Королева в придачу - Вилар Симона. Страница 63

– Господа, думаю, мы поступим учтиво и разумно, если поспешим навстречу Марии Английской.

Его слова тут же были приняты. Франциск Ангулемский первым сделал шаг к стоящей на промокшей от дождя ковровой дорожке Марии Тюдор.

Сейчас Мэри представляла собой жалкое зрелище: утомленная трудным путешествием, бледная, с тенями под глазами, в намокшем плаще, мех на капюшоне топорщился, как иголки ежика. Под ногами противно чавкал мокрый ковер. Она чувствовала, что выглядит не так, как должно, и это вызывало в ней дискомфорт; принцесса жалобно оглядывалась на свою свиту, словно ища поддержки. Потом она увидела, как к ней приблизился, соскочив с коня, очень высокий худощавый юноша. Он скинул намокший плащ и предстал перед ней во всем блеске своего белого, сверкающего каменьями, атласного камзола. Мэри только чуть прищурилась, когда он опустился перед ней на колени прямо в лужу на ворсе ковра.

– Мадам! Высокочтимая государыня! Мы бесконечно счастливы быть первым из ваших подданных, кто приветствует вас на земле Франции.

У него были ровные белоснежные зубы и, когда он улыбался, улыбка выглядела просто ослепительной, несмотря на стекавшие по щекам капли дождя. Мэри невольно улыбнулась в ответ.

– Ваше имя, мессир?

Франциску никогда ещё не задавали такого вопроса. Ведь разве не был он первым принцем Франции?

– Я Франсуа де Ангулем, герцог Валуа, правитель Бретани. Я являюсь потомком короля Карла V, племянником и зятем Людовика Французского и отныне – вашим близким родственником, мадам.

Во взгляде Мэри появился интерес. Франсуа Ангулемский! Это он, а не старый Людовик, должен был стать её мужем во Франции, если бы не женился на Клодии Французской, получив с её рукой Бретань. Джейн Попинкорт всегда говорила, что он самый изысканный кавалер Европы, а также великий соблазнитель и охотник за юбками. Мэри невольно оценила ширину плеч и легкость движений его рослого, сильного тела, густые черные волосы, совсем намокшие под дождем. У молодого Франциска было удлиненное лицо с высокими скулами, волевой, чуть выступающий вперед подбородок с ямкой и довольно крупный нос с горбинкой. С первого взгляда он не показался Мэри красавцем, однако таилось в нем нечто... то самое обаяние, какое для мужчины значит куда больше, чем красота для женщины.

Франциск, в свою очередь, изучал королеву. Миленькая, даже очень, несмотря на её жалкий вид. Уже одно это расположило его к Марии Английской, пока он бегло представлял встречавших её вельмож – де Монморанси, сеньора де Брисака, веселого Гийома де Бониве, остальных... А Мэри невольно вновь и вновь бросала взгляды на Франциска. Глаза его казались дерзкими, веселыми, а взгляд словно говорил: «Конечно, это ненужная сейчас и утомительная процедура. Но этикет есть этикет. Нужно его выполнить, а после мы сами посмеемся над всем этим». И ещё в его узких жгучих глазах скрывалось нечто, что заставляло девушку вспоминать все эти рассказы о том, как французы любят чувственные удовольствия. Она смутилась, чувствуя, как краснеет, и неожиданно поскользнулась на мокром ковре.

Герцог Ангулем тут же бережно поддержал её.

– Бог мой, да вы едва держитесь на ногах! Простите меня, ради всех святых.

И не успела Мэри и слова сказать, как он, подхватив её на руки, отнес в ожидавший королеву крытый паланкин.

– Может, это несколько самонадеянно с моей стороны, – заметил Франциск, усаживая её на роскошные подушки паланкина. – Но не мог же я позволить, чтобы вы мокли в луже под дождем.

Он поцеловал ей руку, пожалуй, удержав губы у запястья дольше, чем требовал этикет, и при этом не сводил с неё взгляда. Мэри даже растерялась, но вместе с тем была очарована. Глядя, как он раскланивается и отходит, она подумала: «В нем действительно есть что-то особенное».

Ее паланкин подняли и понесли. Вокруг толпились люди, махали ей руками, выкрикивая приветствия на ещё непривычном ей французском, и в какой-то миг Мэри поймала себя на том, что улыбается. А когда вновь увидела гарцевавшего сбоку Франциска, посмотрела на него даже с известной толикой кокетства. «Я бы чувствовала себя куда счастливее, если бы, как и планировалось ранее, именно он, а не старый Людовик, должен был стать моим женихом».

Но эта мысль сразу же напомнила ей о том, что её ждет... и о Чарльзе Брэндоне. Но нет. Она запретила себе думать о нем. Это было больно, да и не к чему.

Королеве с сопровождающими выделили лучший дом в городе. Едва леди Гилфорд удалось отделаться от сопровождающих, как Мэри, еле найдя силы, чтобы принять ванну и выпить посеет, заснула, как только голова коснулась подушки.

Проспала она более суток. А когда проснулась, то увидела, что в ногах у её кровати сидит хорошенькая черноволосая девушка. Вернее, девочка, ибо это прелестное существо, – а юная незнакомка была действительно прелестна, – находилось ещё в том возрасте, когда женственность едва начинает проступать. И только в строгом выражении лица незнакомки читалось нечто, уже не сочетающееся с понятием «детство» – воля, целеустремленность, даже рассудочность. Мэри знала такие лица: они обычно бывали у детей, выросших при дворе и рано повзрослевших.

Девочка охраняла её сон, видимо, уже давно, ибо вид у неё был скучающим и несколько отстраненным. Но вдруг она заметила, что королева проснулась, и её черные живые глаза загорелись.

– О, моя всемилостивейшая повелительница!

Она подскочила, склонясь в низком реверансе. Мэри невольно обратила внимание на её наряд, совсем как у взрослой дамы: платье из белого сатина с квадратным вырезом, обшитым темным серебристым кружевом; таким же кружевом отделаны очень длинные манжеты широких рукавов, почти скрывающие кисти рук. А на голове шапочка в виде небольшого венчика, какую Мэри видела на Джейн Попинкорт, но без ниспадающей сзади вуали. Это позволяло видеть распущенные, свободно лежащие на спине длинные черные волосы маленькой элегантной незнакомки. «Мне бы тоже пошел такой головной убор, не скрывающий волос», – подумала Мэри, которая очень гордилась своей золотистой гривой.

– Кто вы, дитя мое?

– Мое имя Анна. Я дочь сэра Томаса Болейна, который обустроил ваше пребывание в Булони, и будет сопровождать вас к королю Людовику.

«Ах, да, Болейны... Мне кто-то говорил, что младшая дочь сэра Томаса примкнет к моей свите во Франции, – вспомнила Мэри. – Значит, эта малютка – сестра Мэри Болейн? Удивительно несхожа с ней, разве что такая же ослепительно белая кожа».

Анна помогла королеве встать и спросила, позвать ли дам, или королева обойдется её услугами? Мэри оставила её и с интересом стала расспрашивать, пока девочка подавала ей зеркало, гребень и подносила платье. У Анны Болейн был бойкий язычок, по-английски она говорила с некоторым акцентом, приобретенным за годы жизни на континенте, но это даже придавало девочке определенный шарм. К тому же, беспечно болтая и помогая госпоже одеться, она поведала ей немало новостей: король Людовик уже выехал из Парижа и ожидает невесту в городе Абвиль со всем двором; её английскую свиту разместили как положено, и они отдыхают, как и сама госпожа; Франциск Ангулемский уже наведывался к её величеству, но вынужден был уехать, узнав, что миледи все ещё спит.

– Ах, герцог Франциск! – заулыбалась Мэри. – Припоминаю, там были ещё и другие господа, но запомнила я только его.

– И немудрено, мадам, – сказала Анна, застегивая многочисленные крючки на платье Мэри. – Герцог де Ангулем – самая заметная фигура при дворе, настоящий рыцарь, галантный кавалер и большой любитель прекрасного пола. Во Франции любят повторять его изречение, что двор без красивой женщины, что год без весны и весна без цветов.

Мэри показалось, что эта девочка весьма осведомлена о нравах при французском дворе. Она не преминула ей заметить это, на что Анна Болейн ответила, что она с отцом уже два месяца находится во Франции, и за это время успела многое узнать. Мэри пока для себя отметила, что познания юной фрейлины будут ей весьма полезны. Стараясь отвлечься от её восторженных высказываний о Франциске, она попросила напомнить о других вельможах, представленных ей вчера герцогом Ангулемом, которые, то ли от новизны впечатлений, то ли из-за усталости все слились для неё в одну безликую массу мокрых плащей и обвисших перьев. Действительно, Анна Болейн оказалась для неё находкой. Она знала, о чем говорить, и разбиралась в том, как говорить, и постепенно образы тех, кто остался в памяти Мэри серым пятном, становились объемными, контурными. К примеру, резкий мужчина с женским именем Анн из рода Монморанси: его манеры нарочито грубы, хотя он одевается с не меньшим щегольством, чем сам Франциск, а духов выливает на себя и того более. При этом он действительно прекрасный воин и очень религиозный человек. Может, мадам припомнит его – он высок и довольно красив, у него русые, чуть тронутые ранней сединой волосы, густые черные брови и манера поглядывать на всех чуть презрительно прищурившись. Или молодой Бониве – рыжий, кудрявый, с ослепительной улыбкой и светлыми голубыми глазами. Он не меньший дамский угодник, чем сам Франциск, и говорят, даже осмелился поступить дерзко с сестрой герцога Ангулема Маргаритой, тайком забравшись в её спальню, откуда благородная дама выгнала его с шумом и криком, да ещё и сильно поцарапала. У него по сей день на виске остались отметины от её коготков, которыми он любит похвастать. Но брат строптивицы, Франциск, терпимо отнесся к этой проделке своего друга, ведь он считает, что в жизни нет ничего увлекательнее любовного приключения, а сама Маргарита уже давно считает Бониве своим верным рыцарем, и при дворе он носит её цвета.