Лесная герцогиня - Вилар Симона. Страница 105

Сам сын покойного, Гизельберт, задавал тон веселью. Он сидел по правую руку от короля, и его раскрасневшееся от вина и еды веселое лицо являло собой разительный контраст рядом с мрачной физиономией Простоватого. Тот молча ел, глаза его были опущены, лишь порой он оглядывал залу, словно ожидая чего-то. Видно было, как он вздрогнул, когда Гизельберт, качнувшись, облил его вином из чаши. Поджал губы, сдерживаясь. Королева Этгива бросила на него ободряющий взгляд, но сама напряглась, когда молодой герцог что-то сказал ей. Рассмеялся. Она не взглянула в его сторону, лишь попросила Аганона подать ей засахаренную грушу и, не глядя на Гизельберта, передала ему. А он, в свою очередь, протянул плод Эмме. У Ролло напряглись желваки, когда он увидел, как навязчиво предлагал Гизельберт грушу его жене, даже обнял ее за плечи, смеялся. Эмма, вся в черном, бледная и напряженная, пыталась освободиться из объятий, резко оттолкнула его руку, так что плод выпал, покатился по полу. Герцог тут же перестал смеяться, стукнул кулаком по столу так, что подскочили бокалы. Почти тряс Эмму, потом стал улыбаться, что-то шептать ей на ухо. Ролло видел, как она испугана, бледна, как старается держать себя в руках.

Он не мог больше этого выносить. Рыцари стояли на местах за столами знати, прежние охранники вышли. Ролло резко повернулся к двери, так что собиравшиеся внести в зал очередные блюда лакеи – на их плечах покоился огромный поднос с зажаренной целиком тушей оленя – отшатнулись от шагнувшего к ним воина с горящим взором. Мажордом попытался вроде возмутиться подобным нарушением подачи блюд, но так и застыл с открытым ртом, когда этот суровый воин спокойно закрыл перед его носом дверь. Услышал визг засовов и невольно перекрестился, вспомнив, как недавно то же самое случилось и при захвате дворца новым герцогом.

Ролло же, опустив последний засов, спокойно пошел в сторону пирующих. Среди шума, звуков музыки, хмельного веселья сначала на его присутствие никто не обратил внимания. Ролло быстро все примечал. На пиру много духовенства. Хорошо, эти не воины. Женщин, кроме королевы и вдовствующей герцогини Эммы, не было, а присутствующие мужчины по традиции без оружия, если не считать ножей для разделки мяса. Ролло миновал музыкантов, шел прямо к главному столу на возвышении. С презрением подумал, насколько глуп Гизельберт, если не учел, что тем же способом, каким он совершил переворот, могут воспользоваться и другие. И с невольной яростью вспомнил, как сам еще не так давно охотился с этим выродком, как поддался его дьявольскому обаянию. Сейчас же он ненавидел его, ненавидел так люто, что еле сдерживался, чтобы не кинуться вперед, не снести эту подлую улыбающуюся голову.

Гизельберт словно почувствовал его взгляд, оставил Эмму в покое, повернулся к приближающемуся мрачному воину. И улыбка застыла на его губах, глаза расширились. Он замер.

И не только он. Ролло узнавали, но его появление в зале среди пирующих казалось столь неожиданным, что люди словно не верили, что это он, умолкали, не сводя с него глаз. Даже музыка смолкла. Епископ Ратбод, зажмурясь, потряс головой, быстро перекрестился. Даже ожидавший нечто подобное Карл моргал, немо шевелил губами, но лишь выдохнул воздух. Аганон застыл с не донесенной до рта чашей, медленно поставил ее на стол. Эмма же только глядела на Ролло, замерев, прижав руки к груди, была бледна как лилия.

И тут старый вояка Матфрид с удивительным для его лет и комплекции проворством перескочил через стол и сзади кинулся на Ролло, обхватил его за шею руками. В следующий миг норманн, сжав руки напавшего, резко рванул вперед так, что крупный Матфрид буквально перелетел через него, грохнувшись о плиты пола с такой силой, что потерял сознание и остался неподвижен.

Больше никто не успел напасть. Хотя бы потому, что сзади пирующих возникли вооруженные люди, и их наставленное на гостей оружие красноречиво свидетельствовало, чем закончится пир в случае неповиновения. А когда один из людей принца все же попытался шуметь, стал кричать: «Измена!», то стоявший за ним воин-альбинос так стремительно снес ему голову, что больше никто не посмел выражать непокорность.

Гизельберт понял, что попал в ловушку. Медленно встал, стараясь сохранить достоинство.

– Как вы посмели…

– Молчи! – рявкнул Ролло. – Посмел тот, кто смел, и не тебе, волчий выродок, спрашивать меня.

Глаза Гизельберта бегали по сторонам. Он слышал, как в дверь стали стучать, но от этого было мало толку, к тому же вскоре испуганный гомон за дверью залы сменился истошными криками: «Пожар!»

– Ты проиграл, Гизельберт, – спокойно произнес Ролло. – Твой дворец горит, твоим людям не до тебя, твои охранники заперты. А ты… Ты в моей власти.

Гизельберт еще молчал, не знал, как себя вести, когда Карл вскочил с места.

– Слава богу, слава богу!

Обегая стол, он случайно толкнул Эмму, и она почти упала на Гизельберта. И тот словно опомнился. Выхватил кинжал. Ролло кинулся вперед, но крик Гизельберта остановил его.

– Ни с места, или я зарежу ее!

Он отступал, увлекая за собой Эмму, прижав острие кинжала к ее горлу.

Эврар хотел было подкрасться сзади, но Гизельберт резко обернулся, и Меченый замер на месте. Гизельберт запрокинул Эмме голову, нервно дрожал, но кинжал у горла пленницы держал твердой рукой, а его горящие неистовым огнем глаза словно подтверждали, что он ни на миг не задумается выполнить свою угрозу.

На какое-то время в зале наступила тишина. Ролло молчал, сжимал в руке меч, который – увы! – не мог сейчас пустить в ход.

Неожиданно раздался голос Аганона:

– Смелее, Роллон! Гизельберт не причинит вашей возлюбленной вреда. Всем известно, что он неравнодушен к чарам вдовствующей герцогини.

Его прервал громкий издевательский смех самого Гизельберта.

– Да, она сладкий плод – клянусь башкой Христовой! Но она сама могла бы вам поведать, что значит для меня нежнейшая из привязанностей, когда дела касаются моих интересов. И поведала бы, если бы не боялась порезать свою нежную шейку.

И он рванул ее так, что она невольно вскрикнула.

Ролло закрыл глаза. От напряжения и страха за слабую беспомощную женщину у него заболело сердце. И было страшно, так страшно, как никогда в жизни.

– Что ты хочешь, Гизельберт?

Король Карл так и подскочил.

– Что означает «что ты хочешь»? Разве ему сейчас приказывать нам? Клянусь памятью предков – разве ситуация уже не в наших руках? И я повелеваю…

– Заткнись! – прикрикнул на короля Ролло.

Тот опешил, покраснел, даже словно взъерошился. Но взгляд Ролло, то, как он угрожающе сжимал меч, принудили его к повиновению. Надолго ли? Ролло понимал, что, кроме Эврара, если Карл велит, никто не осмелится ослушаться августейшего приказа. Люди, с которыми он проник во дворец, присягали именно королю. Но пока они в опасности, пока еще не вышли из его повиновения, он должен оставаться их главой. Должен выжать из ситуации все, что возможно.

Тишина в зале являла разительный контраст с тем переполохом, что происходил снаружи. В двери больше не ломились, но слышались крики, команды, гул набата. Ролло мысленно поблагодарил старого мелита за его идею с поджогом. Пожар – страшный бич, и он отвлекал сейчас внимание дворцовой челяди и охраны от ситуации, в какой оказался их герцог. И Ролло должен был воспользоваться этим моментом. Пока не вышибли двери, пока в самом зале не началась паника, пока рыцари короля еще подвластны ему.

– Гизельберт! Я не сомневаюсь, что ты сможешь убить эту женщину. Однако подумай хоть на миг, что тогда произойдет с тобой. Что я сделаю с тобой?! – При последних словах его голос едва не сорвался на рык. Глаза сверкнули холодом стали. – Но я обещаю, я даю тебе слово Роллона Нормандского, что не причиню тебе вреда, что ни ты и никто из здесь присутствующих особ не пострадает, если ты примешь мои условия. Ты отпустишь эту женщину, не причинив ей вреда. А взамен я оставлю тебя в покое. Подумай, герцог Лотарингский, стоят ли твоя месть мне и жизнь Эммы Робертин того, чего ты уже достиг, добившись герцогства твоего отца.