Ведьма и князь - Вилар Симона. Страница 50

– Слыхивал я, – говорил князь Малкине, – что при правителях Киева всегда есть волхвы-советники, и многие в том только доброе видят. Наши же кудесники со мной не считались, сами являлись, когда хотели, приказывали свое. В конце концов, чуть не рассорили с Киевом, да так, что я еле откупился. Но отныне я сам буду решать, что для племени хорошо. Однако советник-волхв, пусть и молодой, мне все же будет нужен. А поселишься при мне – не обижу. В тепле и холе сганешь жить, сытно есть, мягко спать. И когда мне понадобится совет или ворожба – должен будешь явиться предо мной.

Малкине пришлось почти все свое время проводить при князе. Он старался быть незаметным, не выделяться, чтобы старшины родов и бояре древлянские не завидовали ему. Ну, а то, что Мал вскоре без него обойтись уже не мог, это тяжким бременем легло на плечи теремного волхва. Только жалость к вечно нерешительному, мало верящему в свое данное рождением превосходство, запуганному прежними кудесниками Малу заставляла его служить в Искоростене. И вот теперь…

Вот уж действительно «теперь». Ибо Малкиня неожиданно понял, что не зря не отправился почивать. И то, что его взволновало, было рядом.

Малкиня не был наделен даром вещих кудесников хорошо видеть в темноте, однако он столько простоял во мраке, что глаза его уже давно привыкли к окружающей темени. Но еще до того, как различил в конце длинного перехода некое шевеление, он уже уловил мысли приближавшегося. Более того – понял, кто перед ним.

Сначала Малкиня почувствовал только страх. Он опасался того, кто подходил, знал его раньше и побаивался. Знал, что явившийся никогда не отличался добротой, всегда был коварным и, главное, могущественным чародеем, не чета ему, Малку, прозывавшемуся Малкиней. Даже то немногое, что получил Малкиня от ведьмы Малфриды, ничего не стоило по сравнению с силой того, кто занял сейчас главное место на Священной Поляне. И пусть волхвы древлянские уже не обладали прежним могуществом, тот, в ком дар от рождения, всегда мог почерпнуть мощь от окружающего мира, от богов, повелевающих ветрами и стихиями.

Малк даже присел в своем углу под лестницей, утешая себя мыслью, что здесь и тот, кто видел в темноте, не мог разглядеть его за толстыми ступенями мореного дуба. А значит, приближающийся не ожидает нападения. А думает он… Малку понадобилось несколько мгновений, чтобы внимательно проследить за мыслями чужого, разгадать его планы.

Колдун приближался беззвучно, словно плыл по воздуху. Ни половица не скрипнет, ни зашуршит под ногой коврик-подстилка из сухих трав. Чародей насылал сонную одурь, и Малкине стоило больших усилий не ослаблять внимания, одними губами повторяя заградительные заклинания. И все же был миг, когда он пропустил удобный момент и волхв-чужак, подойдя совсем близко, стал медленно подниматься по ступеням.

Где-то вдали зашлась лаем собака, и от этого внешнего звука Малкиня очнулся. Тряхнул головой, прогоняя остатки наваждения, и быстро выскользнул из своего укрытия под лестницей. Колдун успел уже подняться на несколько ступеней, когда Малкиня схватил его за полу белого балахона и что есть силы рванул вниз, одновременно ударив кулаком, как дерутся мужики во время кулачных боев.

И тут уже никакого чародейства – схваченный рухнул как подкошенный и только охнул. Малкиня оседлал его, накрыв голову и лицо полой своего темного одеяния, и стал бить наотмашь кулаком, не давая опомниться, а потом что есть мочи закричал:

– Стража! Ко мне, кмети верные! Сюда!

В чужом чародее было достаточно силы, но, накрытый темным, он не имел возможности пустить в ход мощь взгляда. Придавленный телом Малкини, он не мог отбиться и только хрипел под ударами. А в тереме уже очнулись, замелькали огни, послышался топот тяжелых сапог по дубовым половицам. Миг – и возле борющихся волхвов уже оказались стражники, навели оружие.

– Плащ накиньте ему на голову, не давайте смотреть! – громко потребовал Малкиня. А сам уже нашарил на поясе колдуна то, что было самым важным. Показалось, что пальцы увязли в чем-то зыбком, но он все же нащупал кожаную суму, рванул. Вот оно – подчиняющее волю человека колдовское зелье, наговоренное семью самыми знающими волхвами древлянской земли!

По приказу Малкини расторопные воины уже закрыли голову плененного шерстяными плащами. Они понимали – кудесник князя не будет такое зря приказывать, а поскольку они были древлянами и знали чародейское ведовство местной земли, то сообразили, что Малкиня мог дать приказ только потому, что схваченный был колдуном. Иметь с ними дело бьшо боязно, но пойманный кудесник уже был связан путами. Он стоял – высокий и худой, в болтающемся светлом одеянии, с костяными амулетами, что-то глухо бормоча и слабо вырываясь, пока Малкиня не велел одному из охранников оглушить пойманного ударом тяжелого кистеня по голове.

– Не до смерти-то хоть зашиб? – заволновался Малкиня. – В самый раз будет, – хмыкнул бородатый дружинник в клепаном шишаке. – Что я, враг себе – кудесника убивать?

Огней становилось все больше. Раздвигая толпу, появился и сам князь. Ночной балахон с меховой опушкой надет как попало, волосы всклокочены.

– Кого изловили?

Малкиня озирался. Не ровен час, суматоха привлечет и посадника, а его нежелательно в местные дела посвящать. И Малкиня, спрятав за пазуху выхваченную у пленника суму, быстро отдал наказ:

– Ведите в одрину князя. Сами же расходитесь.

Уже в опочивальне князь Мал, стал задавать своему волхву вопросы. Немного заволновался, когда за охранниками закрылась дверь, и они остались недине с плененным кудесником.

– Не опасно ли? Да и кто он – во имя всех священных рощ нашей земли!

Малкиня не отвечал, озираясь. В одрине князя веяло теплом от большой беленой печи. Не так и давно возвели ее в тереме, и Мал гордился, что и у него есть большая печь с дымоходом, как у киевских князей. Сейчас же он только наблюдал, как Малкиня отодвинул заслонку и, что-то пробормотав, стал стряхивать на угли из сумы какой-то светящийся сероватый кисель, тот вспыхивал и чадил, как будто волхв жег сырые листья. И дымок нехороший стал распространяться по одрине, Малкиня быстро отмахивался от него, а князь Мал с перепугу попятился, хватаясь за обереги, даже на свое высокое ложе вскочил с ногами, прятался за полог, божился.

– Светлый огонь сварожич, – твердил Малкиня, – ты все очищаешь, все возвращаешь к изначальному.

Но все содержимое сумы Малкиня жечь не стал. Отступил, вернул на место задвижку, помял в руке суму, словно проверяя, что в ней осталось, взглянул на озадаченное лицо князя, даже улыбнулся ему.

– Сейчас ты, князь, узнаешь того, кто долго в твоих друзьях хаживал, а теперь с недобрыми намерениями сюда пожаловал.

И он резко сорвал с головы пойманного колдуна плащ.

– Маланич! – только ахнул князь и сделал невольный знак от темных сил.

Верховный волхв, занявший место мудрого Никлота, по-прежнему лежал без движения. Его совершенно белые длинные волосы разметались, золоченый обруч верховного служителя съехал набок над угольно черными молодыми бровями, холеная борода была всклокочена, а в уголке рта запеклась кровь.

– Нельзя так с Маланичем, – с невольным осуждением пробормотал Мал. – Он всегда мне поддержкой был, я даже отправлял следопытов разыскать и вызвать его ко мне. Ох, и разгневается же он, что мы его как головника [111] поганого кистенем по голове обласкали.

Малкиня ничего не ответил и быстро выплеснул остатки того, что было в суме, на лицо верховного волхва. Сначала показалось, словно грязь полилась на бледное чело кудесника, потом блеснуло серебристо и вмиг впиталось в кожу. По лицу Маланича прошла судорога, потом оно разгладилось, стало спокойным, даже умиротворенным.

– Да что ты творишь с ним! – соскочил, наконец, с кровати князь. Подсел ближе к волхву, отвел пряди волос от его лица, – ну прямо как нянька заботливая.

– Я делаю то, что он сам намеревался с тобой сделать, князь. Как говорится – не рой другому яму, чтобы самому в нее не угодить. Ничего, скоро очнется и все сам тебе поведает. Как миленький поведает.