Гектор Сервадак - Верн Жюль Габриэль. Страница 12

Но если по звездам ничего нельзя было прочитать, то иное дело планеты, по крайней мере те, чьи орбиты являются внутренними по отношению к орбите Земли.

Две планеты отвечают этим условиям — Венера и Меркурий. Первую отделяет от Солнца среднее расстояние в двадцать семь миллионов лье, вторую — пятнадцать миллионов лье. Таким образом, орбита Меркурия является внутренней по отношению к орбите Венеры, и орбиты обеих этих планет — внутренними относительно орбиты Земли. И вот после долгих наблюдений и глубоких размышлений Сервадак пришел к выводу, что количество тепла и света, получаемого в настоящее время Землей от Солнца, равняется примерно количеству тепла и света, получаемого от него Венерой, то есть вдвое больше того, что Солнце давало Земле до катастрофы. Сервадак заключил из этого, что Земля значительно приблизилась к дневному светилу, и получил еще одно подтверждение этому, наблюдая прекрасную Венеру, звезду, которой невольно любуются даже самые равнодушные люди, когда, не затмеваемая лучами Солнца, она восходит на вечернем или утреннем небосклоне.

Фосфорус или Люцифер, Геспер или Веспер, как называли ее древние, утренняя или вечерняя звезда, звезда пастухов (было ли еще у какого-нибудь другого светила, кроме, пожалуй, Луны, столько названий?) — словом, Венера, предстала сейчас взору Сервадака в виде невероятно увеличившегося диска. Казалось, это маленькая луна; все ее фазы можно было свободно различить невооруженным глазом. Освещался ли ее диск полностью, находилась ли она в первой или последней четверти, планета была прекрасно видна. Выемки на ее серпе указывали на то, что солнечные лучи, преломившись в атмосфере Венеры, попадали в такие ее области, где, казалось бы, уже наступил закат Солнца. Это доказывало, что на планете есть атмосфера, поскольку на ее поверхности наблюдалось действие отраженного света. Отдельные светлые точки на серпе Венеры были большими горами, высота которых, по утверждению Шретера, в десять раз превосходит Монблан, то есть равна одной сто сорок четвертой радиуса планеты. [2]

Таким образом, капитан Сервадак счел себя вправе утверждать, что Венера находится не дальше чем в двух миллионах лье от Земли. Он сказал об этом Бен-Зуфу.

— Что ж, господин капитан, — ответил денщик, — два миллиона лье — это не так уж плохо!

— Это немало для двух воюющих армий, — ответил капитан. Сервадак, — но для двух планет это ничтожное расстояние.

— Что же может случиться?

— Мы упадем на Венеру, черт побери!

— Ого! А воздух там есть?

— Есть.

— И вода?

— По-видимому.

— Вот и хорошо! Ну что ж, отправимся в гости к Венере!

— Но произойдет страшное столкновение! Венера и Земля, очевидно, летят навстречу друг другу, а так как величина их масс примерно одинакова, то обеих ждет гибель.

— Точь-в-точь два поезда катят навстречу друг другу, — заметил Бен-Зуф тем невозмутимым тоном, от которого капитан приходил в бешенство.

— Ну да, два поезда, болван! — закричал он. — Только они мчатся в тысячу раз быстрее экспресса, и поэтому одна из планет неминуемо разлетится вдребезги, а может быть, и обе! Посмотрим тогда, что останется от твоей паршивой кочки, от Монмартрского пригорка!

Бен-Зуф был уязвлен в самое сердце. Он стиснул зубы, сжал кулаки, но сдержался и несколько секунд безмолвно переваривал обиду: «Паршивая кочка!» Затем сказал:

— Господин капитан, я в вашем распоряжении! Приказывайте! Если есть способ помешать столкновению…

— Нет, осел, и поди ты к черту!

Получив такой ответ, Бен-Зуф в полном расстройстве удалился, не проронив больше ни слова.

В последующие дни расстояние между обеими планетами сократилось еще больше, и было ясно, что Земля, двигавшаяся по новой орбите, пересечет орбиту Венеры. В то же время она заметно приблизилась к Меркурию. Это светило, редко видимое невооруженным глазом, — разве только во время наибольшей элонгации, западной или восточной, — явилось сейчас во всем своем блеске. Все в этой планете, прозванной в древности «Искрометной», заслуживает самого тщательного изучения: смена фаз, схожих с фазами Луны, сила, с которой Меркурий отражает лучи Солнца, дающего ему в семь раз больше тепла и света, чем земному шару, его почти сливающиеся, вследствие значительного наклона оси, зоны вечного холода и страшного зноя, его экваториальные полосы и горы высотой в девятнадцать километров.

Но опасность исходила не от Меркурия: Земле угрожало столкновение с Венерой. К 18 января расстояние между обеими планетами сократилось приблизительно до одного миллиона лье. Венера излучала такой мощный свет, что все предметы на Земле стали отбрасывать необыкновенно резкие тени. Венера по-прежнему обращалась вокруг своей оси за двадцать три часа двадцать одну минуту, а это доказывало, что продолжительность суток на планете осталась той же. Видны были облака, носившиеся в ее атмосфере, постоянно насыщенной парами, и казавшиеся полосами на фоне диска. Затем явственно обозначились семь пятен, — это, по мнению Бианкини, моря, сообщающиеся между собой. И, наконец, красавица планета предстала при белом свете дня; однако это польстило капитану Сервадаку куда меньше, чем генералу Бонапарту, который однажды, во времена Директории, увидев Венеру в полдень, впоследствии поддерживал легенду о том, что ему явилась «его звезда».

Двадцатого января расстояние между обоими светилами, установленное согласно законам небесной механики, сократилось еще больше.

«Какой ужас должны испытывать сейчас наши товарищи в Африке, друзья во Франции, население обоих материков! — говорил себе порой Сервадак. — Чего только не пишут в газетах! Какие толпы молящихся стекаются в церкви! Должно быть, ждут светопреставления! Я и сам думаю, да простит мне господь бог, что никогда еще оно не было так близко, как теперь! А я еще удивлялся, что за нами не посылают корабля! Да разве у генерал-губернатора и военного министра есть время нами заниматься? Через два дня, самое большее, Земля рассыплется на тысячи кусков и ее осколки пойдут гулять где попало по мировому пространству!»

Однако этому не суждено было случиться.

Напротив, начиная с 20 января планеты стали мало-помалу отдаляться друг от друга. К великому счастью, плоскости орбит Венеры и Земли не совпадали, и, следовательно, роковое столкновение не могло произойти.

Бен-Зуф вздохнул с облегчением, когда капитан сообщил ему приятную новость.

Двадцать пятого января расстояние между планетами увеличилось настолько, что все опасения отпали.

— Ну вот, — сказал капитан Сервадак, — а все-таки сближение планет пошло нам на пользу: теперь мы знаем, что у Венеры нет луны!

Дело в том, что Доминико Кассини, Шорт, Монтень де Лимож, Монбарон и другие астрономы всерьез утверждали, что у Венеры есть спутник.

— А жаль, что это не так, — добавил Гектор Сервадак, — ведь мы могли бы прихватить по дороге и эту луну; тогда к нашим услугам было бы целых две. Но, черт возьми, неужели же я так и не добьюсь объяснения, почему произошла вся эта путаница в небесной механике?

— Господин капитан, — обратился к нему Бен-Зуф.

— Чего тебе?

— А не стоит ли у нас в Париже, неподалеку от Люксембургского дворца, дом с этаким большущим колпаком на самой маковке?

— Обсерватория?

— Она самая! Так вот, разве ученые господа, что сидят под колпаком, не обязаны объяснить все это?

— Конечно, обязаны.

— Тогда, господин капитан, наберемся терпения, пока они все не растолкуют, и будем философами!

— Ого, Бен-Зуф, да ты разве знаешь, что такое быть философом?

— Да, потому что я солдат.

— Что же это, по-твоему?

— Это значит, что, когда делу помочь нельзя, надо терпеть, а у нас с вами так оно и есть, господин капитан.

Гектор Сервадак ничего не ответил своему денщику, но мы вправе предполагать, что до поры до времени он перестал добиваться объяснения необъяснимых пока явлений.

Впрочем, вскоре произошло одно непредвиденное событие, которое повлекло за собой весьма важные последствия.