Черная магия в Нью-Йорке - де Вилье Жерар. Страница 7

Около дюжины ресторанов располагались по обеим сторонам улицы. Уже наступило обеденное время, и многие из них были заполнены туристами. Везде подавали приблизительно одно и то же: огромных лангуст, которые слегка пахли нефтью, тараму, белый сыр и крепкое греческое вино. Малко осмотрел террасу первого ресторана. Музыканта не было видно, но четыре официанта набросились на него, предлагая на четырех языках самый лучший столик и самую лучшую лангусту. Он отделался от них, только поклявшись матерью, что вернется через пять минут. То же грозило повториться во втором ресторане, но на этот раз Малко соблюдал дистанцию и не вошел в него. Вдруг он услышал музыку, которая доносилась из четвертого ресторана. Он приблизился и сразу же увидел того, кого искал. Маленький старичок играл на скрипке, не обращая внимания на официантов, которые его толкали. Он играл и пел на плохом греческом языке. Но туристы этого не замечали, ему хлопали и смеялись. Закончив выступление, музыкант взял блюдечко и начал обходить ресторан. Каждая монета, падающая на блюдечко, заставляла его низко кланяться, будто эти жалкие гроши были прекрасным подарком. Малко со сжавшимся сердцем смотрел на него с другой стороны тротуара. Выйти из Треблинки, чтобы оказаться в таком положении! Да, в этом мире нет справедливости. Он подождал, пока тот закончит сбор, и подошел, когда старик выходил из ресторана со скрипкой подмышкой.

– Господин Кулькин? – на всякий случай по-немецки спросил Малко.

Кулькин поднял на него испуганные глаза за железными очками, одно стекло которых было разбито. Вблизи он казался еще более маленьким и сморщенным.

– Да, это я, – ответил он на плохом немецком, – что вы хотите от меня?

Малко улыбнулся и взял его под руку.

– Пригласить на обед. Мне надо с вами поговорить.

– На обед?

В голосе Кулькина слышалось удивление. Он посмотрел на Малко, не издевается ли тот над ним, и застенчиво спросил:

– А с кем имею честь?

Малко поклонился старику.

– Князь Малко Линге из Лицена.

– Но что вы хотите? – повторил Кулькин. – Это наверняка ошибка. Мне нужно работать.

– Нет, это не ошибка, – твердо ответил Малко. – Мне надо вам рассказать очень длинную историю, которая касается вас непосредственно. А для этого мы пообедаем вместе.

Они подошли к первому ресторану. Четверо официантов, как один человек, кинулись к Малко:

– Одно место, господин?

– Два.

Метрдотель бросил презрительный взгляд на скрипача и прошептал Малко на ухо:

– Но это невозможно! У нас ресторан высшего класса, сам король приходил сюда несколько раз, мы не можем впустить этого попрошайку.

Золотистые глаза Малко позеленели. Он, также наклонясь к уху метрдотеля, сказал:

– Или через тридцать секунд вы меня проводите к столу, или я вас выброшу в море.

Тот покраснел, как рак, что-то пробормотал, но дал знак официантам, и их провели к столику. Исаак Кулькин бросал вокруг тревожные взгляды.

– Не стоило так, – пробормотал он, – теперь они не разрешат мне здесь играть.

– Если понадобится, я выброшу метрдотеля в море перед уходом, – пообещал Малко. – И должен сказать, что даже с удовольствием. Чего бы вам хотелось поесть? Выбирайте.

Исаак Кулькин заглянул в меню. Прошло пять минут, но он по-прежнему не мог ни на что решиться, напуганный высокими ценами. Тогда Малко заказал две лангусты и бутылку вина. Он подождал, пока принесут вино, и спросил у старика:

– Господин Кулькин, вы провели какое-то время в концентрационном лагере в Треблинке, не правда ли?

Тот подскочил, как будто в его тарелку положили ядовитую змею.

– Да, – прошептал он. – Да. Но я не люблю говорить об этом. Это было так давно. Я бы хотел забыть.

Глаза его увлажнились. Он испуганно смотрел на Малко.

– Я понимаю, – сказал Малко. – Но для меня очень важно, чтобы вы согласились ответить на некоторые вопросы. Помните ли вы офицера СС, которого звали Руди Герн? Шарфюрер Руди Герн.

Официант поставил перед ними дымящиеся лангусты, но Кулькин этого даже не заметил. Дрожащей рукой он снял очки. Глаза его были полны слез. Он медленно, четко выговаривая каждое слово, сказал:

– Вы спрашиваете, помню ли я Руди Герна? Человека, который заставил меня дрожать восемнадцать месяцев, который заставил меня забыть и потерять мое человеческое достоинство...

Он, плача, продолжал бормотать какие-то неразборчивые фразы, и слезы падали в тарелку. Малко было стыдно, но в то же время хотелось кричать от радости. Наконец-то перед ним человек, который знал настоящего Руди Герна. Он дал Исааку Кулькину успокоиться и начать есть, потом спокойно спросил:

– Господин Кулькин, я хочу задать вам странный вопрос. Посмотрите на меня хорошенько. Я похож на Руди Герна?

Рука скрипача остановилась на полдороге между тарелкой и ртом. Он положил вилку и попробовал встать. Малко опустил ему на плечо руку и легко посадил обратно.

– Я не Руди Герн, – поспешил он добавить, видя его панику. – Я только спрашиваю вас: похож ли я на него?

Исаак Кулькин смотрел на Малко с испугом и отвращением.

– Я... я не знаю. Все это было так давно. Может быть, вы и Руди Герн, но зачем вы приехали меня мучить даже сюда?

Малко наклонился над ним и снял очки, чтобы тот мог видеть его глаза.

– Я не Руди Герн, клянусь вам! Но я хотел бы знать, похож ли я на него. Потому что меня пробуют убить вместо него.

На этот раз Кулькин посмотрел на Малко более осмысленным взглядом.

– Я не могу вам ответить, – сказал он через несколько секунд. – Вот уже двадцать лет, как я не видел этого человека. Он был высокий и блондин, как и вы. А черты лица... Мне трудно сказать. За двадцать лет люди сильно меняются. Посмотрите на меня...

– А глаза?

Старик покачал головой:

– Я их никогда не видел. Он всегда носил черные очки. А потом я и не решился бы посмотреть в глаза эсэсовцу. За это могли расстрелять.

Он еще раз с подозрением поглядел в глаза Малко. И внезапно воскликнул:

– Подождите, говорите, говорите же!

Малко не заставил себя упрашивать и стал рассказывать старику о советском заговоре, но утаил свою принадлежность к ЦРУ. Затем принялся расспрашивать музыканта о его жизни. Тот с грустью вспоминал:

– Перед войной я был одним из самых известных скрипачей в Галиции, но эсэсовцы сломали мне пальцы перед отправкой в концентрационный лагерь. Вся моя семья погибла. В 1946 году я получил визу в Грецию. С тех пор я кое-как существую.

Взгляд его прояснился. Он положил руку на руку Малко.

– Вы не Руди Герн, я могу это засвидетельствовать. Его лица я не помню, так как не решался на него смотреть, но голос его помню очень хорошо, как будто это было вчера. Я так его боялся! Но это не ваш голос, я могу поклясться!

Щеки его порозовели от вина, и он словно помолодел.

Малко улыбнулся:

– Руди Герн умер где-то в России. Я думаю, эта новость вам приятна.

Старый еврей покачал головой:

– Двадцать три года назад я вычеркнул его из памяти. Мне все безразлично. Я сам – все равно, что умер.

– Скажите, вы готовы подтвердить, что я не Руди Герн? – почти застенчиво спросил Малко.

Старик улыбнулся.

– Конечно, если я могу вам помочь.

– Тогда нужно, чтобы вы полетели со мной в США. Конечно, за мой счет.

Исаак Кулькин помрачнел.

– В США... Но это далеко, а я слишком стар, слишком стар.

– Но это совершенно необходимо, – настаивал Малко. – Нужно, чтобы вас увидели, ведь вы же можете доказать, что были в Треблинке, не правда ли?

Не говоря ни слова, Исаак Кулькин закатал рукав, и Малко увидел на левой руке шесть вытатуированных цифр. Что за мания татуировок!

– Я вас щедро вознагражу, если вы поедете со мной в США.

Исаак упрямо покачал головой:

– Нет. Я не люблю ездить. Я и так уже настрадался в жизни. Теперь я всего боюсь. Здесь я все-таки зарабатываю на хлеб и плачу за квартиру. Здесь много солнца. Я не хочу уезжать из этой страны даже из-за денег. Да и зачем они мне сейчас! Если хотите, я могу вам написать письменное свидетельство.