Королева в придачу - Вилар Симона. Страница 34

Ожидавшая их на Темзе королевская барка была сплошь покрыта алым сукном и украшена коврами. Генрих на руках внес на нее сестру, усадил на мех белого медведя, устилавший возвышение под богатым балдахином и велел трогаться.

Вдоль бортов баржи горели факелы, курились ароматные урны с благовониями.

– Ах, Мэри, – говорил Генрих, – я бы велел трубить в трубы в честь тебя и устроить грандиозный фейерверк над рекой, если бы не строгости поста... Но завтра, завтра!.. Ты увидишь, каким стал мой двор!

Мэри вновь подумала, как ему нравится быть королем. Но вскоре уже искала взглядом Брэндона. Чарльз старался держаться все время в стороне, но она не могла этого допустить.

– Подойдите сюда, Чарльз. Генрих, сообщили ли вам, что я обязана нашему милому Брэндону жизнью, и наша встреча состоялась лишь потому, что у вашего величества есть столь верный слуга?

О да! Ему сообщили. И Генрих восхищен, хотя он и не ждал ничего иного от своего друга Брэндона. А известно ли Мэри о его подвигах во время кампании? И король стал рассказывать Мэри, как Брэндон повел войска на штурм города Турне и взял приступом надвратную башню и нижний город. У него было слишком мало людей, чтобы захватить и основную цитадель, но он склонил горожан к сдаче и даже предотвратил бесчинства в городе, когда в него вошли войска англичан.

Мэри слушала, боясь пропустить хоть слово.

– Сэр, такую преданность, несомненно, следует поощрять. И как вы наградили сэра Чарльза?

Генрих на миг словно смутился, но быстро взял себя в руки.

– О, награда ожидает Чарльза впереди, я не забуду о нем. Мэри чуть улыбнулась Брэндону, у неё замерло сердце, когда он склонился и поцеловал ей руку, поглядев на неё так, что дрожь прошла по её телу до самых кончиков пальцев; она какое-то время с трудом справлялась с волнением, почти не слыша, что говорит ей Генрих. Хотя Брэндон дал ей понять, что меж ними могут быть лишь дружеские отношения, – она ничего не могла с собой поделать, не могла заставить себя не чувствовать этой абсурдной радости в его присутствии.

– Смотри, Мэри, – Гринвич! – воскликнул король. У дворца был широкий каменный причал с длинными, спускающимися прямо к воде, ступенями. Сейчас он был освещен, как днем, и полон толпой, вышедшей встречать короля с сестрой. Когда Генрих, ведя Мэри за кончики пальцев высоко протянутой руки, сошел на берег, все разразились криками и приветствиями. Первой её приветствовала королева.

– Мое бесценное сокровище! – сказала она, не давая принцессе опуститься в реверансе, и нежно целуя в лоб.

А Мэри в первую минуту и слова не могла вымолвить. Как изменилась Катерина! Теперь это была не та изящная тихая девушка, бывшая когда-то её кумиром. Это была солидная матрона, казавшаяся несколько неуклюжей в своих чрезмерно пышных темных одеждах, сверкавших каменьями. Даже света факелов хватило, чтобы Мэри увидела мешки у неё под глазами, вялые складки у губ. И хотя алмазы на её великолепном чепце испускали сияние, но даже эта роскошь не могла скрыть болезненного усталого вида королевы. Только глаза у её величества остались прежними – серыми, лучистыми, кроткими и очень добрыми.

– Ваше величество...

У Мэри на глаза навернулись слезы, она вдруг ощутила болезненный укол в груди. Может, если бы не она, то Кэт благополучно бы родила королю ребенка, и не было бы всех этих последующих выкидышей.

– Ваше величество, простите меня. Всем сердцем молю вас.

Она все же упала перед Катериной на колени, целовала её маленькие руки.

– Встаньте, девочка моя, моя милая сестрица. Я так рада вновь видеть вас! Мэри пришлось справиться с волнением; с истинно королевской осанкой она приветствовала остальных приближавшихся к ней вельмож и пэров.

Брэндон наблюдал за ней со стороны и невольно отметил, как хорошо запомнила принцесса то, чему он её учил, говоря о партиях при дворе. Она была откровенно любезна с теми, о ком он отзывался, как о своих союзниках, но холодна к тем, кого Брэндон характеризовал не совсем лестно. Так, она только протянула руку для поцелуя Бэкингему и его брату Уилтширу, зато была улыбчива и мила с Норфолком. А когда приблизилась к Вулси, Мэри на глазах всего двора опустилась перед ним на колени и поцеловала его епископский перстень.

– Милорд-канцлер, мы много лестного слышали о вас, о том, какой вы истинный друг короля и превосходный политик.

Вулси был польщен таким вниманием сестры своего правителя. А вокруг только и говорили, что сестра короля сразу дала понять, на чьей она стороне, и многие косились на Брэндона, догадываясь, что это его рук дело. Но он лишь улыбался. Мэри была его человеком, и он испытывал к ней благодарность... и восхищение. Но в то же время и несколько ревновал. Ах, эта девушка была такой кокеткой! Как она глядела на всех этих вельмож и государственных советников, даже на престарелого епископа Фокса смотрела так, словно пытаясь понять, восхищается он ею или нет. А когда Генрих представил ей своего любезного Лонгвиля, бесспорно красивого мужчину и галантного кавалера, Брэндон даже занервничал. Он по себе знал эту её манящую улыбку и обворожительную манеру бросать искрящийся взгляд из-под полуопущенных ресниц. И почему она так задержалась перед красавцем Лонгвилем, даже не спешит отнять руки из его ладоней? Ревновать было глупо, но Брэндон ревновал. Он стал пробираться к Мэри, словно решив напомнить ей о себе, но тут вышла небольшая заминка. Мэри уже прошла, а перед Лонгвилем стояла сопровождавшая её Джейн Попинкорт, застыв, как вкопанная, задерживая двигавшуюся к дворцу процессию. Теперь все взгляды невольно обратились на неё. Брэндон мягко взял Джейн под локоть, оторвав наконец от Лонгвиля.

– Не делай так больше, моя милая, – зашептал он ей на ухо. – История твоего романа с его величеством ещё не забыта, и тебе не стоит привлекать к себе внимание... особенно королевы.

Сам же Генрих словно и не замечал Джейн. Лишь когда в покоях Мэри он увидел, как её слуги вешают на стене гобелен с купанием Джейн, он развеселился:

– Прекрасный ковер, яркий и мастерски выполненный, Я на нем, как живой, и Брэндон также, А эта милая купальщица, Джейн Попинкорт, если не ошибаюсь. Она ведь в твоей свите, Мэри?

Он оглянулся, поискал фрейлину глазами, едва заметно улыбнулся ей, но в следующий миг уже говорил, что ему пора отправляться в церковь, а Мэри может располагаться, отдыхать после дороги. О Джейн он больше не думал – она была в прошлом. Его интрижка с Бесси Блаунт интересовала его сейчас куда более.

Мэри заметила его равнодушие к Джейн и взволнованно взглянула на подругу. У Джейн был странный, несколько отстраненный вид, она словно грезила наяву. Мэри даже пришлось несколько раз окликнуть ее, чтобы фрейлина очнулась и помогла ей раздеться.

Потом Мэри отпустила их всех. Сбоку от её роскошного ложа стоял домашний аналой, и Мэри в одной рубахе, с распущенными волосами, опустилась перед распятьем на колени и долго молилась. Была ночь перед Воскресением. Святая ночь. У Мэри навернулись слезы на глаза, когда она услышала полночный звон колоколов. Иисус воскрес. А вернувшиеся из Рима колокола [8] радостно ознаменовали это событие.

В воскресенье король просто умилил Мэри, когда после богослужения в Соборе Святого Павла вышел на крыльцо, где, несмотря на сверкающую роскошь своих одежд, стал на колени и омыл ноги более двадцати нищих. Потом проехал на коне через самые бедные кварталы, раздавая милостыню нищим и больным, с обещанием молиться за них. Его действия в этот день были традиционными, но Генрих так искренне вел себя и был так прост, что, как всегда, завоевал толпу. И когда он возвращался во главе пышной свиты в Вестминстерский дворец, казалось, весь город собрался, чтобы приветствовать его.

А потом был великолепный пир, от которого Мэри была в полном восторге. Три часа под треск факелов гости вкушали самые изысканные блюда, причем появление каждого нового блюда сопровождалось громом фанфар. Потом давали балет, в котором участвовали пятьдесят четыре танцовщицы. Они выступали шестью группами, одну из которых составляли дамы в масках, игравшие на тамбуринах.