Возвышенное и земное - Вейс Дэвид. Страница 107
Веберы занимали весь второй этаж, и хозяйка отвела Вольфгангу две лучшие комнаты. Он сомневался, так ли уж прав был Вендлинг, называвший ее лгуньей и обманщицей, может, сердце у нее не такое уж злое. Госпожа Вебер предложила ему столоваться вместе со всей семьей. Плата за комнаты была очень небольшой, и Вольфганга не неволили: он мог съехать когда угодно.
– Это произойдет лишь в том случае, если мне придется вернуться в Зальцбург, – заверил ее Вольфганг. – А вернуться туда я могу только по настоянию отца.
Правда, одно замечание Цецилии Вебер очень смутило его. За обедом госпожа Вебер выпила почти полбутылки рейнского и вдруг гордо изрекла:
– В доме Веберов, мсье, не знают французской болезни. – Констанца залилась краской, Софи, самая младшая, удивилась, а Иозефа уронила тарелку, словно звон бьющейся посуды мог как-то заглушить замечание матери.
– Не беспокойтесь, – добавила госпожа Вебер, – я слежу за своими дочерьми. Еще вина, господин Моцарт?
– Нет, благодарю вас, госпожа Вебер. Она вышла, оставив его с девушками.
Но времени наслаждаться семейным уютом почти не было: в последующие дни навалилась масса дел. Новый музыкальный издатель Артариа выразил желание познакомиться с его шестью сонатами для фортепьяно и скрипки, чтобы пустить их в продажу, если они окажутся подходящими; предстояло нанести визиты множеству лиц, и в довершение ко всему, как только Вольфганг выехал из Орденского дома, Колоредо приказал ему каждое утро являться и ждать в прихожей, пока выяснят, не понадобятся ли на сегодня его услуги, Вольфганг послушно приходил в течение трех дней, но архиепископ кон не показывался, и он только попусту тратил время на ожидание, однако стоило ему однажды не прийти, как на следующий же день последовал приказ от Колоредо явиться немедленно.
Архиепископ начал ему выговаривать, и Вольфганг в свое оправдание сказал:
– Ваша светлость, когда я к вам нанимался, мне не ставили такого условия. И тем не менее я всегда аккуратно приходил по первому требованию и был к вашим услугам.
– Очень сожалею, но вы мне нужны сейчас.
– Я ваш покорный слуга.
– Гм? У меня есть один пакет, его нужно срочно доставить в Зальцбург.
– Извините, ваша светлость…
– Арко устроил вам место в дилижансе на завтра, с тем чтобы пакет попал в Зальцбург незамедлительно.
– Ваша светлость, это невозможно! Я веду переговоры относительно продажи своих произведений в Вене, и мне еще нужно получить долги.
– Когда вы намерены покинуть Вену?
– Через несколько дней, ваша светлость. Думаю, в субботу.
Колоредо был так зол, что Вольфгангу показалось – вот сейчас архиепископ взорвется, но тот лишь сказал:
– Итак, в субботу вы отсюда уедете.
Но когда Вольфганг не уехал и в субботу, его снова вызвали к архиепископу и его светлость с издевкой спросил:
– Ну, Моцарт, когда же вы уезжаете?
– Ваша светлость, я намеревался уехать вчера, но в дилижансе не оказалось мест.
– Ложь! Вы и не думали уезжать.
– Думал, ваша светлость.
– Вы даже не потрудились взять у старшего лакея пакет.
– Ваша светлость… – Вольфганг замолчал. Он и правда тянул с отъездом, но разве Колоредо объяснишь, и соврал он лишь потому, что его принудили.
– Хоть бы предупредили Ангербауэра, что не явитесь за пакетом!
– Ваша светлость, я не курьер и не лакей.
– А обыкновенный скрипач.
– Больше не скрипач, ваша светлость. Я вернулся к вам на должность первого концертмейстера.
– Но прежде были самым обыкновенным скрипачом и от случая к случаю – концертмейстером.
– Очень сожалею, что не сумел угодить вашей светлости.
– Так ли уж сожалеете, Моцарт?
Глаза их встретились. Колоредо пытается испепелить меня взглядом, подумал Вольфганг. В глазах Колоредо было презрение, длинный нос и подбородок словно нацелились на Вольфганга, он будто хотел пронзить его взглядом, как шпагой, но взгляд Вольфганга был не менее вызывающ.
– Когда вы уедете?
_ Я уже сказал, ваша светлость, лишь только закончу свои дела. Вы не изволили заплатить мне за ту дополнительную работу, которую я делал для вас в Вене, поэтому мне приходится собирать все, что я сумел здесь заработать.
– Вы себе слишком много позволяете! Я не желаю сносить оскорблений от человека без роду и племени. Либо вы окинете Вену немедленно, либо я лишу вас жалованья.
– Тем паче мне придется остаться, ваша светлость. Деньги понадобятся еще больше. Тут уж Колоредо дал волю своему гневу:
– Вы самый нерадивый лакей у меня на службе! Никто мне так плохо не служит, как вы, шут гороховый! Я и так слишком долго терпел ваши дерзости!
– Стало быть, ваша светлость, вы мною недовольны?
– Ты смеешь еще говорить со мной в таком тоне, лживый негодяй!
Вольфганг старался держать себя в руках и отвечать как можно спокойнее, хотя все в нем кипело: хотелось достойно отпарировать эту брань.
– Я стараюсь говорить правду, ваша светлость.
– Остерегайся, или я впредь не пожелаю иметь дела с тобой, паршивый лгунишка.
– А я с вами!
– Подумать только, плачу ему пятьсот гульденов!
– Четыреста пятьдесят!
– Если ты не желаешь служить мне как полагается, вон отсюда!
Вольфганг отвесил поклон и сказал:
– С большим удовольствием.
– Я сказал: «Вон!» Не желаю больше терпеть тебя!
– Это окончательное решение?
Колоредо молчал, от злости не в силах выговорить ни слова. С внезапной решимостью Вольфганг объявил:
– Пусть будет так. Завтра я подам прошение об увольнении а письменной форме.
– Мерзавец! Грязный лакей! Лгун! Ты провалишься в Вене, как провалился и Зальцбурге. Арко, Арко, выведите этого паршивца!
Но Вольфганг, чувствовал себя победителем, вышел прежде, чем подоспел граф. Однако тут же ужаснулся содеянному. В Зальцбурге многих подданных архиепископа бросали в подземелье крепости Гогензальцбург за более невинные проступки, и Вольфганг вдруг смертельно испугался за Папу. Hе поступил ли он слишком опрометчиво? Но как Колоредо посмел сказать, что он провалился в Зальцбурге? Колоредо говорил с ним в таком злобном тоне! А что, если враждебность князя отразится на отношении к нему здесь, в Вене? Он вернулся к себе в комнату и бросился на кровать. Его трясло, словно в лихорадке. Он пролежал целые сутки, не а силах сомкнуть глаз.
На следующее утро, вместо того чтобы идти в Орденский дом и просить, как того можно было ожидать, у князя прощения, Вольфганг собрал все свое мужество и силы и написал Папе подробный отчет о случившемся. Держать ответ перед Папой было куда труднее, чем перед архиепископом, но все пути назад теперь отрезаны. Спокойно, с твердой решимостью он написал, что увольняется со службы и думает сделать это официально – написать письмо и передать его светлости через графа Арко, – а если Колоредо только посмеет сделать что-нибудь в отместку, добавил он, например уволить Леопольда, пусть Папа и Наннерль немедленно приезжают в Вену, и он, Вольфганг, возьмет на себя заботу о них.
Вольфганг не сомневался, что его решение вызовет настойчивые возражения Леопольда, а Наннерль прольет потоки слез; ему, разумеется, скажут, что он зашел слишком далеко, но он-то знал, что иного пути не было. Папа – единственный человек, ослушаться которого он никогда не смел, но жить-то приходится ему, а Папа при всей своей любви не всегда понимает его нужды. Отправив письмо, Вольфганг словно сбросил с души бремя. Это было самое важное решение, принятое им когда-либо самостоятельно, и теперь он гордился собой. Стремление отстоять свою независимость стало для него жизненной необходимостью.
Письмо с прошением об увольнении Вольфганг писал с такой же тщательностью, с какой сочинял свои партитуры, ревниво следя за тем, чтобы каждое слово точно передавало мысль.