Брысь, крокодил! - Вишневецкая Марина Артуровна. Страница 42

Во время наших бесед обе, как правило, были нервозны. Если я слишком долго смотрел на смятенную R., S. начинала перебрасывать голые коленки слева направо и справа налево, да так часто, что казалась сороконожкой, потом просила разрешения закурить и, потянувшись к моей зажигалке, норовила задеть грудью и уронить либо стаканчик с карандашами, либо обращенное к ней своей подставкой фото, на нем я был запечатлен с сыном и дочерью в Судетских Альпах, — естественно, его падения меня раздражали.

Если же, наоборот, я слишком долго смотрел на немигающую S., впечатлительная R. начинала ерзать, чуть более учащенно дышать, надевать и снимать обручальное кольцо (если есть словесные проговорки по Фрейду, то жесты-проговорки тоже должны существовать?). Впрочем, мне было достаточно бросить на нее один недолгий пристальный взгляд, чтобы вогнать ее глаза в стол, и я вновь мог заняться молодой строптивицей.

Однажды R. наконец уронила кольцо, S. первой бросилась на его поиски. Причем начала она их у меня под столом, легко коснулась моей икры, потом как будто случайно задела колено — сначала лбом, потом рукой… Я резко встал. Тем временем R. искала кольцо возле стеллажей, а потому причина моего возмущения была понятна лишь его виновнице. Выбравшись из-под стола, S. стояла передо мной без лица. Только в юном существе возможны такие стремительные перепады от дерзости к полной потерянности. Ее нос в этот миг достиг каких-то особых размеров и утягивал лицо вниз. Когда она наконец осмелилась поднять на меня свои волнообразные глаза, в них стояли слезы. Прочитав в моем взгляде досаду, может быть, и осуждение, S. натужно закашлялась, изобразила приступ удушья и выбежала из кабинета. R. тем временем уже надевала на палец найденное кольцо и смотрела на меня мучительно, как никогда раньше. Самым приятным, как ни странно, было то, что она уже не отводила взгляда. Ее темные глаза целиком заполнили зрачки, как это бывает у кошек, если в комнате резко задернуть шторы, или в объективе фотоаппарата, если повернуть до упора кольцо диафрагмы. Длительности в этот момент не стало… Но, к сожалению, это в высшей степени приятное взаимодействие никогда после у меня с R. уже не возникало.

Эти малозначительные подробности в достаточно стройном хронологическом порядке запомнились мне из-за того, что я скрупулезно соизмерял их с текстами анонимных посланий.

«В русском языке нет названия для вашего взгляда. „Взгляды бросают“, вы же насаживаете человека на взгляд, будто кусок баранины на шомпол! Прошу Вас, остановитесь!»

«Разве Вы не видите? Я отношусь к Вам ровно так же, как Вы ко мне. Ровно так же? Сказано слишком мягко. Вы чего-то боитесь? Вы не свободны? Не верю, что это может иметь для Вас значение. Если Вы чего-то по-настоящему хотите, Вы ведь с блеском решаете поставленную задачу! Нам следует взять пиво, сесть и поговорить!»

«Хорошо! Слушайте! Начну первой! Ваши глаза, Ваше лицо стоит передо мной часами, днями, ночи напролет. Вы довольны? В одном старом фильме красавчик-герой шепчет девушке: „Наденька, я люблю вас!“ — когда они мчатся на санях, а потом делает вид, что этого не было. Иногда у меня возникает то же чувство! Вы шутите? Не надо! Начните хоть какой-то разговор. Милый мой человек! Мне сейчас слишком не до шуток!»

В моем детстве научно-популярные журналы печатали тесты подобного рода: N. служит консьержкой и, следовательно, знает, что V. живет один (и, следовательно, не станет спрашивать: «вы не свободны?»), только R. и S. непосредственно работают вместе с V. и, следовательно, только они могут судить о блеске, с которым он решает поставленные задачи. Но одна из них — R. имеет два высших образования, одно из которых филологическое, и, следовательно, не станет ссылаться на экранизацию, а обязательно упомянет первоисточник. Что же касается Z., то она регулярно по воскресеньям видела V. в бильярд-клубе, и, стало быть, именно ей могла прийти в голову идея поговорить за пивом. Но спутать шомпол и шампур могла разве что N.!

В детстве решение подобных задач доставляло мне немалое удовольствие. В жизни все оказалось много запутанней и хотя бы уже потому интересней. Мой азарт наблюдателя получил новый импульс. К сожалению, нельзя было исключить авторства и некой пятой особы, мысленными поисками которой я тоже не пренебрегал. А кроме того, нельзя было быть уверенным, что решаемая задачка — не розыгрыш одной из четырех, а может быть, и сговорившихся двух (R. и S.). Если же розыгрыш, все мои стилистические наблюдения (наподобие: «S. подает мне бумаги с синтаксическими ошибками, а в письмах все знаки препинания стоят на месте» или «Тип амазонки, к которому безусловно принадлежит Z., не сочетается с нарастающей экзальтированностью посланий») только отдаляли разгадку.

Что же до «полевых изысканий», то о некоторых из них я уже рассказал. Мои наблюдения за Z. ясности также не привносили. К моменту получения первого письма мы встречались с ней в бильярд-клубе с забавным названием «Мерлуза» уже в течение нескольких месяцев. Это была типичная бизнес-леди, энергичная, поджарая, молчаливая, с пристальным взглядом серых цепких глаз. Прежде чем выбрать цель, она несколько раз медленно обходила стол, тем самым чисто по-женски решая не только тактическую, но и стратегическую задачу — лишить соперника настроя, может быть, и равновесия. Играли мы с ней на разных столах. Между партиями я не без удовольствия за ней наблюдал. Она выбрасывала кий, точно первобытный охотник копье, резко, но в самый последний миг эту резкость микшируя, — воплощенная точность. И, удивительное дело, практически никогда не оставляла подставок. О ее возрасте делать предположений я не решался. «Jaguar», на котором Z. разъезжала, свидетельствовал о ее завидных финансовых возможностях, как и ставки, которые она предпочитала (собственно, потому мы и играли на разных столах). Массажистки, косметички и пластические хирурги были, конечно же, в ее неограниченном распоряжении… И все-таки мне почему-то казалось, что ей не больше тридцати шести.

Это была единственная женщина, которая дерзнула подойти и запретить мне смотреть на нее так: это мешает игре! Я удивленно пожал плечами и с тех пор стал смотреть на нее иначе. Отныне я наблюдал за ее отражением в зеркале. Именно в зеркале наши взгляды все чаще скрещивались, точно кии двух незадачливых новичков. Смутить ее было невозможно. Ее взгляд оставлял по себе ощущение упругой силы, вжавшейся пружины, которая, отступив, становилась еще мощней. Однажды, скрестив руки на груди, она пришла и стала наблюдать за мной. Смотрела неотрывно, как будто бы чуть насмешливо. Когда же я неожиданно бросил взгляд из-под поднятого локтя и застал Z. врасплох, в ее маленьких серых глазках вдруг вспыхнуло что-то девичье, испуганное и трепетное. Но в следующий миг у нее зазвонил мобильник, под этим предлогом она поспешила из зала и больше в этот день не вернулась.

«Я старомодная дура. Вот ведь что оказалось! Мне нужны церемонии, жесты, да-да, чисто мужские жесты. Вы что же, совсем их не собираетесь делать? Мой друг-психоаналитик считает, что вы похожи на моего отца. Чушь еще старомодней меня! У отца была другая семья. Раз в несколько месяцев он брал меня на выходной. Все остальное время я по нему тосковала. Чтобы умирать от страха все два или три часа рядом с ним. Мама родная, как же я боялась его, такого строгого и умного, своей дуростью разочаровать. Мужские жесты дают какую-никакую гарантию… Нежели и Вы чего-то боитесь? Такой спокойный и властный! Хотите, я буду иногда рассказывать Вам о себе? Не отвечай. Я прочту это в твоих глазах!»

В следующее письмо, пришедшее приблизительно через неделю, была вложена крошечная веточка какого-то южного растения с плотными овальными листками.

«Ты согласен меня слушать: ты вошел и сразу так энергично ко мне обернулся! Милый мой человечек, я не буду этим злоупотреблять. В тот день, когда твои глаза впервые с шипением вошли в меня и не вышли: два стержня, электролиз, кислород, водород, — и разложили на части… на рассвете этого самого дня я проснулась… я уже не хотела жить. А теперь я живу. И живу от тебя. От сумасшедшего вольтажа твоих глаз. Тебя не убудет? Милый! Мне нравится смотреть, как ты держишь сигарету… как склоняешься над столом…»