Черчилль - Бедарида Франсуа. Страница 20

В действительности новая должность таила немало опасностей. Необычайно активизировалось рабочее движение, а выступления суфражисток принимали все более серьезный оборот. Оттого и приходилось Уинстону, став министром внутренних дел, сочетать либеральную политику с политикой репрессий. И если вначале преобладала первая, то постепенно Черчилль все больше склонялся ко второй. Кроме того, между ним и его подчиненными не было полного взаимопонимания, а потому вполне вероятно, что «черная собака Черчиллей» вновь настигла свою жертву, и Уинстон снова стал подвержен приступам депрессии.

Тем не менее, начал он с того, что со свойственным ему пылом взялся за осуществление грандиозной программы реформирования системы тюрем. Уинстон стремился улучшить условия содержания заключенных, облегчить их участь, при этом не считая нужным упразднять наказания кнутом, пытался помочь им реабилитироваться в обществе. В первую очередь Черчилль намеревался упразднить долговую тюрьму, а также изменить условия наказания несовершеннолетних правонарушителей. Однажды Черчилль приказал освободить и отправить к родителям двенадцатилетнего мальчугана, за кражу грошового куска трески приговоренного к семи годам исправительной колонии. Этот его поступок наделал много шума. И все-таки министру удалось принять лишь разрозненные меры — нового свода законов, который охватывал бы всю пенитенциарную систему, так и не последовало.

Та же участь постигла и проекты реформ в защиту служащих магазинов, нещадно эксплуатируемых хозяевами. Их ненормированный рабочий день и отвратительные условия труда побудили Черчилля к решительным действиям. Один за другим он издал два билля о магазинах, согласно которым рабочую неделю надлежало сократить до шестидесяти часов и ввести обязательный выходной день — воскресенье. Однако эта попытка не увенчалась успехом, натолкнувшись на яростное сопротивление владельцев магазинов. В конечном счете было принято постановление о закрытии магазинов на полдня раньше один раз в неделю. Черчилль, подобно многим аристократам того времени, верил в примат наследственности и в тезисы евгеники. Он решил повлиять, якобы с благородной целью предотвратить «вырождение» нации, на отношение общества к людям, страдающим слабоумием, так называемым unfit (негодный по состоянию здоровья). С одной стороны, Черчилль всячески противился высказывавшимся предложениям заключить этих неполноценных членов общества в специальные учреждения, с другой — вовсе не отказывался от мысли ввести стерилизацию этой категории населения, однако так и не принял никаких мер, продиктованных желанием усовершенствовать генетику нации.

И все же поддержание порядка — прямая обязанность министерства внутренних дел — все больше занимало Уинстона, обеспокоенного волнениями рабочих и членов профсоюзов, вспыхнувшими в 1910 году, а также значительно возросшей агрессивностью феминистского движения. Черчилль был излюбленной мишенью феминисток в силу своей популярности как у граждан, так и у журналистов. Желающих попасть на встречу с министром всегда было хоть отбавляй. И суфражистки не знали пощады. Хотя они по большей части придерживались тактики словесных атак, дважды Уинстон подвергался физическому насилию с их стороны, например, на Бристольском вокзале на несчастного министра напала разъяренная феминистка, вооруженная хлыстом для собак.

Не раз Черчилль и сам заявлял о том, что с пониманием относится к желанию женщин получить право голоса. Однако он не брал на себя никаких обязательств и отвергал все предлагавшиеся законопроекты. Больше того, в 1910 году, когда правительство готово было пойти на компромисс, предоставив право голоса определенным категориям женщин, Черчилль произнес в палате общин разгромную речь и проголосовал против. Через некоторое время в Вестминстере прошла крупная манифестация суфражисток, жестоко остановленная полицией вопреки распоряжениям Черчилля. Эта «черная пятница» послужила поводом для новых нападок на министра внутренних дел, обвиненного в варварских действиях по отношению к мирно настроенным активисткам движения. А суть противостояния заключалась в том, что для Уинстона, неисправимого «полового шовиниста», предоставление женщинам права голоса, равно как и развернувшаяся борьба за это право, пренебрежительно называемая им «бабьей политикой», были делом второстепенной и даже третьестепенной важности. Политики, призванные вершить судьбы великой империи, не должны были, по его мнению, отвлекаться на подобные пустяки.

В то же время до сих пор безоблачные отношения Черчилля с профсоюзами рабочих начали портиться. Столкновения, закончившиеся тем, что Уинстону пришлось примерить новый образ врага рабочих, произошли вот из-за чего. В ноябре 1910 года трагически закончилась забастовка уэльских шахтеров из долины Рондда, получившая название «побоище в Тонипэнди». Местных полицейских вывели из себя беспорядки и грабежи, они применили силу, и один шахтер был убит. Тогда Черчилль взял дело в свои руки и благодаря его хладнокровию и сдержанности конфликт удалось уладить, не прибегая к помощи армейских подразделений, стянутых на всякий случай к месту событий. Выходит, напрасно клеймо кровавого героя Тонипэнди так прочно пристало к Уинстону.

Между тем летом 1911 года прошли сразу две забастовки государственного масштаба. Сначала работу прекратили портовые рабочие, а затем железнодорожники. Черчилль, утверждавший, что забастовщики-де ставят под угрозу безопасность страны (Агадирский кризис был тогда в самом разгаре), занял неоправданно воинственную позицию. Это было довольно опрометчиво с его стороны, так как у граждан сложилось впечатление, будто министр больше склонялся к открытому противостоянию, нежели к примирению. И действительно, он всякий раз призывал войска, чтобы усмирить и заставить пойти на попятную забастовщиков, «бунтовщиков», как он говорил, и подобные меры не обходились без человеческих жертв. Черчилль даже распустил слух, что за этой попыткой парализовать страну якобы кроется «немецкое золото». В конце концов, когда стараниями Ллойда Джорджа правительству и железнодорожникам удалось-таки прийти к соглашению и конфликт был улажен, Черчилля опечалил такой мирный исход. Осудив его «действия в духе средневековья», лейбористы всерьез и надолго внесли горе-вояку в свой черный список. Отныне министр внутренних дел перешел в ранг врагов рабочего класса. И своей неудачей Уинстон был обязан, прежде всего, самому себе. Он в очередной раз пал жертвой поверхностных суждений, не вглядевшись в суть вопроса. Ведь Черчилль по-прежнему верил в союз «либ — лаб» («либералы — лейбористы») и первым признал, что у рабочих были основания роптать на свою судьбу. Однако, прежде всего Уинстон верил в возможность существования иерархического и одновременно гармоничного общества.

Все то же романтическое воображение, порой ребячество мешали министру трезво взглянуть на вещи. В январе 1911 года произошло событие, которому пресса уделила большое внимание и которое вошло в историю под названием «битва на Сидней стрит». А началось все с относительно банального случая. В Лондоне в одном из самых бедных кварталов Ист-Энда группа полисменов, совершавших обычный обход, попала в настоящую засаду. Трое стражей порядка были убиты. Немедленно началась погоня за «террористами». Было установлено, что это латышские анархисты, возглавляемые неким «Петром-художником». Полиция обнаружила преступников несколько дней спустя в маленькой лачуге по адресу Сидней стрит, 100 и окружила их убежище. Осажденные открыли огонь. Тотчас же к месту происшествия были стянуты значительные силы: несколько сотен полицейских, взвод шотландских гвардейцев, лучшие стрелки. Черчилль, которому сообщили о случившемся, когда он принимал ванну, поспешил на место происшествия. Тем временем перестрелка продолжалась, осажденный дом загорелся и рухнул, под его обломками и погибли злополучные анархисты.

Битва была увековечена в фотоснимке. На нем посреди вооруженных полицейских и солдат запечатлена группа ответственных лиц с министром внутренних дел в цилиндре и шубе на первом плане. Министр подался вперед, чтобы ничего не пропустить в разыгрывающейся драме. Недоброжелатели не преминули язвительно прокомментировать это происшествие. Ну разве это место для министра Его величества? Разве имел он право так рисковать? Зачем еще щеголять своей храбростью перед репортерами и фотографами как не ради саморекламы? Впрочем, по возвращении в министерство Уинстону пришлось выслушать те же упреки из уст одного из своих ближайших соратников. «Не сердитесь, — ответил ему министр, — я отлично провел время!» [67]В этом ответе был весь Черчилль.