Чужак - Вилар Симона. Страница 74

Ехавшая на лошадке рядом с отрядом Торира Белёна склонилась к Кудряшу.

— Ты береги себя для меня, ладо мое.

Парень, не стесняясь взоров, притянул ее к себе, пылко поцеловал.

— Не горюй, моя соловушка. И жди. Вот вернусь из похода — и сыграем свадебку.

Проходившие мимо дружинники только посмеивались.

— Сколько таких обещаний дал дочери кузнеца удалой Кудряш? А как подходит время обет исполнять — опять тянет. И на что, спрашивается, девка надеется? Кудряш из соколиной породы, его в закуте у подола не удержишь.

Войско уходило. Было решено идти берегом до крепости Канев, а далее на ладьях спуститься до дикой ничейной земли, где и углубиться в степь.

Как решили, так и сделали. Быстро добрались на ладьях до последних застав, высадились за Росью [102] . Сначала по степи шли весело, дескать, вот ужо покажем себя! Да и степь — еще не степь: то рощи в балках у ручьев попадались, то отдельные купы могучих дубов. А дичи-то сколько! Охотились, не замедляя, хода войска. По вечерам разбивали лагерь, высылая вперед конные разъезды. Да только вскоре поняли, что не все ладно. Редкие хутора уличей стояли пустыми, не поднимались и дымные столбы на холмах — сигнальные знаки, какими местные обычно предупреждали о продвижении чужаков. Потом конные разведчики киевлян столкнулись с хазарским разъездом. Это было только начало. Когда стали то и дело попадаться стоянки кочующих хазар, и вовсе настроились на иной лад. Хазары — исконные враги. И уже как-то не вспоминалось о мире с каганатом, о том, что платят им малую дань и князь-воевода Дир женат на хазаренке. Вмиг у всех взыграла кровь. Понимали, что это пошли в набег черные хазары, не больно считающиеся со своей белой верхушкой, с кем и был уговор о мире. Эти же, черные, известные степные разбойники, коих сами боги велели проучить. Об уличах же как-то сразу позабыли.

Теперь Дир все чаще вызывал своих воевод на совет, все внимательнее вслушивался в донесения разведчиков.

А потом вышли к месту, где стояли хазары. Еще издали увидели впереди дым от костров, послали вперед вестового—дескать, князь Киевский велит чужакам уходить куда подалее. Посланный не вернулся. Второго отправили — и лошадь принесла того. Обезглавленного. А голова посыльного была позорно к лошадиному хвосту привязана. Кудряш же, который в разведке дальше других смог пробраться, доложил, что видел несколько объединенных хазарских лагерей. И огни, огни. Несколько тысяч, не меньше.

— Вот и славненько, — даже оживился Дир. — Хватит нам попусту коней гонять. Будем биться.

В тот вечер дружинники долго не ложились на покой. Собирались у костров в небольшой, с редкими дубами долине. Ели немного: ведь известно, что воин легче и сообразительнее в бою, когда голоден и зол. Бывалые воины вспоминали прежние походы, стычки с лихими степняками, молодые слушали, наполнялись азартом. Воины привычно проверяли оружие, точили и так отточенные лезвия, поправляли пластины на доспехах. Коней пустили пастись, дозорные то появлялись, то исчезали во мраке. В стороне вели гадание волхвы, разбрасывали кости со знаками-рунами, пытались предсказать судьбу. Торир подошел к одному из них. Всклокоченный жрец мешал в мешке кости, разбрасывал перед огнем, смотрел, шевеля губами. Торир усмехнулся. Волхв был из тех, кто состоит при войсках; эти если и обладают какими познаниями, то только в лекарских делах. Постичь же грядущее мало научены, делают это скорее для самоуспокоения да для престижа.

Торир в тот вечер был спокоен. Это к добру. Знал, что его минет смертный час, раз предчувствие беды не будоражило кровь. И, проверив в очередной раз посты, переговорив с воями, отошел подальше, глядя в темную степь. Сверху, в бескрайней звездной выси, плыл месяц, ярко светили звезды. Вон Большой Воз, вон Малый [103] , а вон и звезда, которую здешние называют Квочкой [104] . Воздух в ночи еще не остыл после летнего зноя, пряно пахло травами — мятой, горькой степной полынью. И отчего-то вспомнил он, как проводил в степи ночи с Кариной… Да что же за напасть такая эта девка, что не оставляет его в покое, все грезится. Пока с воями в Самватасе жил, пока весь был в заботах ратных, вроде и ничего, не думалось о ней. А сейчас… Сам обозлился на себя за тоску эту негаданную. Ведь стервой оказалась девка. Но еще хуже было бы, если бы ее порешили перунники. Он ведь немало сил потратил, защищая ее перед ними. И первым из доводов было его чувство предвидеть опасность. Волдут знал о нем. Вот его и убедил Торир, ссылаясь на то, что не чует опасности от дочки Бояновой. А ведь и впрямь не чуял. Но о том, что хитрая Карина обезопасить себя успела, смолчал. Это их с Кариной разборки, волхвам знать о том не следует.

Он вернулся к кострам. Один бывалый вой, копейщик Вячко, рассказывал, как бьются в степи хазары, говорил об их сноровке и умении возникать словно бы из ниоткуда, разить стрелами без вдела. Трудно воевать с ними, особенно в степи, где любой хазарин себя как дома чувствует. Вячко вообще был брюзга, вечно на что-то жаловался, ныл. Негоже было так настраивать воинов.

— Заглох бы ты, Вячко, — грубо прервал его Торир. — Завтра у нас такая победа будет, что по всем землям весть о ней полетит крылато. Даю руку на отсечение, что так и будет!

— Гляди, потеряешь десницу-то, — проворчал Вячко. Торир только усмехнулся.

— Не потеряю. А ты бы, Вячко, с таким настроем лучше на Подоле остался, а не наводил кручину на людей.

И окликнул Кудряша, велев спеть. Воины тут же заулыбались, кто-то из младших отроков принес парню гусли из сумы. Кудряш пел негромко, но с душой:

Он затянул с напевом, звонко, голосисто. Воины подхватили живо, позвякивая в такт булатом.

Торир уселся между корнями большого дуба, расположившись удобно. Смотрел на освещенные костром лица своих людей. За это время он их неплохо изучил, знал, кто на что годен. Фарлаф оказался нужен, когда дело касалось разбивки лагеря, добычи пропитания. Строптивый воин Могута лих был на рубку, сам его хвалил. Но Торир чувствовал, что Могута его недолюбливает. Как и первый отрядный охальник Даг. Зато в фаланге Даг самый спорый. Надо будет завтра его около себя поставить, с этим любой натиск выдержать можно. А вот доверчивый и приветливый Мстиша сейчас, перед сечей, явно побаивался. По сути, это его первый поход. Мстиша был сыном градского сусельника, но к отцовскому делу душа у парня не лежала, вот и напросился в войско, даже уговорил отца справить ему неплохие доспехи. Но сейчас, хотя у Мстиши и была хорошая кольчуга стального плетения, по его растерянной физиономии было заметно, что на нее он уже не больно надеется. Зато лучник в отряде Мстиша — один из лучших. И Торир определенно знал, что поставит его в глубь «черепахи», откуда будут метать стрелы.