Очки пигмалиона - Вейнбаум Стенли. Страница 1

Стенли Вейнбаум

Очки пигмалиона

— И вы до сих пор верите в реальность? — спросил невысокий, похожий на гнома человечек.

Вокруг шумели темные деревья Центрального парка. Свет из окон домов на 5-й авеню пробивался сквозь густую листву и казался отблеском кроманьонских костров.

— Это — реальность? — повторил коротышка. — Это сон, это — иллюзия, я мерещусь вам, вы — мне.

«Надо меньше пить, — подумал Дэн Берк. — А если все-таки выпьешь лишнего — не уползать с вечеринки в парк и не болтать со всякими ненормальными». Слава богу, завтра он уже будет дома, в Чикаго.

— Вы пьете для того, чтобы сделать реальность сном, не так ли? — продолжал незнакомец. — Или для того, чтобы вам приснилось исполнение ваших желаний? Вы пьете, чтобы убежать от реальности, а ирония в том, что даже сама реальность есть сон, что подтверждает философ Беркли.

— Беркли! — эхом отозвался Дэн. Что-то такое было в университетском курсе философии. — Епископ Беркли, да?

— Ах, так он вам известен? Браво, браво! Беркли утверждал, что привычные нам чувства — зрение, слух, обоняние, осязание, вкус — всего лишь продукты фантазий нашего мозга. А раз так, то и все предметы, которые мы видим, слышим или ощущаем, существуют только у нас в мозгу.

— Но мы видим одно и то же, — возразил Дэн.

— Как же может быть иначе, если я являюсь вашим сном?

Дэн рассмеялся:

— Послушайте, легко спорить с реальностью, утверждая, что это иллюзия. Но если прав ваш друг Беркли, почему вы не можете превратить сон в реальность?

— Это делают все художники, — тихо сказал старичок.

— Это преувеличение, — буркнул Дэн. — Никто не спутает портрет и человека, кадры на кинопленке и реальную жизнь.

— Никто… — прошептал его собеседник. — Ну, а если я это сделал, что вы скажете тогда?

— Что вы сделали?

— Претворил сон в действительность. — В его голосе зазвучали гневные нотки. — Дураки! Я привез свой фильм сюда, в Уэстмен, киношникам, и что же они говорят? «Неясно, что с этим делать. Это кино для одного зрителя. Слишком дорого обойдется». Дураки! Идиоты!

— Что-о?

— Я Альберт Людвиг — профессор Людвиг. Вам это имя ничего не говорит, а? Но слушайте: кино — это картинка и звук. Предположите, что я добавляю к этому вкус, запах, даже осязание. Представьте себе: вы участвуете в сюжете, разговариваете с героями, а они вам отвечают, вы — полноправный участник истории. Разве не будет это превращением сна в действительность?

— Какой же дьявол помог вам это сделать?

— Какой? Мой жидкий позитив, затем — мои магические очки. Я составил сложный раствор, понимаете? Я добавляю в него вкус химическими средствами и звук — электрическими. И когда сюжет записан, я помещаю раствор в свои очки-кинопроектор. И в этом растворе — сюжет, зрелище, вкус, запах, звук — все!

— А осязание?

— Если вы достаточно захвачены сюжетом, ваш мозг его добавляет. — Нетерпение зазвучало в его голосе. — Хотите на это посмотреть, мистер…

— Берк, — представился Дэн.

«Мошенник», — подсказывал ему здравый смысл. Но бесенок алкоголя шепнул: «А почему бы и нет?»

Людвиг жил в отеле неподалеку.

Очутившись у него в комнате, Дэн споткнулся о какую-то сумку, и из нее вывалились очки, резиновый загубник и газовая маска незнакомой конструкции. Дэн рассматривал эти предметы, в то время как маленький бородатый профессор размахивал бутылкой, наполненной жидкостью.

— Вот он, — торжествующе объявил профессор, — мой жидкий позитив. Снимать сложно — чертовски сложно, — а поэтому сюжет самый простой. Утопия: всего два действующих лица и вы, зритель. Ну, надевайте же очки. Наденьте их, и скажете мне, что за дурни эти люди в Уэстмене.

Он перелил часть жидкости в маску и подсоединил скрученный проводок к приспособлению, лежащему на столе.

— Выпрямитель, — пояснил он. — Для электролиза.

— Разве не нужно использовать всю жидкость? — удивился Дэн. — Ведь, если берется только часть, воспроизведется только часть сюжета.

— Весь сюжет содержится в каждой капельке, — возразил профессор. — Ну что же, начинаем!

Жидкость перед глазами Дэна внезапно заволоклась белым облаком, в ушах загудело. Он хотел уже сорвать маску с лица, но туман начал таять. Дэн увидел перед собой лес. Но что это был за лес! Невероятный, неземной, прекрасный! Гладкие стволы тянулись прямо в ясное небо, в вышине раскачивались окутанные туманом громадные ветви, и листья у вершин светились, пронизанные солнечными лучами. Алые цветы на ветвях источали сладкий аромат. Дэн слышал свист и щебет вокруг — точно играли дудочки невидимых фей.

«Иллюзия, — сказал он себе. — Искусное оптическое устройство, а вовсе не действительность». Он потянулся к подлокотнику, без труда нащупал его, потом наклонился. Он видел перед собой землю, покрытую мхом, но пальцами ощущал тонкий гостиничный ковер.

И тогда — вдали, за утренним туманом, — Дэн уловил какое-то движение. Кто-то приближался к нему. Скоро Дэн разглядел очертания гибкой девичьей фигурки.

На ней было одеяние из серебристой полупрозрачной ткани, светящееся, словно звездные лучи; узкая серебристая лента перетягивала ее блестящие черные волосы. Ее крошечные босые белые ножки утопали во мху. Девушка остановилась прямо перед Дэном, пытливо вглядываясь в его лицо, и вдруг улыбнулась.

— Кто ты? — задал вопрос Дэн.

— Английский? — спросила она. — Я немного говорю по-английски. — Она выговаривала слова медленно и старательно. — Я ему научилась у… — она заколебалась, — у отца моей матери, которого называют Седым Ткачом.

— Кто ты? — повторил Дэн.

— Меня зовут Галатея, — ответила она. — Я пришла, чтобы найти тебя

— Найти меня?

— Левкон, которого называют Седым Ткачом, сказал мне, что ты останешься с нами на два дня, — пояснила она с улыбкой. — Как тебя зовут?

— Дэн, — пробормотал он.

— Какое странное имя! — удивилась девушка. Она протянула к нему обнаженные руки. — Пойдем!

Дэн дотронулся до ее протянутых пальцев, без малейшего удивления ощутив их живое тепло. Он забыл о парадоксах иллюзии; это больше не было иллюзией для него. Ему казалось, что они идут по дерну, который пружинил под ногами. Он взглянул вниз и заметил, что на нем серебристое одеяние, а ноги у него босые; и тут же почувствовал легкий ветерок на коже, а ноги ощущали мох.

— Галатея, что это за место? — спросил он изумленно. — На каком языке ты разговариваешь? — Она рассмеялась:

— Как, на паракосмическом, разумеется, — это и есть наш язык.

— Паракосмический, — пробормотал Дэн. — Паракосмический! Страна-за-пределами-Мира!

— Кажется ли реальный мир странным, — спросила вдруг Галатея, — после этой твоей страны теней?

— Страны теней? — переспросил озадаченный Дэн. — Но тени здесь, а не в моем мире!

— Ф-фу! — Она дерзко надула губки. — В таком случае, я полагаю, что призрак — я, а вовсе не ты? — Она рассмеялась. — Неужели я похожа на привидение?

Дэн не ответил. Вскоре они вышли к берегу реки. Хрустально чистая вода звенела и булькала, прокладывая путь к сверкающему вдали озеру. Галатея напилась, зачерпывая воду сложенными чашечкой ладонями.

Дэн последовал ее примеру и нашел, что вода обжигающе холодна.

— Как нам перейти на тот берег? — спросил он.

— Ты можешь перейти вброд вон там, — она указала на освещенные солнцем мели над крошечным водопадом, — но я всегда перебираюсь здесь.

Девушка оттолкнулась от берега и вошла в воду, точно серебряная стрела. Дэн, слегка уязвленный, прыгнул следом; вода обожгла его тело, точно шампанское, но, сделав два-три гребка, он очутился на том берегу, рядом с Галатеей. Платье облекало ее мокрое тело, точно ножны клинок, и Дэн едва смог оторвать от нее взгляд.

Теперь они шли по лугу, усыпанному цветами. И дудочки фей все так же звенели в пронизанном лучами солнца воздухе.