Лесная герцогиня - Вилар Симона. Страница 83

– Ты не знаешь этого так переполошившего всех Гергарта?

Эврар хмыкнул.

– Человек Гизельберта. Небось помчался доносить.

Он увидел, как побледнела Эмма, как нервно стянула у горла мех плаща.

– Ну что ты, Птичка, все уже позади. Не сегодня-завтра королеве надоест держать вас здесь. Отвезет вас в Стене, а там вы окажетесь под защитой царственного дядюшки и мужа.

Он оказался прав. Этгива была довольна, как преобразила Эмму. Теперь и ко двору ее не стыдно представить, приписав себе все заслуги. Велела выезжать на другой же день, даже выслала наперед гонца.

Их встречали, как и хотела королева, – с колокольным звоном, с фанфарами, вынесли вышитые хоругви. Навстречу выехала целая толпа знати и духовенства. Даже Карл появился впереди отборных воинов в чешуйчатой броне. Сидел на высоком коне, располневший, изнеженный, высокомерный, в сверкавшем сапфирами четырехугольном венце Каролингов. Эмму даже облобызал. Держался так, словно всегда был ей добрым дядюшкой.

– Как же я рад встрече с вами, милая племянница. Слава Иисусу Христу – вы прибыли как нельзя более кстати. А это и есть наша надежда, наша радость, славная лотарингская принцесса Адель? Иди сюда, дитя мое, дай благословить тебя.

Герлок скоро привыкла, что ее все величают принцессой. Словно всегда была готова к этому. И на непривычное имя Адель сразу стала отзываться. С готовностью подошла к королю, вела себя как должно, чем даже удивила мать, восхитила Этгиву и умилила не отстававшую ни на шаг от девочки Мумму.

– Король-то, сам король! – шептала она Эмме, умильно лила слезы, ведь раньше слышала о короле как о чем-то великом и сверхъестественном, почти как о Боге.

Но Эмма еще не забыла прежнего унижения. Еле смогла выдавить улыбку. Нужно смириться. Так было выгодно. И для нее, и для дочери Ролло. Она ведь всегда хотела, чтобы ее дитя возвысилось.

Их окружила целая толпа придворных. Она увидела любезно кланявшегося Аганона, приветливо улыбавшегося Рикуина Верденского. Его сын был здесь же. Спокойный малыш, с заученной готовностью протянувший руку невесте. Для Герлок все это было забавой.

– А ты будешь со мной играть? – громко спросила она, развеселив окружающих.

Детей посадили в богатый паланкин, понесли. Вокруг живой стеной стояли люди, махали руками, выкрикивали приветствия. Эмма невольно ощутила торжество. Лишь когда к ней приблизился старый глава рода Матфридов, даже вздрогнула. Вспомнила его сына. Вспомнила все. Едва не отшатнулась, когда старый Матфрид учтиво припал к ее руке. Совсем седой, от былого буйства и следа нет.

– Матфриды иссякают. Род Длинной Шеи будет жить.

В глазах тоска. Знал ли уже о гибели сына? По крайней мере она не собиралась ему ничего рассказывать. Отвернулась, ища глазами Ренье. Герцога не было. К ней с поклоном приблизился граф Рикуин.

– Его светлость не мог из-за болезни выехать к вам навстречу. Однако он с нетерпением ждет свою супругу и дочь во дворце.

«Дочь Ренье». Эмма заставила себя улыбаться. Пусть будет так! Ей не составит труда солгать. Ради Герлок. Ее дитя с детства познает почет и уважение, она не будет гонимой судьбой, как ее мать. Даже ее ранний брак не пугал Эмму. У Рикуина красивый сын, он похож на отца, и в нем благородная кровь графа Верденского. Это хороший союз. Все остальное не важно. И Эмма решительно, под ликующие крики, ступила на высокое крыльцо старого, помнящего еще Меровингов [23], дворца.

Вперед уходила длинная зала. Кирпичные, цвета засохшей крови, арки округло выгибались над головой. Окон почти не было, лишь в торцах залы пробиты узкие, как щели, проемы, облагороженные вставленными в последние годы цветными витражами. Кое-где горели факелы, у которых с непроницаемыми лицами высились охранники с копьями и длинными каплевидными щитами, столь огромными, что их острые концы упирались в кирпичный пол. Каминов здесь еще не устроили, но вдоль всей залы на подиумах горели огромные поленья открытых очагов. От них-то и исходило основное освещение, а над головами, скудно проникая в отдушины, клубился дым.

Вслед за королевской четой в окружении факелоносцев Эмма двинулась в конец залы, где в полумраке собрались какие-то люди. Герлок она вела за руку. Прошли мимо первого из очагов, второго, третьего. За четвертым наконец увидела возвышение, на котором стояли несколько важных сановников и прелатов. Писец-монах держал на подвешенном через плечо ремне доску для письма с готовыми перьями и свитками пергамента. Король Карл выступил вперед и, придерживая полы длинного плаща, взошел по ступеням на подиум, где стоял его трон. А рядом, в широком кресле, обложенный подушками, полулежал тот, кто все еще считался законным супругом Эммы.

Эмма глядела на него. Лиловая, пышно драпированная хламида Ренье тускло поблескивала золотым шитьем. А под ней – мощи. Эмма невольно замедлила шаги, пораженная. В ее памяти Ренье был старым, немощным, но полным достоинства правителем. Но сейчас… Несмотря на стремление казаться величавым, он был жалок. Лицо перекошено, абсолютно лыс, кожа да кости. Лишь в глазах под нависающими бровями отблеск прежнего властного высокомерия. Но на Эмму не глядел. Взгляд его был прикован лишь к маленькой фигурке Герлок. Девочка заметила на себе внимание этого старца, насупилась, стала прятаться за мать.

Эмма чувствовала, что на них смотрят. Взяв себя в руки, склонилась, чуть присев.

– Приветствую вас, господин супруг мой.

Сказала с достоинством дамы, никогда не знавшей лишений, со спокойствием госпожи, привыкшей повелевать. Но не могла заставить себя сделать еще шаг. Давнишняя обида холодила грудь. К счастью, вмешалась королева Этгива. Взяв девочку за руку, вышла вперед.

– Поздоровайся со своим батюшкой, Адель Лотарингская.

Этгива так и сияла, преисполненная гордости от сознания выполненного долга. А личико Герлок было недовольным. Даже когда Ренье попытался улыбнуться половиной лица и сделал ей жест приблизиться, не двинулась с места. Оглянулась на мать.

У Эммы было холодное лицо.

– Позвольте представить вам, мессир, нашу дочь – Адель.

Сама удивилась, как твердо прозвучал голос. Ни тени сомнения. Словно всегда знала, что понесла от Ренье. Ни от кого другого из тех, кто столь жесток был с ней, оставленной на произвол судьбы беззащитной женщиной. При живом могущественном супруге. Да, она не колебалась. Это был час ее торжества. И час ее мести.

Ренье наконец поглядел на нее. И что-то дрогнуло в подвижной половине его лица. А с опущенного уголка рта потекла слюна, которую с видом выполняющего священнодействие промокнул раб. Ренье же словно не мог оторвать от жены взор. Да и все остальные тоже. Этот полутруп и стоящая перед ним ослепительно прекрасная женщина были поразительным зрелищем.

Ренье чуть шевельнул рукой, указав на ребенка.

– Моя? – раздался его приглушенный голос. В глазах застыли колебание и боль.

Неуместное колебание. Эмма даже нахмурилась. Заметила, что король Карл, уже расположившись на троне, даже привстал, Этгива нетерпеливо притоптывала ногой, лотарингцы Ренье ждали, что скажет Эмма.

Она не намерена была отступать.

– Вы унижаете меня своим недоверием, мессир. Но ежели вам угодно, я готова поклясться.

Сама не ожидала от себя подобной дерзости. Но, кажется, не дрогнув солгала бы, положив руку на Библию.

Тогда Ренье вздохнул.

– Моя. Жаль только, что не сын.

Рикуин Верденский даже звякнул эфесом меча. Переглянулся с Эммой. «Как будто у него есть выбор», – говорил его взгляд, а жест, которым он теребил меч, указывал, что, получив надежду, этот спокойный человек так просто бы не отказался от нее.

А потом Ренье протянул руку Эмме. Она подошла, и он пожал ее кисть.

– Благодарю. И простите меня… Простите.

Здесь, вблизи, она явственно заметила, как он болен, слаб, несчастен. И даже ощутила жалость. Но запретила себе сочувствовать. Когда-то она пыталась стать Длинной Шее нежной и покорной супругой. В ответ же познала лишь жестокость и равнодушие. Да и теперь вряд ли Ренье нужна ее жалость, как не нужна и она сама. Все, что его волнует, – это Адель.