Возвышенное и земное - Вейс Дэвид. Страница 89

– Откуда вам это известно? – Неужели его письма читают посторонние люди и здесь, и в Зальцбурге?

– Ваш отец пишет мне. Он беспокоится о некоем молодом человеке, живущем в распутном Париже, но я уверил его, что ваше поведение безупречно.

Гримм отлично знает, с неприязнью подумал Вольфганг, что ни один европейский город не таит в себе столько соблазнов, сколько Париж, и что не поддался он им лишь благодаря Алоизии. Но, стараясь произвести впечатление человека, искушенного жизнью, Вольфганг ответил:

– Я видел здесь слишком много молодых людей, страдающих французской болезнью. Еще в детстве я слыхал, как итальянцы говорили, что сифилис – самый большой подарок, какой им преподнесли французы.

– На вашем месте я не стал бы нигде повторять эти слова.

– Не потому ли многие аристократы носят маски и сильно румянятся, что хотят скрыть следы этой болезни?

– Вы должны следить не только за своей нравственностью, но и за своими словами… Жаль, что ваш отец не смог приехать. Он-то знает, что можно, а чего нельзя произносить вслух.

– Разве я чем-то оскорбил герцога?

– Этого я бы не сказал. Но неужели нельзя было преподнести ему свое сочинение и выдать за сочинение его дочери?

– Я же вам говорил…

– Убеждать надо не меня, а герцога, – перебил Гримм. – Как бы то ни было, он скоро вернется. Хотя бы для того, чтобы присутствовать при родах королевы. Вы вручите ему свой концерт, и он, возможно, выполнит обещание и сыграет его.

– Но концерт я уже ему вручил.

– И он не заплатил? Амадео, разве можно быть таким доверчивым?

– Господин барон, он его потребовал.

– Вам следует написать что-нибудь для Легро. Уж он-то наверняка заплатит.

Вольфганг сразу понравился толстому, веселому Жану Легро, оперному композитору и директору музыкального общества «Духовные концерты», и тот пригласил его к себе домой на обед, после чего Вольфганг стал завсегдатаем в доме директора. Там он встречался со многими музыкантами и кое с кем из старых друзей. Вендлинг и Рааф – частые гости Легро – неподдельно обрадовались встрече с Вольфгангом, и это его очень растрогало.

– Они честные люди и хорошие музыканты, – сказал он Маме, придя вечером домой, – и шлют вам большой привет.

Настроение Вольфганга сразу улучшилось, когда Легро попросил его написать четыре хора и дуэт на текст «Мизерере», хотя он предпочел бы что-нибудь повеселее.

– Собственно говоря, это не совсем мое сочинение, – сказал он Маме. – Сочинил «Мизерере» капельмейстер Гольцбауэр, но, поскольку он находится в Мангейме, а я в Париже и поскольку Легро считает написанные им хоры бесцветными и слабыми, а нужно, чтобы они звучали ярко и мощно, он и попросил меня переписать их для его оркестра.

Мама, лежа в кровати, кивала головой.

– За это мне заплатят. Папа будет доволен. Мама молчала.

– Что с вами, дорогая Мама? Вам нездоровится?

Анна Мария не знала, что ответить. Простуда, которую она схватила по пути из Мангейма, не проходила. Но сын был так занят борьбой за успех, что она не решалась взваливать на него лишнюю заботу.

– Не волнуйся за меня. – Она через силу улыбнулась. – Я просто устала. Не заставляй Легро ждать. Ты же говорил, у него есть для тебя еще заказ.

Вольфганг кивнул. Но когда, усевшись в портшез, чтобы спастись от грязи и отбросов, в которых тонули улицы, он отправился к Легро, его обуяли мрачные предчувствия. Он хотел пригласить лекаря, но Мама отказалась от услуг французского лекаря. Извещенный о ее нездоровье Папа прислал срочное письмо с просьбой немедленно пустить ей кровь, но Анна Мария отказалась и от этого средства. Она кашляла все сильнее, и Вольфганг часто слышал, как Мама вскрикивает во сне и стонет, словно от боли. Ему очень не хотелось оставлять Маму одну, и, когда он просил у нее прощения, что уходит, она отвечала: «Ничего не поделаешь, деньги зарабатывать нужно». И была права.

– «Концертную симфонию» для флейты, гобоя, валторны и фагота? – повторил Вольфганг просьбу Легро. Ему так хотелось, чтобы директор предложил что-нибудь другое, более близкое его душе.

– Oui, oui, Вендлинг говорит, что ваши вещи для флейты просто очаровательны.

– Он виртуозно играет на этом инструменте. С ним никто не сравнится.

– Вендлинг будет одним из наших солистов, – возбужденно говорил Легро. – Он, Рамм, Пунто и Риттер – четыре блестящих исполнителя, лучшие в Париже.

Новерр, знаменитый танцовщик и балетмейстер, с которым Вольфганг познакомился еще во время преншей поездки по Европе, встретившись с ним на обеде у Легро, сказал:

– Вы осчастливите меня, господин Моцарт, если согласитесь написать музыку для моего балета «Les Petite Riens» («Безделушки»). А если балет поправится, за ним может последовать заказ и на оперу.

Новерр хочет сказать, если музыка балета понравится королеве, подумал Вольфганг, но тактично промолчал. Новерр, учитель Марии Антуанетты, получил лично от нее назначение на пост главного балетмейстера оперного театра и, по ого словам, имел большое влияние на директора Парижской оперы.

– Господин Новерр, как скоро вам потребуется музыка для балета? – спросил Вольфганг.

– Как можно скорее. Она нам нужна чрезвычайно.

Вольфганг с головой ушел в работу. Ни один из заказов не вдохновлял его по-настоящему, но он не позволял себе работать спустя рукава. Как бы неуклюжи ни были инструменты и форма произведения, музыка должна звучать изящно и мелодично. Идеи приходили в голову одна за другой, порождая прелестные мелодии, и, полагаясь, как всегда, на свой безупречный вкус, он постарался, чтобы и по темпу и по настроению они отвечали моде парижских салонов, и через несколько недель вручил готовые заказы и Легро и Новерру.

Тем не менее первое исполнение «Мизерере», на котором Вольфганг присутствовал, оказалось для него сущей пыткой. Он шепнул Вендлингу:

– Какое скверное пение. Я не могу разобрать ни единого слова. И все этот ужасный французский язык. До чего отвратителен! Немецкий по сравнению с ним кажется божественным. А певцы – если их только можно назвать певцами, – ведь они же не поют, а визжат и завывают изо всех сил, кажется, будто звук идет у них не только через горло, но и через нос.

– Легро не использовал два ваших хора. Два самых лучших!

– Это не так важно, Вендлинг, – с горечью сказал Вольфганг, – кто знает, что хоры эти написал я? Их по-прежнему приписывают Гольцбауэру.

Несколько дней спустя, когда пришло время репетировать «Концертную симфонию», оказалось, что она еще не переписана, хотя Легро торопил Вольфганга с ее окончанием и получил партитуру еще четыре дня назад.

– Легро, необходимо отдать ноты в переписку, – сказал Вендлинг. – Я видел симфонию – она чудесна!

– Oui, oui! – воскликнул Легро. – Господин Моцарт – просто чудо!

– С этим следует поторопиться, я скоро уезжаю из Парижа.

Легро пожал плечами и ответил:

– Я постараюсь сделать это к завтрашнему дню, Вендлинг.

На следующий день Вендлинг и Вольфганг зашли к Легро за партитурой «Концертной симфонии», и Легро сказал:

– Я совсем забыл!

– Забыли? – Вендлинг не верил своим ушам.

– Да! И к тому же затерял партитуру. Никак не могу найти.

Пока Легро объяснялся с рассерженным Вендлингом, Вольфганг, перебиравший наваленные на столе ноты, обнаружил «Концертную симфонию»– она лежала под увертюрой Пиччинни. Но он не сказал ни слова, боясь нажить себе лютого врага, а оставил ее на прежнем месте.

– Кто-то засунул куда-нибудь, – сказал Легро. И тут Вендлинг разбушевался:

– Я знаю эти подлые штучки, французские штучки! А вы, Легро, низкая душонка. И все ваши музыканты из Королевской музыкальной академии – тоже. Вы, французские композиторы, до того напуганы музыкой Моцарта, что даже боитесь ее исполнять, а если и исполняете, то не так, как она написана, иначе каждому станет ясно, до чего вы все бездарны!

– О нет, господин Вендлинг, я как раз хотел заказать ему симфонию.

– Симфонию? – Вольфганг невольно заинтересовался.