Чужак - Вилар Симона. Страница 40

Карина осмотрелась. Видела низину на изумрудно-зеленом заливном лугу, баб в высоких киках, девок простоволосых, расстилавших на залитой водой траве длинные полосы льняного полотна, чтобы солнце высушило, выбелило их. Женщины были в длинных рубахах» обшитых у горла и по низу полосками яркой тесьмы, что делало их нарядными. У радимичей такие только в праздник носят, а эти…

«У древлян я», — холодея, поняла Карина. Только древлянки знали такие секреты раскраски тканей, умели брать самые немыслимые цвета у растений. Древлянская крашенина очень ценилась, и в редкие мирные торги древляне получали за нее немало товаров.

Карине стало не по себе. Она всегда слышала, что древляне дикие и жестокие, что скорее звери они в людском обличье, которыми матери пугали детей. Но сейчас, глядя на то, как бабы белят холсты — скатывают, намачивают, а потом вновь расстилают на солнце светлые холстины, она постепенно успокоилась. Бабы как бабы. Да и заговор в работе поют так слаженно, так понятно:

Вновь рядом потянуло дымком, ароматом наваристой ухи. И старческий голос окликнул ее:

— Ну что, очухалась, девка? Крепко же тебя исполох пробрал. До полудня владел твоим серденьком.

Она увидела подходившего к ней старика. Старик как старик, пусть и древлянин. Ничего страшного, нелюдского в нем не было. Седая борода торчком, серая, в заплатах, рубаха до колен, портки из дерюги. Только припадал на одну ногу, на ту, где из штанины торчала обструганная деревяшка вместо ступни.

Старик проследил ее взгляд.

— Меня так все и зовут — дед Деревяшка. Было у меня некогда другое имя, еще, когда я воякой лихим слыл. Да не помог мне Перун в бою, отсекли мне резвую ноженьку. И помер бы, да только Жива [66] сжалилась надо мной, не дала истечь кровью. Но в бой больше не хожу. Куховарю, когда надо. Идем-ка, девка, я тебя своим варевом угощу. Может, ты, как всякая хозяйка, и посоветуешь чего. Ну не говорить же Карине, что она стряпуха такая же, как из Деревяшки теперь воин. Да не хотелось огорчать неожиданно приветливого древлянина. Уха же у него была знатная — наваристая, густая, с кусочками разваренной рыбы, с пряной зеленью. Может, только малосольна малость. И когда Карина, чтобы хоть как-то показать свои познания, заметила это, дед только махнул рукой.

— Соли-то и впрямь маловато. Но после набега, какой Мутьян ноне учинил на Днепре, не скоро древлян на торги пустят. Вот и обходимся малостью соли.

«Конечно, с торгами им теперь будет туго», — с каким-то злорадством подумала Карина, вспоминая пережитый ужас. А ведь как хорошо плыли. Купец новгородский, взявший ее на корабль, был услужлив, как боярыню, какую обхаживал. Небескорыстно, конечно, все поглядывал плотоядно, ждал, когда красивая баба добром отплатит. Она же сторонилась его, обещая, что как прибудут они в Киев-град, то за нее ее родич, певец Боян, рассчитается. Расплатился бы Боян или нет, она не ведала. Но в Киев все же добраться решила. И стрый покойный советовал, да и надеялась, что Торшу ненаглядного там встретит. А теперь вот… Рабой наверняка сделают древляне.

Дед Деревяшка не без удовольствия поглядывал, как девица ест его уху.

— Ишь, как уминаешь, — говорил довольно. — Значит, совсем отпустил тебя исполох.

— Да не было у меня никакого исполоха, — сказала Карина. Она всегда презирала тех, кто за исполох прятался. Вроде как вселяется в тебя исполох безумный, вот и глупят люди, дурня валяют. Добрая оплеуха обычно такого враз от исполоха излечивает. Или ковш воды холодной в глаза. Но старый древлянин так не думал.

— Был исполох, как же иначе. Тебя вон еще ночью варяг на руках принес. И голубил, и по щекам мокрыми ладонями хлопал, а ты только стонала, глазами мутными глядела да вновь в забытье впадала. Я и посоветовал ему, варягу-то, оставить тебя на время. Исполох, он что — ему покой нужен. Тогда, может, и попустит.

— Да не было у меня исполоха… — И вдруг осеклась.

— Кто… кто, говоришь, принес меня? Какой варяг?

— О, знатный варяг! Даже наш князь перед ним заискивал, а волхвы и вовсе за своего признали.

— А как звать варяга?

— Малом зовем. Он душу князя Мала Турьего в себя принял вместе с его кровью.

Карина не поняла, что старик имел в виду, и словно поникла. Мал. Это не то имя, какое она рассчитывала услышать. И все же…

— Как мне увидеть пленителя моего?

Спросила с невольной властной интонацией. Старик даже заморгал.

— Как? Сам, небось, явится. Ты добыча его. Да и какая добыча! И старик выразительно оглядел ее от ресниц до обтянутых тканью колен.

— За такой красой кто хочешь скоро прибежит. Да только сейчас занят он. Князь Мутьян его вызвал еще на зорьке. Посекли Мутьяна в сече люто. Вот и собрались вокруг него волхвы. Да и твой варяг с ними.

— Я могу туда пойти?

— К князю? — удивился старик. Замотал головой. — Хотя варяг наверняка уже покинул его. Ведь после боя человек нечист. Ему еще кровь с себя смыть надо. Без этого нельзя [67] .

Карина перевела дыхание. Дед этот вдруг стал раздражать до жути: Болтает что-то, а ей не терпится скорее узнать — верна ли ее догадка? Ведь не всякого варяга волхвы за своего признают. Да и раньше Торир собирался к древлянам ехать.

— Пойду я к нему, — сказала она, вставая. — Укажешь, куда? Не бойся, не сбегу.

— Ясное дело, не сбежишь. От нас не сбегают. А раз так невтерпеж тебе… Ха! Ну и бабы нынче пошли. Ладно, ладно. Иди по этой тропке вдоль ручья, выйдешь к ставку, там и баньку увидишь. По пару узнаешь. Иди же, веничком своего нового господина похлещешь или еще как ублажишь.

Старик, посмеиваясь, глядел, как странная девка торопливо пошла в указанном направлении. Женщины тоже глядели ей вслед, но работы не прекращали, только плечами пожимали.

Карина увидела Торира еще до того, как дошла до указанного места. Даже не увидела, услышала, с замиранием сердца узнав хрипловатые интонации его голоса. Остановилась, прижав руки к груди, прямо светилась вся. Самого варяга не видела за кустами, но уже знала — не ошиблась. И вдруг оробела чего-то. Оглядевшись, скользнула за цветущие заросли пенно-белой калины, затаилась.