Возвышенное и земное - Вейс Дэвид. Страница 88

Чтобы произвести наилучшее впечатление, Вольфганг не опоздал ни на минуту. Но его провели в большую комнату с нетопившимся камином, где гуляли сквозняки, и началось бесконечное ожидание. К тому времени, когда герцогиня наконец вошла, Вольфганг промерз до костей, но она сказала:

– Сначала мне придется заняться моими гостями. А потом вы сыграете.

Герцогиня – некрасивая, толстая женщина, на вид лет тридцати – без дальнейших слов уселась за стол и принялась рисовать. Ее окружили четыре неизвестно откуда появившихся кавалера. Никто не обращал на Вольфганга внимания. Его ни с кем не познакомили, и ему оставалось лишь ждать. Окна и двери были распахнуты настежь, и Вольфганг совсем окоченел, да и голова разболелась. Герцогиня продолжала рисовать в глубоком молчании.

Остальные неотрывно следили за ней, и Вольфгангу казалось, что все, кроме него, сошли с ума. Герцогиня рисовала целый час. Если бы не барон Гримм, Вольфганг ушел бы. Когда холод, головная боль и скука стали совсем нестерпимыми, герцогиня подняла голову и сказала:

– Если хотите, можете теперь сыграть.

Вольфганга так измучило ожидание, что он чуть не бегом бросился к фортепьяно. Инструмент оказался никуда не годный, но больше всего раздражало Вольфганга, что, пока он играл, герцогиня ни на минуту не прекращала своего занятия; кавалеры по-прежнему следили только за ней, и Вольфганг играл для стен, для стульев и столов.

Наконец Вольфганг не выдержал и встал. Герцогиня подняла голову. Значит, она все-таки слушала, с удовлетворением отметил он.

– Сыграйте мне ваши фишеровские вариации, – предложила она. – Я слышала, они забавны.

– Я предпочел бы сыграть их в другой раз, когда будет потеплее.

Но она чуть не силой подвела его обратно к фортепьяно, уселась рядом, подав знак свите, чтобы и они последовали ее примеру, и стала внимательно слушать.

Вольфганг позабыл про холод, про головную боль и, несмотря на плохонький инструмент, играл с обычным воодушевлением.

– Я вижу, руки у вас согрелись, – сказала герцогиня. Но он совсем огорчился, когда герцогиня не соизволила ему заплатить.

– Посадите меня за лучший в Европе клавесин, – сказал Вольфганг Гримму, – но, если слушатели ничего не понимают в музыке, игра не доставит мне никакого удовольствия.

– Вы слишком обидчивы, Амадео, стоит ли сердиться на герцогиню. Хорошо еще, что она не резалась в карты, пока вы играли.

Гримм послал его к герцогу де Гиню, близкому другу Марии Антуанетты, пользовавшемуся при дворе известным влиянием и к тому же одному из самых больших любителей музыки среди парижских вельмож. Герцог прекрасно играет на флейте, заверил Гримм Вольфганга, дочь его – способная арфистка, и это редкий случай, которым следует воспользоваться. Но Вольфганг, настроенный недоверчиво, без особой надежды отправился к герцогу.

Герцог де Гинь, к удивлению Моцарта, приветливо и совсем не свысока встретил его. Одет он был элегантно, без показной роскоши и не нарумянен – редкость в Париже, где большинство аристократов сильно румянились. В молодости, сообщил герцог, он брал уроки музыки у Рамо. Услышав это, Вольфганг смягчился.

Дочь герцога оказалась хорошенькой молодой женщиной, правда, на взгляд Вольфганга, излишне полной. Она была одного возраста с Алоизией, но далеко не такая очаровательная; нахлынувшие воспоминания повергли Вольфганга в грусть. Мадемуазель хотела научиться сочинять музыку. Герцог нанял Вольфганга без промедлений, и тот сообщил добрую весть Папе: «Для аристократов они музыкальны. Герцог совсем недурно играет на флейте, а его дочь – отличная арфистка. Герцог много наслышан обо мне, и, не будь он столь погружен в заботы о дочери, более сильного покровителя мне бы не сыскать. Все его мысли – о том, как сделать из дочери композитора, хотя я сомневаюсь, способна ли она к этому. Я буду два часа ежедневно давать ей уроки композиции, за что мне заплатят весьма щедро, а именно три луидора за двенадцать уроков. Кроме того, я получил заказ на концерт для флейты и арфы, и, хотя не люблю эти инструменты, мне хочется порадовать герцога, который добр и великодушен, не в пример большинству французов».

Шел уже четвертый урок композиции, когда герцог, заметив растерянность на лице Вольфганга, сказал:

– Я ведь не собираюсь сделать из нее великого композитора. Достаточно, чтобы она могла писать вещицы для своего инструмента.

– Все правила композиции ей известны.

– Я уверен, что у нее масса идей, – сказал герцог. – Просто она слишком застенчива и не уверена в себе.

Горе в том, что никаких идей у нее вообще не было. Но как сказать отцу, обожавшему свою дочь, что она начисто лишена воображения, что ей ничего не приходит в голову, что он перепробовал все возможное, но безрезультатно, потому что у девицы пустая голова!

– В чем же дело, Моцарт? – спросил герцог.

– Возможно, она не знает, как начать, – ответил Вольфганг. Он написал вступительные такты и попросил ее продолжить, и девушка это сделала. Ободренный успехом, он предложил ей написать что-нибудь свое.

Она долго раздумывала, но так ничего и не написала. Только очень утомилась.

Герцог рассердился, и Вольфганг поспешил объяснить?

– Ну и глупец же я. Начал менуэт и даже первую часть, а вот кончить не могу. Мадемуазель, не могли бы вы мне помочь? – И подал лист нотной бумаги с четырьмя вступительными тактами менуэта.

После долгих трудов она написала еще несколько тактов, достаточно музыкальных и в том же стиле, что и первые четыре.

Обрадовавшись, что наконец, они чего-то добились, Вольфганг сказал:

– Теперь надо только завершить мелодию. Продолжайте так же, и у вас получится вещь собственного сочинения. – Он повернулся к герцогу, удовлетворенному успехом дочери: – Завтра, ваше сиятельство, мы будем праздновать победу.

Но следующий день не принес победы. Мадемуазель встретила его в слезах.

Уроки становились Вольфгангу в тягость, его старания не приносили никаких результатов. Ученица запоминала все, что он ей говорил, знала наизусть все правила композиции, прекрасно играла на арфе, но неспособна была сочинить ни единой оригинальной мелодии.

Раздосадованный Вольфганг погрузился в сочинение концерта для флейты и арфы. Концерт он сделал простым и уравновесил партии сольных инструментов с тем, чтобы каждый исполнитель мог блеснуть своим мастерством.

Герцог пришел в восторг от концерта и сказал:

– Его нужно исполнить в присутствии королевы. Когда она разрешится от бремени, при дворе состоятся большие празднества и на музыку будет огромный спрос. Этот концерт придется весьма кстати.

За двенадцать уроков дочери герцога ему ничего не заплатили. Обеспокоенный, он обратился к Папе за советом и немедленно получил ответ: «Терпение, дорогой сын, не следует сердить герцога, как бы долго ни пришлось дожидаться твоих луидоров. Я не раз читал о де Гине, он имеет огромное влияние при дворе. Так, значит, его дочь не способна сочинять музыку? Неужели ты думаешь, у всех такой талант, как у тебя? Ее талант проявится постепенно, раз у нее хорошая память. Eh bien! [14] Пусть она ворует, или, выражаясь более изящным языком, заимствует. Я уверен, стоит господину герцогу услышать хотя бы одно сочинение своей дочери, и он будет вне себя от радости и превратится в твоего пламенного приверженца».

Пока Вольфганг учился терпению, герцог с дочерью, не известив учителя, уехали из Парижа в свой замок в провинции.

Эта грубая выходка обидела Вольфганга еще больше, чем поведение герцогини де Шабо. Гримм спросил, отчего прекратились уроки.

– Я дал двенадцать уроков, – ответил Вольфганг, – и не получил ни единого су.

– Вам заплатят. Герцог медлителен в таких вопросах. Не следует быть мелочным, Амадео, в Париже надо учиться скрывать недовольство, иначе другие используют его в своих интересах. Всегда соблюдайте приличия. Ваш отец прав, советуя не проявлять нетерпение.