Лесная герцогиня - Вилар Симона. Страница 107

Глава 14

Круглая зала пограничной башни была совсем новой, выстроенной из светлого нормандского известняка, еще не успевшего потемнеть от копоти, с недавно вставленными в оконные переплеты тонкими кусочками слюды. Может, поэтому, несмотря на монолитные стены и внушительные арки, зала казалась такой просторной, светлой, чуть розоватой в отблесках пламени. Но нормандским воинам, сгрудившимся у очага, казалось, что свет исходит от прекрасной рыжеволосой женщины, что сидела у огня и пела, подыгрывая себе на лире. Она была необыкновенно красива, ее темные глаза лучились счастьем, а улыбка ослепляла белизной. И суровые глаза северных воинов теплели, черты смягчались, они улыбались, прислушиваясь, как взлетает и опускается, будто порхает, чарующая песнь.

– Наша Птичка вернулась!..

Эмма пела:

Ее сильный бархатный, богатый переливами голос завораживал слушателей. А Эмма сама словно заново открывала в себе желание петь, наслаждаться, быть счастливой и верить в будущее.

Счастье… Оно было с ней всю их долгую дорогу, пока они пробирались сквозь заснеженные леса, петляли по дорогам, избегая разъездов, ночевали в сыром лесу, терпели холод и голод. Но что значили эти трудности в сравнении с той великой радостью, которая переполняла ее, не помещалась в ней. Она не обращала внимание на нытье короля Карла, едкие замечания фаворита Аганона, на зависть в глазах Этгивы. Эмма смеялась, шутила, пела, и все ее спутники казались ей милыми, чуть забавными, она даже жалела их.

А потом леса закончились, и они расстались.

Карл напоследок сказал Ролло:

– Ты спас меня из плена, поэтому можешь беспрепятственно ехать через мои владения. Но помни: я не забыл об участи моей дочери Гизеллы, которую вверил тебе и которую ты погубил. И что бы ни связывало нас – мы навсегда останемся врагами.

Ролло даже не глядел на короля, поправлял шапочку на рыжих кудряшках сидевшей перед ним дочери. Улыбнулся, когда она, подняв румяную мордашку, невинно спросила:

– Он уезжает? Вот и хорошо. Противный злой дядька!..

– Тс-с, Герлок, сердечко мое. Этот человек все-таки твой двоюродный дедушка и наш король.

Потом он взглянул на надменно-обиженно выпятившего нижнюю губу Простоватого.

– Я бы смог, Каролинг, считать тебя своим врагом, если бы ты не был столь ничтожен. Но тем не менее я не забыл, что ты позволил своим людям помочь Эврару освободить меня. И я сумею быть благодарным.

Король почел ниже своего августейшего достоинства ответить варвару. Исподлобья наблюдал, как по-приятельски простились с Роллоном королевские рыцари.

Потом они вновь тронулись в путь – Ролло, Эмма, их дочь с простодушной нянькой из арденнской глуши, не перестававшей удивляться, до чего же велик мир и бесконечна дорога, молчаливый Эврар. Маленькая Герлок в основном ехала с отцом. Он ей нравился. Об этом она и поведала Эврару.

– Мой папа Ролло куда лучше, чем тот худой старик, который был в Стене.

Однако вежливо добавила, зная, что неприятный старик умер:

– Мир его праху.

Ролло смеялся до колик. Смесь заученных манер и детской непосредственности восхищала его.

– Настоящая христианская принцесса. Но глаза у нее скандинавские, глаза моей матери. Герлок дивно похожа на нее, я сразу это увидел, когда Мумма вынесла ее ко мне.

– Нет, она похожа только на меня! – смеялась Эмма, даже показывала Ролло язык.

Теперь она все время дурачилась, шутила, тормошила его, ластилась к мужу. Мумма таращилась на нее, словно не узнавая в этой взбалмошной девчонке ту достойную даму с полными печали глазами, что когда-то приняла ее в дом в далеком арденнском селении. Даже недоуменно смотрела на Эврара.

Эврар порой ворчал:

– Что я буду делать в Нормандии? Это край воинов, и стариков, отслуживших свое, там не любят.

Ролло хлопал его по плечу так, что мелит едва не валился на холку лошади.

– Не смеши меня, Меченый. Я видел в Монмеди и Стене, на что способен такой старик, как ты. И мы еще с тобой повоюем. А если не захочешь, то в Нормандии для тебя всегда найдется дело. Жена сказала мне, что ты умеешь разводить лошадей, вынашивать соколов, натаскивать псов. О, такой работы у меня предостаточно! Скорее бы доехать! Клянусь молотом Тора и ранами Христа, что хочу домой! В Нормандию! Ну, моя рыжая женушка, только любовь к тебе могла заставить меня бродить пешком по свету!..

Эмма улыбалась. Они обвенчались в первой же придорожной часовне, но она всякий раз вспыхивала радостной улыбкой, когда Ролло называл ее женой. Теперь она носила это звание по праву.

Когда они достигли границ Нормандии, он с гордостью показывал на мощь и надежность выстроенных им крепостей, через которые они проезжали, рассказывал, что подобный тип построек уже называют «нормандским», и все – франки, фламандцы, бретонцы – стали строить свои укрепления по этому образцу.

Но Эмма почти не слушала его, смотрела на встречавших их людей.

– Госпожа вернулась! – кричали они. – Герцог вернул в Нормандию нашу Птичку!

Она и не ожидала, что ее помнят здесь, что она по-прежнему госпожа, независимо от того, венчанная она жена их герцога или нет…

И сейчас, когда она, окончив петь, оглядела слушавших ее улыбающихся воинов, то вдруг поняла, что ей больше нечего желать. Эти люди, с их теплотой в глазах и суровыми улыбками… И задремавший у стены Эврар – она даже не обиделась, что он так равнодушен к ее дивному голосу… И Ролло с маленькой дочкой на коленях… И даже заботливо чистящая сапожки Герлок Мумма… Она оглядела их всех, и сердце ее переполнилось нежностью и благодарностью, и Эмма заплакала. Она никогда не знала счастья плакать от радости!..

Ролло заволновался.

– Что случилось, Птичка моя?

Она и слова не могла вымолвить от охватившего ее безграничного счастья. А он все так же трогательно утешал ее.

– Успокойся, родная. Скоро мы будем дома, в Руане. И ты встретишь Гийома!

Глаза Эммы сияли сквозь светлую пелену слез. О чем еще она могла мечтать?

Герлок же заволновалась.

– А этот мой братец не будет меня обижать? Мама не станет любить его больше, чем меня?

Ролло стал щекотать ее, подбросил высоко.

– Главное, что тебя буду любить я.

Герлок-Адель и в самом деле навсегда осталась любимицей отца. А Гийом… Эмма любила его так, словно пыталась наверстать упущенное. Ее сын был таким красивым, серьезным, разумным… и таким нежным. Она баловала его, гордилась им, они вместе подолгу гуляли, она пела ему, учила христианским молитвам.

Порой Ролло недовольно пенял Эмме:

– Ты, рыжая, просто испортишь мальчишку. А мне не нужен неженка, мне нужен воин.

И так уж вышло, что, несмотря на любовь, скреплявшую их союз, меж ними, как и раньше, стали происходить бурные ссоры, переходившие в споры и заканчивающиеся легкими потасовками. Но что значили все эти мелкие неурядицы, когда они были вместе, а за обычной перепалкой следовали ненасытная страсть и безбрежная нежность. И даже Эврар Меченый, поначалу переживавший из-за их разногласий, вскоре перестал придавать им значение. Он сдружился с соратником Ролло Лодином Волчьим Оскалом, и тот поведал ему, что идиллии в этой семье никогда не было.

– Я даже поначалу думал, что Ру вскоре надоест такая непокорная жена. Теперь я так не считаю. Ру нужна именно эта женщина, как ветер парусу. Без нее же наступает штиль. А это самое худшее для викинга. Так что пусть себе ссорятся. Их это только раззадоривает.

Эврар согласно кивал:

– Неугомонные они оба. Вчера вон ругались, она хлопала перед его носом дверью, он ругался почем зря. А сегодня, чуть рассвело, льнут друг к дружке, будто голубки. Взяли у меня птиц, ускакали на охоту. Ладно, Оскал, идем, я тебе своих новых сапсанов покажу.