Возвышенное и земное - Вейс Дэвид. Страница 142

Но как воспримет это публика? В концерте все так ново и необычно. И откуда, откуда взялись эти скорбные звуки? Неужели его сын столько выстрадал? Или он в свои тридцать лет знал уже то, что обычные люди начинают постигать только к шестидесяти? Даже медленная часть концерта ре минор звучала сурово и трагично, при всей своей красоте и певучести.

В немом восторге слушал Леопольд, как уверенно играет Вольфганг неотрепетированное рондо, и думал, что нужно бы продолжить книгу о Вольфганге, которую он начал писать, когда сын был еще ребенком. Кто мог предполагать, что талант его шагнет так далеко? Этот концерт принадлежит будущему столетию, а самому ему осталось, может быть, несколько лет жизни, что бы там ни говорили дети.

Следующий вечер был посвящен только что законченному циклу струнных квартетов. Вольфганг пригласил лучших музыкантов, каких только знала Вена: Карла Диттерса фон Диттерсдорфа, Иоганна Батиста Вангаля и Иосифа Гайдна.

Леопольд знал Диттерсдорфа и Вангаля только понаслышке. Диттерсдорф слыл прекрасным композитором и скрипачом и пользовался особым расположением императоpa. Вангаль был менее известен как композитор, но считался лучшим в Вене виолончелистом.

Вольфганг представлял гостей отцу, и Гайдн сказал:

– Господин Моцарт, ваша «Скрипичная школа» сыграла немаловажную роль в моей жизни. Скрипка – мой любимый инструмент, и я считаю вашу книгу прекрасным пособием.

К его мнению присоединился Диттерсдорф, а за ним и Вангаль.

К комплиментам следует относиться с осторожностью, сначала надо разобраться в истинных причинах, побуждающих человека говорить комплименты, а потом уже решать, чего они стоят, рассуждал Леопольд, откинувшись в любимом кресле Вольфганга и разглядывая трех музыкантов. У Гайдна тот же нос, подбородок и глаза, что и у брата, но выглядит он мягче и дружелюбнее. Диттерсдорф одет, как придворный, и у него привлекательная наружность. Однако Вангаль со своим довольно-таки странным лицом – широкий лоб, втянутые щеки и слегка отвисшая челюсть – тоже пользуется в Вене большим успехом.

Диттерсдорф и Вангаль заявили, что господин Гайдн непременно должен принять участие в исполнении.

Вопреки ожиданиям Вольфганга Гайдн на сей раз не стал отказываться, а сказал, что почтет за честь исполнять квартеты Моцарта. Ему предложили играть первую скрипку. Диттерсдорф взял партию второй, Вольфганг – альта, а Вангаль – виолончели.

Если на свете существует такая вещь, как музыка в чистом виде, думал Леопольд, то вот она. Композиторы играли квартеты его сына с таким благоговением, как если бы исполняли собственные сочинения. А когда концерт кончился, Вольфганг, полный благодарности, тепло обнял друзей.

Констанца подала гостям кофе с печеньем и вино, и Диттерсдорф, желая как-то нарушить затянувшееся молчание и всех расшевелить, вдруг сказал:

– Император недавно спросил меня, что я думаю о сравнительных достоинствах Клемепти и Моцарта.

Гайдн и Вольфганг продолжали жевать, а Вангаль оторвался от своего бокала и спросил:

– Надеюсь, вы не покривили душой, Диттерсдорф?

– Разумеется, разумеется! Я сказал, что игра Клементи отличается только мастерством, в то время как игра Моцарта – и мастерством и вкусом!

– Благодарю вас, – заметил Вольфганг.

– Но Иосиф придерживается того мнения, что вы слишком расточительны в своих музыкальных замыслах.

– Император? А разве он что-нибудь смыслит в музыке?

Леопольд поморщился. Не удивительно, что Диттерсдорф пользуется у императора большей благосклонностью, чем Вольфганг. Диттерсдорф всячески старается польстить тщеславию Иосифа, в то время как Вольфганг совершенно с ним не считается. Но прежде чем он успел вставить слово, Гайдн перестал наконец есть и объявил:

– Я мечтал бы иметь хоть часть моцартовских замыслов.

– О, я сказал Иосифу, что Моцарт – один из величайших природных гениев, я не знаю композитора, обладающего таким богатым воображением, такой изумительной фантазией. Но иногда и мне кажется, что он расточает их с излишней щедростью.

– То есть зря? – насмешливо спросил Вольфганг.

– В сущности, да, – сказал Диттерсдорф. – У слушателя нет времени перевести дыхание – не успевает он схватить одну чудесную тему, как другая, еще более прекрасная, затмевает первую, и так продолжается до тех пор, пока становится уже совершенно невозможно запомнить хоть одпу из этих прекрасных мелодий.

– Я их помню, – пробормотал Вангаль, – и сожалею, что они не мои.

– Да, конечно, – ответил Диттерсдорф, – то же самое я сказал императору. Но император заявил: в операх нашего друга так громко играет оркестр, что совсем подавляет голоса певцов.

– Чепуха! – сердито вмешался Гайдн. – Моцарт – прекраснейший музыкальный талант, какой я только знаю. Эти квартеты чудесны!

– Искусству писать квартеты я научился у вас, – серьезно заметил Вольфганг.

– И тем не менее, я готов повторить: мне вы мало чем обязаны. – Гайдн повернулся к Леопольду, который с трудом сдерживался, чтобы не ввязаться в спор, и объявил: – Господин Моцарт, как перед богом и как честный человек, говорю вам, сын ваш – величайший композитор из всех, с кем я знаком лично или знаю только по имени. Он обладает вкусом и несравненным чувством прекрасного, а сверх того – глубочайшими познаниями в композиции!

Вольфганг склонил голову, словно принимая благословение свыше, а Леопольд едва сдерживал слезы – значит, все-таки его труды не пропали даром!

Когда все поднялись уходить, Гайдн сказал Леопольду на прощание:

– Господин Моцарт, кто знает, появился бы на свете такой композитор, как Вольфганг, не будь у него такого отца, как Леопольд.

74

Спустя сутки после этого одного из счастливейших моментов в жизни Леопольда в Бургтеатре в присутствии императора он слушал еще один новый фортепьянный концерт Вольфганга в его собственном исполнении. И диву давался, насколько этот концерт отличался от предыдущего. Вольфганг написал его в фа мажоре, и концерт был столь же лиричен и певуч, сколь ре минорный – драматичен и сумрачен. Музыка была так прекрасна, что Леопольд заплакал. Но тут же взял себя в руки. Уж больно он стал чувствителен с тех пор, как приехал в Вену: слезы то и дело навертывались на глаза, а ведь он так всегда гордился своей выдержкой и скептицизмом. Из головы не выходили слова Гайдна. Как это благородно с его стороны! Страшно даже подумать, что, останься он в Зальцбурге, ему бы никогда не услышать этих слов.

Музыка вернула его к действительности. Вольфганг захочет знать его мнение, и нельзя пропустить ни единой ноты. Ему отвели место в удобной ложе, откуда было хорошо слышно. Со вступительных пассажей музыка удивительно певуча. Концерт написан превосходно. Это уже больше похоже на те вещи Вольфганга, к которым Леопольд привык. Сын следовал его наставлениям писать музыку, которая должна нравиться, которая льется гладко, как масло. Какие чудесные созвучия! Построение безупречно. Ни единого звука, ни одного пассажа, которые хотелось бы изменить, да и темп везде выдержан безупречно. Но нельзя впадать в сентиментальность, нельзя хвалить Вольфганга, а то он почиет на лаврах, а ему еще столько предстоит создать. Леопольд поймал себя на том, что раскачивается в такт музыке.

Гром аплодисментов потряс степы Бургтеатра; император снял шляпу, помахал ею и крикнул:

– Браво, Моцарт! – Теперь восторженным овациям, казалось, не будет конца.

После отъезда императора Вольфганг стоял возле театра, окруженный толпой поздравляющих, но его заботило только одно: мнение Папы.

– Что тут думать? Ты же видел, какое доставил удовольствие публике. – Леопольд перевел разговор на другую тему: – Сколько концертов ты написал за последний год?

Вольфганг сосчитал: – Один ми-бемоль мажор, один си-бемоль мажор, ре мажор, соль мажор, потом снова си-бемоль мажор и фа мажор, что вы слышали сегодня. И один ре минор, который я играл в день вашего приезда.