Воспоминания бывшего секретаря Сталина - Бажанов Борис. Страница 5

Весь 1922 год я прожил в том же 5-м Доме ЦК — Лоскутке. Сотрудники ЦК, жившие в нём, группировались по личным знакомствам и работе в кружки. Войдя в эту среду через студента МВТУ Сашу Володарского, я примкнул к кружку, который группировался не столько вокруг четы Володарских, Сколько вокруг трёх закадычных подруг — Леры Голубцовой, Маруси Игнатьевой и Лиды Володарской. Лера и Маруся были, как и Саша Володарский, «информаторами» в информационном подотделе Орготдела, Лида была секретарём этого подотдела. «Информаторы» были, строго говоря, вовсе не информаторами, а референтами по одной-двум губернским партийным организациям. Информатор получал все материалы о жизни этих организаций, составлял сводки и периодические доклады для начальства Орготдела о всём важном, что в этих организациях происходило. Володарский и его жена были очень общительны. У них бывал Пильняк, и этим знакомством они очень гордились. К моему глубокому удивлению я узнал, что скромный и тихий Саша был во время гражданской войны секретарём у кровавой Землячки (Розалии Самойловны), когда она, будучи в партийном руководстве 8-й Армии, славилась расстрелами и всякими жестокостями.

К нашему кружку кроме меня принадлежал ещё Георгий Маленков и Герман Тихомирнов.

Георгий Маленков был мужем Леры (Валерии) Голубцовой. Он был года на два моложе меня, но старался придавать себе вид старого партийца. На самом деле он был в партии всего второй год (и лет ему было всего двадцать). Во время гражданской войны он побывал маленьким политработником на фронте, а затем, как и я, пошёл учиться в Высшее Техническое училище. Не имея среднего образования, он вынужден был начать с подготовительного «рабочего» факультета. В Высшем Техническом он пробыл года три. Затем умная жена, которой он в сущности и обязан был своей карьерой, втянула его в аппарат ЦК и толкнула его по той же линии, по которой прошёл и я, — он стал сначала секретарём Оргбюро, потом после моего ухода — секретарём Политбюро.

Жена его, Лера, была намного умнее своего мужа. Сам Георгий Маленков производил впечатление человека очень среднего, без каких-либо талантов. Вид у него всегда был важный и надутый. Правда, он был всё же очень молод в это время.

Герман Тихомирнов был на год старше меня. Он был вторым помощником Молотова. Произошло это вот почему. Когда Молотов был ещё пятнадцатилетним гимназистом в Казани, во время первой полуреволюции 1905 года, он со своим одноклассником Виктором Тихомирновым (кстати сказать, сыном очень богатых родителей) вместе организовал очень революционный комитет учащихся средних учебных заведений Казани. В революции 1917 года Виктор Тихомирнов принимает активное участие вместе с Молотовым. Но ещё во время мировой войны он жертвует очень большую сумму, денег партии, что позволило издание «Правды», а Молотова произвело в секретари редакции «Правды», так как возможность издания пришла через него.

Правда, весной 1917 года Молотов, на которого в первые недели революции выпала чуть ли не руководящая роль в партии — руководство её печатным органом, — но которого партия вовсе не рассматривала как политического лидера, здесь остался недолго.

Скоро прибыли в Питер члены ЦК Каменев, Свердлов и Сталин, затем Ленин, Троцкий и Зиновьев, и Молотова услали в провинцию. В 1919 году он был уполномоченным ЦК в Поволжье, в 1920 году в Нижегородском губкоме партии и губисполкоме, потом в 1920 — 21 годах секретарём Донецкого губкома. Но с марта 1921 года он становится членом ЦК и секретарём ЦК. В течение года он был ответственным секретарём ЦК, правда, не генеральным, но уже и не техническим, как были секретари до него, например, Стасова. 3 апреля 1922 года на посту 1-го секретаря ЦК его заменил Сталин. Немногого не хватило, чтобы во главе партийного аппарата, автоматически шедшего к власти, не стал Молотов, вернее, не остался Молотов. Зиновьев и Каменев предпочли ему Сталина, и в сущности только по одному признаку — им нужен был на этом посту ярый враг Троцкого. Сталин им и был.

Виктор Тихомирнов становится в 1917 году членом коллегии НКВД, занимается главным образом карательно-административной работой, и в 1919 году, посланный наводить порядки в Казань, умирает там, кажется, от сыпного тифа.

Младший брат его, Герман, в партии с 1917 года. До 1921 года он в армии, некоторое время на чекистской работе — в особых отделах. Оттуда он ушёл с некоторыми признаками ненормальности, видимо, чекистская «работа» была не так уж проста. Молотов, придя в ЦК, берёт его к себе в секретариат, и он здесь будет много лет работать вторым помощником Молотова. С Молотовым он на ты по старому знакомству. Но Молотов его держит в чёрном теле, беспрерывно цыкает и делает ему выговоры.

Особенным умом он не блещет. У Молотова он — личный секретарь. Гораздо ответственнее, чем он, первый помощник Молотова — Васильевский, человек очень умный и деловой. Герман считает себя призванным чекистом. Я сначала удивлялся, почему он не живёт в 1-м Доме Советов сообразно своему посту, а продолжает жить в Лоскутке. Потом я понял. Молотов и Васильевский выуживают из Лоскутки, где живут рядовые сотрудники ЦК, нужный им персонал — людей потолковее. Герман знакомится с ними, встречается в быту, изучает, «просвечивает» по-чекистски и даёт заключение о том, можно ли доверять или нет. Вот, пользуясь знакомством с Германом, умная Лера Голубцова и пустила вверх через секретариат Оргбюро (оргбюро — это держава Молотова) своего Георгия, и с немалым успехом.

После истории с уставом ко мне присматриваются. До конца года я работаю ещё с Кагановичем и Молотовым.

Лазарь Моисеевич Каганович замечателен тем, что был одним из двух-трёх евреев, продолжавших оставаться у власти во всё время сталинщины. При сталинском антисемитизме это было возможно только благодаря полному отречению Кагановича от всех своих родных, друзей и приятелей. Известен, например, факт, что когда сталинские чекисты подняли перед Сталиным дело о брате Кагановича, Михаиле Моисеевиче, министре авиационной промышленности, и Сталин спросил Лазаря Кагановича, что он об этом думает, то Лазарь Каганович, прекрасно знавший, что готовится чистое убийство без малейшего основания, ответил, что это дело «следственных органов» и его не касается. Перед арестом Михаил Каганович застрелился.

Лазарь Каганович, бросившись в революцию, по нуждам революционной работы с 1917 года переезжал с места на место. В Нижнем Новгороде он встретился с Молотовым, который выдвинул его на пост председателя Нижегородского губисполкома, и эта встреча определила его карьеру. Правда, он ещё кочевал, побывал в Воронеже, Средней Азии, наконец в ВЦСПС на профсоюзной работе. Отсюда Молотов в 1922 году берёт его в заведующие Орготделом ЦК, и здесь начинается его быстрое восхождение.

Одно обстоятельство сыграло в этом немалую роль. В 1922 году Ленин на заседании Политбюро говорит, обращаясь к членам Политбюро:

Пока в этот момент ограничились тридцатилетними. Наметили двух: Михайлова и Кагановича.

Михайлову было в это время 28 лет, он был кандидатом в члены ЦК и секретарём Московского комитета партии; в 1923 году его избрали членом ЦК и сделали даже секретарём ЦК. Увы, это продолжалось недолго. Очень скоро выяснилось, что большие государственные дела Михайлову совершенно не под силу. Его постепенно оттеснили на меньшую работу. Потом он был руководителем строительства Днепрогэса. В 1937 году был расстрелян вместе с другими (он имел неосторожность в 1929 году быть за Бухарина). В общем, этот выбор для «смены» не удался.

Каганович был много способнее. Держась сначала при Молотове, он постепенно становится, наряду с Молотовым, одним из основных сталинцев. Сталин перебрасывает его из одного важнейшего места партаппарата в другое. Секретарь ЦК Украины, секретарь ЦК ВКП, член Политбюро, первый секретарь МК, снова секретарь ЦК партии, если нужно, Наркомпуть, он выполняет все сталинские поручения. Если у него была вначале совесть и другие человеческие качества, то потом в порядке приспособления к сталинским требованиям все эти качества исчезли, и он стал, как и Молотов, стопроцентным сталинцем. Дальше он привык ко всему, и миллионы жертв, его не трогали. Но характерно, что когда после смерти Сталина Хрущёв, который при жизни Сталина тоже ко всему приспособлялся, вдруг встрепенулся и выступил с осуждением сталинщины, Каганович, Молотов и Маленков уже никакого другого режима, кроме сталинского (чтобы гайка была завинчена твёрдо, до отказа), не желали, справедливо полагая, что при режиме сталинского типа можно спать спокойно, и никакая опасность такому режиму не грозит; в то же время чем может кончиться хрущёвская некоторая либерализация для их спокойных руководительских мест, да и для режима, ещё неизвестно.