Очки пигмалиона - Вейнбаум Стенли. Страница 3

— Не знаю, — ответила она. — Когда настанет время, он придет. Таков закон.

— И ты будешь счастлива?

— Конечно, — она казалась встревоженной. — Разве не все счастливы?

— Но не там, где я живу, Галатея.

— Тогда это должно быть странное место — этот твой призрачный мир. Ужасное место.

— Оно такое и есть, — согласился Дэн. — Я хотел бы…

Он остановился. Чего бы он хотел? Он взглянул на девушку, на ее блестящие темные волосы, на ее глаза, на ее мягкую белую кожу, — а затем попытался нащупать ручки гостиничного стула… и у него ничего не получилось.

Он улыбнулся и вытянул пальцы, чтобы коснуться ее обнаженной руки. На секунду она замерла, потом вскочила на ноги:

— Пойдем! Я хочу показать тебе мою страну.

Что это был за день! Они обследовали всю речушку, от водопада до озера. Каждый поворот открывал новый прекрасный пейзаж. Галатея и Дэн то разговаривали, то молчали; когда они чувствовали жажду, они пили из реки, когда ощущали голод — срывали плоды. Галатея сплела для Дэна яркий венок, и далее он шел, слушая над собой сладкозвучное пение. Но понемногу красное солнце начало склоняться в сторону леса. Дэн первым это заметил, и они неохотно двинулись в обратный путь.

Когда они вернулись, Галатея запела незнакомую песню, плавную и мелодичную. И опять глаза ее наполнились печалью.

— Что это за песня? — поинтересовался Дэн.

— Это песня, которую пела другая Галатея — моя мать. — Она положила руку ему на плечо: — Я переведу ее для тебя.

В цветах, в траве течет река,

С цветами и с травой поет:

«Вернешься ты наверняка,

Хоть пролетит за годом год».

Их песня льется сквозь года,

Ее слова услышишь ты,

В печали разберешь тогда:

«Река все лжет», — поют цветы.

На последних нотах голос ее дрогнул; она замолчала.

— Галатея… — осторожно начал Дэн, — это печальная песня, Галатея. Почему же твоя мать была печальна? Ты же говорила, что все в Паракосме счастливы.

— Она нарушила закон. — Галатея посмотрела ему прямо в глаза. — Это неизбежный путь к печали. — Она влюбилась в призрак! Он, как и ты, явился и погостил здесь, а потом ему надо было возвращаться. Так что, когда пришел предназначенный ей возлюбленный, было слишком поздно, понимаешь? Она стала навеки несчастной и бродит по миру с места на место. Я никогда не нарушу закон, — заявила она решительно.

Дэн взял ее за руку.

— Я хочу, чтобы ты всегда была счастливой, Галатея. — Она тряхнула головой:

— Я счастлива, — сказала она и улыбнулась нежной мечтательной улыбкой.

Тени лесных деревьев-гигантов пересекли реку, и солнце спряталось в них. Они шли рука об руку, но, когда добрались до выложенной разноцветными камешками тропинки возле дома, Галатея отпрянула от Дэна и быстро зашагала вперед. Когда он подошел к дому, Левкон сидел на своей скамье у входа. Галатея обернулась, и Дэну почудилось, что в ее глазах снова блеснули слезы.

— Я очень устала, — призналась она и скользнула внутрь.

Дэн шагнул за ней, но старик поднял руку.

— Друг из царства теней, — сказал он, — задержись на минутку.

Дэн сел на скамью.

— Я говорю это, не желая причинить тебе боль, — продолжал Левкон, — если призраки способны чувствовать боль. Дело вот в чем: Галатея любит тебя, хотя, я полагаю, она еще этого не осознала.

— Я тоже ее люблю, — признался Дэн. Седой Ткач уставился на него:

— Не понимаю. Субстанция и в самом деле может любить тень, но как тень может любить субстанцию?

— Я люблю ее, — настаивал Дэн.

— Тогда — горе вам обоим! Потому что это невозможно, это противоречит законам. Суженый для Галатеи назначен, возможно, он уже приближается.

— Законы! Законы! — пробормотал Дэн. — А чьи это законы? Не Галатеи — и не мои!

— Но они существуют, — настаивал Седой Ткач. — Ни ты, ни я не можем их критиковать — хотя я все же не понимаю, какая сила могла их отменить и допустить твое присутствие здесь!

— Я не голосовал за ваши законы. Старик пристально поглядел на него:

— А разве кто-то где бы то ни было голосует за законы? — спросил он.

— В моей стране — мы голосуем, — парировал Дэн.

— Безумие! — проворчал Левкон. — Закон, созданный людьми! Какая польза в созданных людьми законах? Если вы, тени, создадите закон, что ветер может дуть только с востока, разве западный ветер подчинится ему?

— Мы принимаем такие законы, — признал Дэн с горечью. — Они могут быть глупыми, но они ничуть не более несправедливы, чем ваши.

— Наши законы, — заявил Седой Ткач, — это неизменяемые законы мира, законы природы. Насилие — всегда несчастье, я это видел. Теперь, — продолжал он, — я вынужден просить тебя о милосердии: твое пребывание здесь коротко, и я прошу, чтобы ты не причинил большего вреда, чем тот, который уже сделан. Будь же милосерден: пусть ей будет не о чем сожалеть.

Снова он проснулся на рассвете, и снова его встретила Галатея. Она поставила на стол вазу с фруктами и приветствовала его улыбкой.

— Пойдем со мной, — позвал он.

— Куда?

— На берег реки. Поговорить.

По дороге они молчали. Сегодня музыка цветов звучала тише. Гряда холмов на горизонте расплылась, утонула в голубой дымке.

Галатея указала рукой на красное утреннее солнце.

— Времени так мало, — сказала она. — Скоро ты отправишься в свой мир призраков. Я буду очень, очень сожалеть. — Она дотронулась пальцами до его щеки. — Милая тень.

— Предположим, — хрипло произнес Дэн, — что я не уйду. Что если я останусь здесь?

— Так не бывает, — прошептала она. — Нельзя, дорогой мой. Нельзя!

— Я люблю тебя, Галатея, — сказал Дэн.

— А я тебя, — прошептала она. — Видишь, милая тень, я нарушаю тот же самый закон, который нарушила моя мать, и я рада встретиться с горем. — Она с нежностью накрыла его руку своей. — Левкон очень мудр, и я вынуждена слушаться его, но это за пределами его мудрости, потому что он позволил себе стать таким старым. — Она помолчала, потом повторила медленно: — Он позволил себе стать таким старым.

Странный отсвет мелькнул в ее темных глазах, когда она резко повернулась к Дэну.

— Дорогой мой! — сказала девушка напряженно. — То, что случается со стариками, когда… после смерти! Что за ней следует?

— Что происходит с человеком после смерти!.. — переспросил он. — Никто не знает этого.

— Но… — Ее голос дрогнул. — Ведь не может человек просто… просто исчезнуть! Должно быть пробуждение…

— Кто знает? — повторил Дэн. — Есть такие, кто верит, что мы просыпаемся в более счастливом мире, но… — Он безнадежно покачал головой.

— Это должно быть правдой! О, это должно быть правдой! — вскричала Галатея. — Для вас должно существовать нечто большее, чем тот безумный мир, о котором ты говоришь. — Она наклонилась к нему очень близко. — Предположим, мой дорогой, что я отошлю прочь назначенного мне возлюбленного, когда он появится. Предположим, что я не рожу ребенка, я состарюсь, стану старше Левкона, а потом умру. Соединюсь ли я с тобой в твоем более счастливом мире?

— Галатея! — воскликнул он в смятении. — О любимая моя, что за ужасная мысль!

— Более ужасная, чем тебе представляется, — прошептала она, все еще склоняясь очень близко к нему. — Это больше, чем оскорбление закона, это бунт! Все распланировано, все имеет предназначение, и если у меня не будет ребенка, место моей дочери останется незанятым, а потом — места ее детей и их детей, и так далее, вплоть до дня, когда великий план Паракосма будет некому исполнять. Это — гибель и разрушение, но я люблю тебя больше, чем жизнь.

Дэн порывисто обнял ее:

— Нет, Галатея! Нет! Обещай мне! — Она прошептала:

— Я могу обещать — а потом нарушу свое обещание. — Она опустила голову, их губы соприкоснулись, и он ощутил в ее поцелуе благоухание и сладость меда.