Вторжение в Империю - Вестерфельд Скотт. Страница 34

– Я не ожидала, что наша встреча будет наедине, ваше величество.

– А вы поглядите на свои руки, – посоветовал он.

Оксам недоуменно заморгала и последовала совету Императора. К ее смуглой коже прилипло множество серебристых, сверкающих на солнце пылинок, похожих на пятнышки слюды на поверхности темной породы.

– Наша служба безопасности, – пояснил Император. – И еще – несколько придворных. Если у вас выступит пот, мы об этом узнаем.

«Наномашины», – поняла Оксам, мельчайшие устройства, предназначенные для регистрации и записи гальванической реакции кожи, пульса, выделений – а следовательно, для проверки на ложь. Некоторые из этих устройств наверняка могли мгновенно убить ее, если бы она вздумала угрожать Императору физически.

– Постараюсь не вспотеть, мой повелитель.

Он рассмеялся. Прежде Наре Оксам никогда не приходилось слышать, чтобы мертвые смеялись. Рассмеялся и откинулся на подушку. Подушка – дитя прелестной гравитации – мгновенно среагировала на перемену позы.

– Вам известно, почему мы так любим кошек, сенатор?

Нара Оксам незаметно облизнула губы, гадая, могли ли крошечные машинки, усыпавшие ее ладони (а может, они и на лицо налипли? и под одеждой?), выявить ее ненависть к этим животным.

– Кошки стали первыми жертвами экспериментов, мой повелитель, – ответила Нара и уловила в собственном голосе нотки послушания – так ребенок отвечает на уроке катехизиса. Такое послушание ей не понравилось.

Она посмотрела на ленивое создание, вальяжно развалившееся на мраморном столе. Кошка глядела на нее подозрительно, словно читала мысли. Тысячи ей подобных корчились в посмертной агонии во время безуспешных Священных Экспериментов по вживлению симбиантов, призванных оживить умершие нервные клетки. Тысячам была суждена участь инвалидов после неполной реанимации. Десятки тысяч погибли сразу – на них изучались параметры оживления после смерти головного мозга, системного шока и распада тканей. Все успешные опыты были проведены на кошках. По какой-то причине с оживлением обезьян и собак возникали проблемы – они либо теряли разум, либо погибали от спазмов, словно не могли свыкнуться с неожиданным возвращением к жизни после смерти. Другое дело – психически уравновешенные, самовлюбленные кошки, которые (как, вероятно, и люди) считали, что заслуживают этой самой жизни после смерти.

Оксам прищурилась, глядя на маленького зверька. «Миллионы таких, как ты, корчились от боли», – послала она свои мысли кошке.

Кошка снова зевнула и принялась вылизывать лапку.

– Так полагают, сенатор, – отозвался Император. – Так часто полагают. Но наша любовь к хищникам семейства кошачьих выше уважения к их вкладу в священную науку. Видите ли, эти хрупкие существа всегда были полубогами, нашими проводниками на пути в новые царства, безмолвными слугами прогресса. Известно ли вам, что на всех стадиях эволюции человека кошкам было суждено сыграть важнейшую роль?

Оксам широко раскрыла глаза. Наверняка это была какая-то научная шутка, словесный эквивалент гравитационно-модифицированных фонтанов в дворцовом саду. Пока разговор был подобен воде, взбегающей вверх по склону горы, – демонстрация имперской изысканной мощи. Оксам решила, что не позволит Императору одурачить ее, заговорить ей зубы.

– Важнейшую, мой повелитель? – постаравшись, чтобы ее вопрос прозвучал серьезно, осведомилась она.

– Вы знакомы с историей Земли, сенатор?

– Древней Земли? – Эта далекая планета на самом краю галактики частенько упоминалась политиками и порой служила точкой отсчета в спорах. – Конечно, сир. Но вероятно, в моих познаниях есть пробел относительно… кошек.

Его величество кивнул и нахмурился – словно бы сокрушаясь из-за того, как распространено такое невежество.

– Возьмем, к примеру, возникновение цивилизации. Один из многих случаев, когда кошки ставились повитухами прогресса человечества.

Он прокашлялся, будто готовился прочесть лекцию.

– В те времена люди жили немногочисленными скоплениями, группами племен, сбивавшимися воедино в целях самозащиты. Эти племена постоянно кочевали в поисках добычи. Люди жили, нигде не пуская корней, ни к чему не привязываясь. Как вид, они были не особо успешными, а число их не превышало населения жилого дома среднего размера здесь, в столице. А потом люди сделали великое открытие. Они научились тому, как выращивать пищевые растения – вместо того, чтобы заниматься их собирательством.

– Сельскохозяйственная революция, – проговорила сенатор Оксам.

Император радостно кивнул.

– Вот именно. А от этого открытия происходит все остальное. При эффективном земледелии каждое семейство производит больше зерна, чем нужно, чтобы прокормиться. Вот это-то избыточное зерно и стало основой цивилизации. Некоторые люди перестали трудиться ради добывания пропитания и стали кузнецами, мореплавателями, воинами, философами.

– И императорами? – подсказала Оксам.

Его величество добродушно рассмеялся и склонился к мраморному столу.

– Верно. И сенаторами, кстати, – чуть позднее. Стало возможным управление. За благосостоянием людей приглядывали жрецы, которые были также математиками, астрономами и писцами. Итак, от избытка зерна берет начало цивилизация.

Но была одна загвоздка…

«Мания величия?» – подумала Нара. Быть может, жрец, накопив много зерна, начинал думать о себе как о боге и даже притворяться бессмертным? Но она прикусила язык и терпеливо выдержала драматичную паузу в тираде Императора.

– Представьте себе храм в центре протогорода, сенатор. Где-нибудь в Древнем Египте, например. Это обитель богов, а также – академия. Здесь жрецы изучают небо, следят за движением звезд, создают математику. Храм – это также и государственное учреждение, здесь жрецы ведут учет собранным урожаям и подушным податям, придумывают для записей значки, которые впоследствии превратятся в письменность. На основе письменности возникнут литература, компьютерные программы, искусственный интеллект. Но в самом сердце храма есть еще что-то. Это что-то нужно свято хранить, а если храм не выполняет свою главную задачу, то без нее он – ничто.

Глаза у Императора чуть ли не искрились. Все ого мертвенное спокойствие прогнала страсть, с какой он говорил. Он наклонился к Оксам, сжал кулак. Видно было, как ему хотелось, чтобы она поняла его.

– Житница, – сказала она. – Храмы представляли собой житницы, верно?

Он улыбнулся и довольно откинулся на подушки.

– В этом и состоял источник могущества, – сказал он. – Способность развивать искусство и науку, содержать войско, спасать окрестное население при засухе и наводнениях. Избыточное богатство сельскохозяйственной революции. Но большая гора зерна – это очень привлекательная штука.

– Для крыс, – добавила Оксам.

– Для полчищ непрерывно плодящихся крыс – как плодился бы всякий паразит, дай ему только изобилие еды. Это ведь почти закон, его можно назвать Законом Паразитов: накопленная масса привлекает их. Пустыни Египта кишели крысами, и они неумолимо опустошали запасы протогорода, стояли плотиной на пути потока цивилизации.

– Но большая популяция крыс – это тоже соблазнительная мишень, сир, – сказала Нара. – Для подходящего хищника.

– Вы очень догадливая женщина, сенатор Нара Оксам.

Осознав, что верным замечанием порадовала Императора, Оксам продолжила его повествование:

– И вот из пустыни явился малоизвестный зверек. Маленький одинокий охотник, который прежде избегал людей. Эти зверьки поселились в храмах и стали с невероятной страстью охотиться на крыс, что позволяло людям сберечь запасы зерна.

Император радостно кивнул и взял на себя продолжение рассказа:

– И жрецы воздали этому животному по заслугам и стали ему поклоняться, а оно оказалось до странности привычным к жизни в храме, словно его место всегда по праву находилось среди богов.

Оксам улыбнулась. Довольно симпатичная история. Вероятно, в ней даже было зерно правды. А может быть, этот человек таким странным образом компенсировал свое гипертрофированное чувство вины за то, что погубил столько невинных животных шестнадцать столетий назад.