Лесная герцогиня - Вилар Симона. Страница 32

– Я уже говорил с преподобным Седулием, чтобы он прислал тебя на рудник. Людей и так не хватает.

– Боже упаси, Бруно. Я ведь тут только все испорчу. Здесь самое дело для тебя. Я же могу только полюбоваться со стороны, понаблюдать, как ты потеешь и покрываешься сажей у огня.

– Тьерри! – возмущенно воскликнула Эмма, но было поздно.

Бруно одним скачком оказался подле юноши, схватил его за горло огромными, как клещи, руками.

– О, Пречистая! Да разнимите же их! – кричала Эмма, цепляясь за гриву заволновавшегося коня.

Никто не тронулся с места. Работа остановилась, все с интересом наблюдали за происходящим. Знали, что меж этими двумя из-за прекрасной хозяйки Белого Колодца давно идет соперничество, и сейчас все ожидали, чем же оно закончится. Люди из Белого Колодца даже стали подзадоривать своего старосту выкриками.

– Бруно, прекрати! – требовала Эмма.

Тот словно и не заметил окрика. С холодной яростью душил Тьерри, наблюдая, как потемнело у того лицо. Тьерри безуспешно старался разнять сжимавшие его горло пальцы. А потом, неожиданно собрав последние силы, хлопнул старосту по ушам. Тот резко отшатнулся, хватаясь за голову, зарычал сдавленно, весь согнулся от боли. Тьерри все еще тяжело дышал, массируя горло, потом неожиданно шагнул вперед, резким выпадом ноги опрокинул Бруно на землю. Потом еще раз ударил. Казалось невероятным, что он мог свалить такого богатыря, но тем не менее он побеждал. И теперь люди из селения Святой Губерт весело кричали, свистели, улюлюкали.

Эмме пришлось остановить Тьерри. Но тот опомнился и сам, когда Бруно, все еще мотая головой и задыхаясь, стал делать попытки встать. Видимо, понял, что пора отступить. Резко отскочил в сторону, побежал. И опять сторонники старосты провожали его криками и свистом.

Бруно, казалось, готов был кинуться вдогонку, но удерживало чувство долга. Из-за этого происшествия работа на руднике совсем остановилась. Он стал кричать, отдавать приказы. На Эмму глядел исподлобья.

– Клянусь всеми духами этой земли – я убью этого выродка!

Эмму прошиб озноб. В словах Бруно было столько ненависти, что она испугалась, что он не преминет выполнить свою угрозу. Если Тьерри не возьмет под защиту Седулий. Надо будет переговорить с настоятелем. Он один имел влияние на Бруно.

Тьерри она нашла в проходе из долины рудника. Он ожидал ее, сидя на выступе скалы. Что-то сказал, но она не разобрала слов. Горло Тьерри опухло, каждое слово вызывало гримасу сдерживаемой боли.

– Едем, я приготовлю тебе полоскание.

Уже в усадьбе, ухаживая за Тьерри, она рассказала ему об угрозе старосты. И когда юноша, как всегда, стал отшучиваться, накричала на него, сказала, чтобы он не смел более приезжать к ней, ибо отныне в Белом Колодце она ему не заступник.

– Бруно разгневан, и он сильнее тебя.

– Но все же сегодня я победил его! – кипятился Тьерри.

– Бруно поклялся убить тебя. А мне бы этого не хотелось.

Тьерри замер на полуслове, поглядел на Эмму так нежно, что она смутилась.

– О, госпожа, если я буду знать, что хоть одна слезинка прольется из этих прекрасных глаз, – мне и смерть будет не страшна. – Его глаза так и лучились обожанием.

Эмма смущенно взлохматила ему волосы.

– Лучше я буду приезжать к тебе в Святой Губерт, и мы будем вместе смеяться. А Бруно… Он опасен и очень силен. Ты ведь слышал, что он в одиночку заломил медведя. И видел шрамы у него на спине и на лбу.

Тьерри вдруг весело расхохотался.

– Ну, насчет спины не знаю, а на лбу у него отметины явно не от медвежьих лап.

И он поведал Эмме забавный случай, когда Бруно гостил в монастыре и изрядно перепил с братом Бертином. Бертин – монастырский скотник, и в тот день ему надо было заколоть барана. И вот, после очередного ковша медовухи, они отправились в хлев. Бруно вызвался помочь, велел Бертину держать барана, а сам резанул тесаком. Но, видимо, медовуха сделала его неловким, удар пришелся вкривь и только ранил скотину. Баран вырвался, обрызгав неудачных забойщиков фонтаном крови. Дверь они за собой не прикрыли, и обезумевшее животное выскочило наружу. За ним – Бертин, а следом – Бруно, все еще с окровавленным тесаком. А в это время монастырский лекарь Иммон копал грядки за стеной монастыря. Возясь с землей, он как-то не заметил проскочившего барана, но когда следом пробежал окровавленный Бертин, решил, что стряслось что-то ужасное. А тут появился Бруно с тесаком. И тогда толстяк Иммон подумал, что после хмельной медовухи Бруно впал в буйство и напал на Бертина. Отважный лекарь выскочил наперерез Бруно и со всей силы огрел его лопатой по темени. Сам же выхаживал его потом.

Эмма весело смеялась, слушая Тьерри, но затем настояла, чтобы он ушел.

– Вы приедете ко мне? Или малыш, которого вы носите под сердцем, задержит вас в Белом Колодце?

Она пообещала, хотя знала, что лжет. Теперь ей все сложнее было отправляться в путь. Спина ее начинала от долгого пути болеть, ноги затекали. Нет, видимо, ей придется просто передавать Тьерри весточки через монахов. Хотя она и будет скучать по «братцу».

В августе Седулий отправился продавать железо в Льеж, а вернувшись, привез гораздо меньше, чем обычно, муки. Из-за засухи и грозившего неурожая цены на хлеб необычайно возросли. Теперь вся надежда была на лес – основной кормилец арденнских жителей. Люди помногу охотились, а женщины коптили мясо, зная, что каждая прокопченная тушка спасет в голодные дни зимы чью-то жизнь.

Дни стояли необычайно жаркие. Ветер, порой врывающийся в долины, походил на раскаленное дыхание плавильной печи. Трава совсем выгорела и пожелтела, а ручей обмелел, и из него исчезла рыба. Зато в горах из подземных родников по-прежнему била вода и в диких озерах среди леса плескалась форель. Теперь женщины каждый день уходили в лес, ловили рыбу и коптили ее там же, а потом возвращались в селение, истекая потом под тяжестью ноши. Но все же коптить рыбу в лесу, где было заметно прохладнее, было предпочтительней, чем в опаленной солнцем долине.

Однажды, когда стоял полуденный зной, Эмма мыла в доме терновые ягоды для наливки. Ей помогала младшая дочь хозяев десятилетняя Обрея. Больше в доме никого не было – Ренула ушла к лесному озеру коптить рыбу, Бальдерик и старшая хозяйская дочь Рустика были отправлены помогать на руднике, а Вазо… Эмма порой прислушивалась к стуку над головой. В этот знойный день, когда жизнь в селении замерла, эти звуки казались оглушающими. Но Вазо, с тех пор, как увлекся резьбой по дереву, удержу не было. Вчера он выточил деревянного конька, а сегодня вознамерился установить его на крыше. Эмма, глядя, как он, оставив костыль, карабкается на кровлю, несколько раз отговаривала его. Вот вернутся вечером мужчины, тогда и установим. Однако Вазо утверждал, что лучше его конька никто не установит. Даже палящий зной не мог его остановить.

Эмма ссыпала ягоды в чан, и они только собирались с Обреей установить его на огонь, как на улице что-то случилось. Послышался грохот, что-то упало, а затем раздались оглушительные вопли Вазо. Эмма с девочкой кинулись во двор и обнаружили голосившего возле упавшей лестницы управляющего.

– Убился! Ох, убился! – орал Вазо.

Эмма ощупала его и, кроме пары треснувших ребер, ничего смертельного не обнаружила. Вазо даже смог доковылять до ложа. Но при этом не прекращал стонать и утверждать, что, видимо, настал его смертный час.

– Умолкни! – прикрикнула на него Эмма. – Ну хочешь, я позову тебе священника, чтобы исповедаться?

У Вазо округлились глаза. Уж если и госпожа думает, что он помирает, то дела совсем скверные. Эмма рассчитывала, что если прибудет монах, то они на пару убедят управляющего, что нет ничего страшного, но теперь поняла, что совершила ошибку. Вазо рыдал в голос, слезы градом стекали ему в бороду, и он твердил, что если ему пришла пора помереть, то ему нужен священник и Ренула, ибо свои последние минуты он хочет провести со спутницей жизни.

Как Эмма его ни утихомиривала, он только расходился. Просил кликнуть к нему жену. А тут еще Обрея с перепугу начала голосить и, заливаясь слезами, льнула к отцу.