Шестое чувство - Вентворт Патриция. Страница 18

– Ну что ж, приступим. Для того чтобы приготовить чай, потребуется минут десять. Мне надо поговорить с тобой, а тебе со мной. Итак, кто из нас начнет первым?

– Я, – сказала Агнесс, чувствуя, если она не начнет первой, то ее решимость может исчезнуть, а если пропадет решимость, то ей придется вернуться обратно к своему подневольному существованию, так и не обретя желанной свободы.

Дрейк, продолжая улыбаться лишь одними глазами, отозвался:

– Очень хорошо. В чем дело, Агнесс?

Она судорожно стиснула руки, чувствуя, как одновременно похолодели ноги, а щеки начали пылать. В глазах мистера Дрейка она выглядела не менее прекрасной, чем мечта, и он полагал, что вот сейчас эта мечта может стать реальностью. Агнесса вымолвила своим бархатистым голосом, немного торопясь:

– Вы имели в виду… вчера… когда говорили?

– Да, это самое. Разве вы не получили моего письма?

– Да… получила. Мне оно понравилось… очень. Я думала, вы имели в виду… Вы так считаете, да? Вы хотите жениться на мне?

– Больше всего на свете, дорогая моя.

Официантка принесла чай, а также булочки с корицей и пирожные. Агнесс, затаив дыхание, ждала. Как только девушка отошла, она почти прошептала:

– А нельзя это устроить побыстрее?

Мистер Дрейк кивнул головой. Его обуревала неуемная страсть. Кафе с вялой официанткой и несколько праздно сидевших посетителей служили помехой для откровенности. Ему хотелось взять любимую женщину на руки, безрассудно кричать, говорить ей нежные слова, однако все, что он мог сделать, только кивнуть через шаткий стол и сказать:

– Так быстро, как вам захочется. Агнесс с трудом перевела дух.

– И как скоро это может произойти? Сердце мистера Дрейка едва не выпрыгивало от радости из груди, он никак не мог сосредоточиться и вспомнить условия заключения брака. Он сказал почти наобум:

– Думаю, это займет дня три.

– Мне бы хотелось венчаться в церкви, – тут Агнесс смутилась. – Вам, должно быть, это покажется странным. Вы не понимаете, но я попытаюсь вам все объяснить. Вы говорили о моем рабском положении, и я знала, что это правда, но я не думала, что смогу освободиться. Я намеревалась сказать вам это, встретиться с вами, чтобы попрощаться. Но затем кое-что произошло. Я не могу сказать вам, что именно. Не подумайте, тут нет ничего такого, нет, я не могу рассказать вам об этом, вы не поймете. Мне самой это не понятно, но после этого я осознала, что больше не могу. Видите ли, я сама не знаю, как долго я буду чувствовать себя таким образом, если мы поженимся, то я не вернусь назад, но если нет… то придется. – Ее голос прервался. Она почти выдохнула: – Я так сильно волнуюсь…

– Волнуетесь о том, возвращаться ли вам теперь назад?

Она помотала головой.

– Нет, конечно, я должна вернуться… сейчас. Нет, я не это имела в виду, я имела в виду вообще не возвращаться домой. Я намеревалась вернуться лишь мысленно… пробраться к себе потом, после того, как мое положение несколько переменится, – совершенно сбившись, она замолчала.

Мистер Дрейк взял ее за обе руки и слегка сжал.

– Агнесс, посмотрите на меня! Выслушайте меня! Вам совсем не стоит возвращаться домой. Хоть вы и говорите, что желаете, хоть вы и колеблетесь, не смейте этого делать! Вам вообще не надо возвращаться назад! А теперь надо выяснить, как скоро нам можно будет пожениться.

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

Жиль не позвонил. Он пришел сам после шести и нашел Меаду в гостиной, уютно расположившейся в одном из кресел. Айви закрыла за ним двери и удалилась. Айви находила Жиля таким красивым, а мисс Меаду такой счастливой, причем никто бы не догадался, что она весь день только и думала об этом. Айви вернулась в свой закуток на кухне и запела высоким, еще детским голосом песенку:

Я гляжу в твои глаза,

Полные колдовства.

Ты глядишь в мои глаза,

Полные колдовства.

Меада приподнялась, бледная словно призрак, а не та живая девушка, которую он целовал вчера. Жиль поцеловал ее губы, холодные как лед, и увидел, что она вся дрожит.

– Милая моя, что случилось?

Но она лишь мотала головой из стороны в строну.

Он сел в кресло, обхватил ее за талию и посадил к себе на колени.

– Маленькая глупышка! Что случилось?

Он чувствовал как ее худенькое тело сотрясается от безмолвных рыданий.

– Меада, дорогая, ну что такое, что случилось? Перестань, пожалуйста плакать и все мне расскажи. Ну, возьми себя в руки!

Да, она возьмет себя в руки. Она все-все расскажет ему, и они уже больше никогда не будут вот так сидеть. Все на этом закончится, прекратится и не повторится больше. Меада позволила себе еще чуть-чуть продлить мгновение, исполненное такой теплоты, заботы и любви. Наконец она заставила себя оторвать голову от его плеча.

– Жиль, ты же говорил, что не знаешь ее.

– Я многих не знаю. И кто же именно тебя интересует? И почему из-за этого надо ревмя реветь?

– Карола Роланд, ты же уверял, что не знаешь ее.

– Звучит очень напыщенно и выспренно. Карола Роланд, хм, спорим на что угодно, что это выдуманное имя. Кто она такая?

Меада выпрямилась и, слегка отстранившись от него, прислонилась к ручке кресла. Она всматривалась в его лицо, ее серые глаза потемнели и расширились, краска совсем исчезла с щек.

– Да, она так и сказала, что ее настоящее имя вовсе не Карола Роланд.

– Дорогая, разве кто-нибудь сомневался в этом?

– Ее имя Армтаж.

– Что?

– Она утверждает, что ты женился на ней.

Жиль положил руки ей на плечи. Они были такими тяжелыми, что придавили Меаду, помимо этого он сжал их так крепко, что неминуемо на плечах должны были остаться синяки.

– Ты соображаешь, что говоришь?

Меаде почему-то стало лучше. Он был в бешенстве, он даже причинял ей боль. Она произнесла, как ей казалось, твердым голосом:

– Нет. Это то, что утверждает она. Она показала мне письмо…

– Чье письмо?

– Твое письмо, написанное твоей рукой. В нем говорилось, что ты будешь давать ей четыреста фунтов в год.

Он по-прежнему стискивал ее плечо, но гнев уже не искажал черты его лица, хотя взгляд оставался напряженным и твердым.

– Четыреста фунтов в год? Дорогая, кто-то сошел с ума, надеюсь, что не ты и не я.

– Это написано в письме. Там также говорилось о том, что она может оставить имя Армтаж, что она имеет полное право на это имя, но она потеряет право на содержание четырехсот фунтов в год, если не перестанет называться им. И разве выплачиваемое содержание не важнее для нее? Это было твое последнее слово. И ты назвал ее «Моя дорогая Карала».

– Все подстроено, – сказал Жиль.

Он так резко повернул ее, снимая с колен, что у Меады даже закружилась голова. Затем он встал.

– Жиль, что ты собираешься сделать?

– Пойду навещу мисс Каролу Роланд.

На этот раз уже не он, а она ухватилась за него.

– Жиль, постой! Вряд ли стоит идти прямо сейчас. Жиль, ну, подумай?

– Конечно, надо. Я сказал тебе, что это подстроено. Она услышала о том, что я потерял память и пытается воспользоваться этим.

Меада задрожала так сильно, что ему пришлось обнять ее, чтобы успокоить.

– Жиль, вероятно, это правда. Я бы не поверила ничему из того, что она говорила, но это было твое письмо, и не только твой почерк, оно звучит так, как будто я слышу твой голос. И кроме того, фотография…

– Что за фотография?

– Крупная, твоя голова, плечи, а в углу наискосок надпись – «Жиль».

Он коротко и зло рассмеялся. В голубых глазах блеснул зловещий огонек.

– Еще хорошо, что это была не свадебная процессия! Не следует думать, что мужчина жениться на всякой девушке, у которой есть его фотография! Это все?

– Разве это не достаточно? Твое письмо, твое, а ни чье-нибудь. Ты забыл, что написал его, и ты забыл ее. Если ты женился на ней, то ты, возможно, забыл и об этом. Жиль, ведь ты забыл обо мне…