Лесная герцогиня - Вилар Симона. Страница 81

Этгива же вдруг велела остановиться. Распахнула дверцу.

– Садитесь ко мне. С девочкой. Эй вы, толстухи, подвиньтесь. Дайте место герцогине Эмме с дочерью.

Эмма, все еще не в силах вымолвить ни слова, глядела на нее. Повиновалась лишь, когда королева повторила приказание. Держа дочь на руках, поднялась в открытую дверцу дормеза. Голова ее шла кругом. Конечно, размышляя о своем возвращении, о том, что их с Герлок ищут, смела надеяться на достойный прием. Но теперь даже растерялась. Видимо, гордячка Эмма совсем одичала за годы, проведенные в глуши Арденнского леса, и сейчас молча сидела на груде мехов перед королевой, почти машинально приняла из рук одной из сопровождавших Этгиву дам чашу с подогретым вином, а второй все еще испуганно прижимала к себе дочь.

Герлок тоже притихла, зачарованно глядела вокруг. С потолка, покачиваясь, свисают золоченые светильники на цепочках, кругом вышитые подушки, мягкие валики с шелковыми кистями, на треноге рдеет угольями жаровня под узорчатой решеткой, стенки обиты дорогими мехами. И все эти дамы в лебяжьем пуху, бархате и золоте. А запах как летом, когда ее матушка сушит травы. Девочка даже громко чихнула.

Королева же болтала без умолку:

– О, Пречистая Дева, как славно, что я встретила вас! Ведь вас повсюду ищут, а нашла именно я. То-то обрадуется мой венценосный супруг Карл. Он ведь так волнуется, если вас не найдут и Ренье не сможет объявить Адель Лотарингскую своей наследницей. А это надо сделать очень скоро. Как можно скорей – видит Бог. Ведь Ренье совсем плох стал, на ладан дышит. И случись с ним что до того, как он объявит Адель наследницей и невестой маленького Оттона Верденского, в Лотарингии могут начаться немыслимые смуты. Каждый тогда будет стремиться к власти, а это значит – война и, возможно, падение престижа Карла. Но теперь-то все будет в порядке! Я лично позабочусь о вас и представлю ко двору под своим покровительством. Вот уж будет славно! Вот я удивлю всех, когда привезу вас и эту маленькую красивую девочку. Эй, Адель Лотарингская, – ты, наверное, и не догадываешься, что сейчас ты самая знаменитая особа во всех подвластных Каролингам землях? Ну, не бойся, иди ко мне. Я тебя избалую и сделаю настоящей принцессой. Ты ведь моя родственница, как-никак родственница королевы. О, у нее ваши ямочки, сударыня! Да вы никак плачете, мадам?

Эмма ничего не могла с собой поделать. Слезы так и хлынули у нее из глаз.

– О, ваше величество! Я и не ожидала… Да возблагодарит вас Господь и святые угодники за вашу доброту.

Этгива тут же стала стучать в стенку дормеза, приказывая остановиться. Бесцеремонно выпроводила своих дам.

– Успокойтесь, герцогиня. Расскажите лучше, что с вами приключилось. Где вы пропадали столько времени? Поговаривали даже, что вас нет в живых.

Эта юная, возвысившаяся наконец-то королева так и светилась неугомонной энергией. Она пыталась успокоить Эмму, забрала из ее дрожащих рук так и не востребованное вино, подсела, улыбаясь. А Эмма лишь всхлипывала да бормотала слова благодарности.

Этгива засмеялась и показала ей браслет у себя на запястье – золотая змея с изумрудными глазами, заглатывающая свой хвост.

– Помните его? Вы подарили мне эту вещь, когда я еще была никем. А я всегда умела ценить тех, кто был добр со мной во время моей опалы.

Эмма отерла слезы, попыталась улыбнуться.

– Благодарность – великое достоинство у власть имущих.

Этгива гордо улыбнулась.

– Да, теперь я могу причислить себя к числу таковых.

И она тут же стала говорить о том, как изменилось ее положение, как учтив и благосклонен к ней ныне ее муж, как много значит ее слово при дворе. Даже фаворит Аганон заискивает перед ней, одаривает ее богатыми подарками.

– Если бы вы знали, герцогиня, какие у меня теперь покои, наряды, украшения!

Глаза ее блестели. Для нее власть прежде всего представлялась в роскоши и богатстве. И теперь у нее все это есть. Но она готова поделиться тем, что имеет, с Эммой. Вернее, появление Эммы было для нее еще одним развлечением. Поэтому она тут же зажглась новой идеей, как представит герцогиню с дочерью ко двору, как обрядит ее и Адель, как научит новомодным церемониям.

Взглянув в окно и увидев на холме какие-то строения, Этгива спросила, что это, и, узнав, что это Лонгийонский монастырь, тут же велела свернуть к нему.

– Не будет большого вреда, если мы немного задержимся в пути и прибудем в Стене через пару дней. Я пошлю гонца с сообщением, что пожелала посетить лонгийонского отшельника. Знаете, это такой старик, который живет в пещере и питается только горохом и дождевой водой. Он ужасно вонючий, весь в коросте, и, по правде говоря, я не так и жажду встретиться с ним. Но мы воспользуемся предлогом подобного благочестивого посещения, дабы в этой обители я смогла заняться вами и Аделью. Ибо нельзя же вас привезти ко двору в одежде из домотканого сукна. А в моих сундуках найдется немало тканей и нарядов!

И она тут же стала отдавать приказы, чтобы никто не смел сообщать в Стене о появлении герцогини. Пока это ее тайна, возможность подготовить настоящий сюрприз и удивить всех.

Едва обоз въехал во двор монастыря и еле Эмма успела обмолвиться парой слов с Эвраром, как королева уже велела ей следовать за собой. Удивительно, сколько энергии было в этой нетерпеливой девушке. Все вокруг нее ходило ходуном: она приказала внести свои сундуки, наскоро опустила колени перед настоятелем, облобызав его перстень, тут же справилась о святом отшельнике из пещеры и одновременно велела приготовить поесть для своих болонок. Лакеи несли за ней их, штук двенадцать, не менее – надушенных, с ленточками, важно восседавших на подушечках и брезгливо потявкивавших на незнакомых людей. Герлок глядела на них как на нечто невиданное. После арденнских овчарок Эврара эти ей казались едва ли не эльфийскими существами и привели девочку в неописуемый восторг, что расположило к ней королеву.

Эмма проследовала за Этгивой, которая, держа Герлок за руку, поднималась по узенькой лестнице с низким сводом. Герлок беспечно лепетала, вмиг проникнувшись симпатией к такой нарядной и милой девушке и не особенно представляя, кем является ее новая подружка. Эмма, заметив это, вспомнила, как ее дитя, словно сердцем, сразу определяла, кто ей друг, а кто – враг. И ни разу не ошиблась. Видно, небо наделило ее девочку этим редким даром, и Эмма была рада за нее, от всей души надеясь, что, возможно, это убережет Герлок от тех ошибок, которые так неосмотрительно всю жизнь совершала ее мать.

Герлок казалась веселой и беспечной, но, войдя в покой монастырской опочивальни, которую настоятель услужливо представил почетной гостье, девочка заволновалась, стала спрашивать, где ее Мумма. Успокоилась, лишь завидев няньку.

– Она будет со мной, – не терпящим возражений тоном сказала малышка королеве, так, как обычно любила приказывать всем в Белом Колодце. Эмма была даже смущена, но Этгива только смеялась.

Мумма также держалась запросто, словно недопонимала, к какой высокородной особе попала. Больше почтения отдавала Эмма и, оглядев опочивальню, спросила, где же будут они с девочкой спать. Ей еще трудно было понять, что в аббатстве не принято всем спать скопом, недоуменно пожимала плечами. Но что ее поразило, так это обилие тканей, какие тут же стала доставать из сундуков королева. Ничего подобного в арденнской глуши и представить не могли. У Эммы тоже невольно забилось сердце. Золотой алтабас, узорчатая парча, мягкий бархат, слабо мерцающий шелк. И всевозможные прикрасы – пряжки, фибулы, тесьма, бахрома, меховые горжетки. Дыхание перехватывало от подобного великолепия. Как же долго она была лишена всего этого!

В Эмме опять стало оживать желание быть прекрасной, обворожительной, восхитительной. Невольно развеселилась, разглядывала предоставленное в ее распоряжение богатство. Чувствовала, что для Этгивы все это – просто игра, возможность развлечься. И ничего не имела против. Но все же осмелилась сделать несколько замечаний, стремясь проявить собственный вкус. У Этгивы было явное пристрастие к ярким, кричащим тканям самых немыслимых расцветок и цветосочетаний. Эмма же знала, что ее внешность сама по себе достаточно выразительна, чтобы не переусердствовать в излишней пышности и не затмить свою природную красоту, а лишь подчеркнуть. Поэтому мягко сдерживала пыл королевы, стремясь полагаться на свой вкус. Однако до чего же было упоительно вновь выбирать, наслаждаться, испытывать радостное возбуждение от предоставленного в ее распоряжение. Она стала радостно смеяться, облекая себя в нежно-шафрановый шелк, накидывая на плечи серебристые ткани с ворсом.