действительно имеет привкус горечи, о котором говорил повар.

— Ясно, что чья-то преступная рука тайно подлила снотворного в кувшины, — заключил он.

Когда стали спрашивать госпожу Ван-Штейнберг, она сделала большие глаза и объявила, что понятия об этом не имеет. Тогда заместитель Д'Аржансона стал допрашивать каждого из слуг по отдельности, тем более, что один из них уже приходил к нему и что-то хотел сказать по секрету. После этого на его лице появилось выражение удовлетворения, и он, сопровождаемый одним из своих полицейских, отправился напрямик к аллее, ведущей к маленькой двери в парке. Они прошли ее, осмотрели все вокруг и обнаружили в густых зарослях за стеной парка труп злодея, убитого Д'Орильи и брошенного сообщниками. Тело было уже холодным и окостенело. Под сорванной маской белело безжизненное лицо. Рядом с телом, на листве обнаружили пятно застывшей крови. И следы вокруг него свидетельствовали, что сообщники тащили труп, а потом бросили, так как торопились скрыться. Господин Фегреак выпотрошил карманы убитого и извлек оттуда несколько предметов, ничего не дававших следствию: кусок веревки, перочинный нож, несколько су, витую свечку, огниво и трут. Никаких бумаг, по которым можно было бы установить личность убитого, при нем не было. Грубое белье и рваная одежда из толстого сукна говорили о том, что он был очень беден.