Чужак - Вилар Симона. Страница 138

— А какую судьбу града он видит в дальнейшем? — спросила Карина. — Появится ли тут Олег? А с ним…Торир?

Бирюн отставил миску, стал напевать что-то о том, что и птица ныне не так кричит, и вода течет сильнее обычного, и сады зацвели не ко времени.

— Это я к тому, что все перепуталось, — сказал, наконец. — Говорят, к большим переменам. Вот и гадай. Но что Олегу суждено несказанно возвыситься… Я и так тебе много сказал, девка глупая.

— Не девка — баба. И баба непраздная. А отец ребеночка моего далеко. Не знает ничего.

Они помолчали. Но Карина понимала, что Бирюн сообщит об этом кому надо.

Это потом она обижалась, когда так и не получила ответной весточки. И подумалось — что варягу до нее? Бирюн сказывал, Милонега от него тоже рожала, а ему и дела не было. Что ему и до Карины? Служит себе у Олега, небось, и иную ненагляду уже завел. Бабы-то к нему всегда липли.

Однажды к ней на дворище пришла Белёна. Карина обрадовалась ей, как родной. Правда, несколько опешила, до того странно и непривычно выглядела подруга. С лица спала, бледная, непривычно тихая. Сидела перед Кариной серьезная, грустная. Одета богато, в шубке из светлой лисы, пуховой плат скинула — и блеснула шитая речным жемчугом бабья кика, поднимающаяся высоким углом над исхудавшим личиком.

— Не надо было мне за Жихаря идти, — сказала Белёна бесцветно. — Но я обижена была на Кудряша, а тут еще отец говорил, что лучшего зятя, чем мастеровой Жихарь, ему и не сыскать. А вышло… Тошно мне с немилым жить. Даже не поется больше. Да и как петь, когда муж злой только и ворчит, что я и белоручка, и стряпаю не так, и холодна с ним. А мне для него, постылого, и рука не поднимается что-то делать. Ребеночка бы родить… Да только Жихарь так крут на руку, что боюсь выкинуть, если понесу.

— Неужто он посмел бить тебя? Да благодаря браку с тобой Сто-юн его одним из первых мастеров города сделал.

Белёна грустно улыбнулась.

— Жихарь знает, что я и слова отцу не скажу. Зачем батюшку зря расстраивать? Все равно ведь ничего не сделает, сам прилюдно власть на меня Жихарю отдавал. К тому же отец считает, что я неласкова с мужем оттого, что Кудряша забыть не могу.

И вдруг подалась вперед, поймала руки Карины, в глаза заглянула.

— Поговаривают, ты ласкала, утешала ненаглядного моего, когда его прогнали. Я тебя не виню. К кому же было идти ему, как не к тебе. Всегда ведь знала я, что ты ему нравишься. Но одно прошу: скажи хоть, куда пошел-полетел сокол мой? Вернется ли?

Карина чувствовала, что глаз не может поднять на подругу.

— Кудряш был у меня. И я не могла ему отказать. Но это было только единожды… — Она запнулась, вспомнив, что не единожды, что некогда утешал Кудряш ее в древлянском лесу. И добавила скороговоркой: — Когда Кудряш пришел… Ну, у меня, тогда как раз бабьи дела начались. Так что… И Кудряш просто отлеживался у меня. Да и не нужна была я ему. С отчаяния кинулся. Потом все лежал, отвернувшись к стене. Едва поесть его упросила. А потом…

Она не добавила, что сама избегала Кудряша, так как другого тогда ждала. Вздохнула, вспомнив, как Торир застал их с Кудряшом на Оболонской дороге. И вопреки всему произошло их примирение, когда они зачали дитя ее негаданное. Карина даже улыбнулась, забыв, что Белёна глаз с нее не сводит.

— Что «потом»? — неожиданно разозлилась та. — Неужто правду люди бают, что в тебе Кудряша дитя?

Карина сперва опешила. Подумала: кто мог сболтнуть, что она непраздной ходит? Хотя мало ли доброхотов. Вон недавно того же Бояна ругала, что, навещая больного Аскольда, упомянул об этом. Но у Бояна всегда был длинный язык.

— Что еще обо мне говорят?

Но Белёна заговорила только после того, как Карина уверила ее, что ребенок не от Кудряша. Тогда с каким-то безразличием она поведала подруге последние сплетни: мол, кое-кто болтает, что от Жихаря понесла, а он поиграл ею и бросил, за то, что долго мучила. Жихарь если и не сам распускал такие слухи, то реагировал на них двояко — мол, как хотите, так и думайте. О том же Любомире толкуют. Еще связывают ее с Резуном пропавшим: многие, оказывается, их видели, вот и болтают. А в последнее время сказывают, что это Дира дитя. Мол, он во хмелю как-то обещался, что княгиней возьмет Карину на Гору. В общем, когда баба на шестом месяце и многое стало видно, люди дали волю языкам о будто бы неприступной Бояновне.

— А я-то надеялась, что еще не так и заметно, — вздохнула Карина.

Тогда Белёна впервые за все время улыбнулась.

— Глупая ты, Каринка. Всегда тоненькой в поясе была, что шелковинка, а теперь так округлилась. Скажи-ка лучше, куда Кудряш подался?

Но Карина не знала ответа. Кудряш уехал и уехал. Он ни словом не обмолвился, куда направит его стежка Белеса, а она не больно и интересовалась.

Белёна еще пару раз наведывалась к подруге. Один раз пришла сама не своя. Просила, чтобы Карина укрыла ее, как когда-то Кудряша, твердила, что не вернется к Жихарю, что он избил ее так, что она, как и боялась, скинула плод; три дня кровью исходила и от болей встать не могла.

— Убила бы Жихаря! — стучала по столу кулачком Белёна. А потом грусть находила. — Это я так, храбрюсь. Ведь только Жихарь ступит на порог, у меня сердце зайцем бьется, боюсь и слово молвить. — И вздыхала: — Где же мой Кудряш? Побежала бы, полетела к нему за три моря, за сорок земель. А тут… Умру я с Жихарем.

Домой уходила как приговоренная.

Еще к Карине на Подворье неожиданно повадился ходить один из воинов копья Торира — Даг Карина как-то слышала, что он был одним из самых непокорных в отряде Резуна. Но в последнее время Даг говорил о бывшем старшом только уважительно. Жалел, что его нет с ними, рассказывал, что отряду, прославившемуся своим умением биться Гуляй Полем, больше нет веры. Их расформировали, велели жить по разным дружинным избам и никогда больше не именоваться копьем.

— Зачем ты мне все это рассказываешь? — однажды спросила Карина, дивившаяся неожиданному вниманию Дага.

Воин только потер когда-то перебитый в драке нос.

— Ну, я старшому нашему веру храню. А раз ты его избранницей была… Короче, считай, что тебя оберегаю.

У Карины гулко стукнуло сердце. Спросила с надеждой: неужто Торир велел? Да где он, тот Торир, отмахнулся Даг. Наверняка и весть подать не может. А бабу его оберегать кто-то должен. Но в одном Даг был уверен: Торир Резун не предавал своих побратимов, как говорил Аскольд. Кого угодно — только не своих. С ним они себя сильным отрядом чувствовали, хоть и не хотели долго признавать, чужаком, волчарой кликали. А оказалось, что он свой. И Даг верил, что Резун не погиб, как кое-кто сказывает, а значит, вернется. Не может он оставить побратимов боевых. Такие, как он, всегда возвращаются. И Даг только расцвел щербатой улыбкой, когда Карина неожиданно поцеловала его в щеку.