Путь к золотому дракону. Трилогия - Быкова Мария Алексеевна. Страница 55

— Почти… Это Солец, Яльга. Оплот демократии. Несколько лет назад горожане выкупили у князя свою независимость и теперь берегут ее, как могут. От прямых солнечных лучей и то, наверное, прячут. — Я улыбнулась, и Рихтер добавил: — Ну а Эллендар — то еще ясно солнышко.

— Для злобного иностранца, — наставительно сказала я, — ты слишком хорошо знаешь лыкоморский фольклор…

— Злобный иностранец, — в тон откликнулся Эгмонт, — проживает в Лыкоморье вот уже двадцать лет. Он своего собственного фольклора почти не помнит.

— А я свой помню, — неожиданно ляпнула я. — И подгиньский, и ромский… странно, да?

— Странно было бы, если бы ты помнила песни Волшебной Страны.

— А может, еще вспомню!..

Впереди показалась серая башня ратуши. Я исколола розой все пальцы, но она получилась слишком удачной, чтобы вот так взять ее и дематериализовать.

— Сбежавшая княжна — это из какой-то сказки? — спросил Эгмонт, когда я совсем было решила, что тема фольклора закрыта окончательно и бесповоротно.

— Нет… это моя собственная идея. Знаешь, темней всего под пламенем свечи.

— Догадываюсь, — ехидно согласился он. — Потому и спорить не стал. Мне другое интересно: сколько времени пройдет, перед тем как княжна Ядвига…

Рихтер вдруг замолчал, оборвав себя на полуслове. Из-за башенного угла быстрым шагом вышел высокий темноволосый человек в роскошном камзоле. Я не успела еще сообразить, откуда его знаю, — а он уже остановился, глядя на нас очень знакомыми зелеными глазами.

Зеленые глаза, каштановые волосы, очень правильные черты лица… Он казался изящным, как вампирский граф, а на вид был чуть старше Рихтера. Гений, сообразила я и вдруг испугалась. Глупо — он же ведь давно не маг…

На боку у него висела длинная шпага, напоминавшая ту, ривендейловскую. Гений — интересно, кстати, как его зовут на самом деле? — был дворянином, и явно не из последних. Вопрос на тысячу золотых: а знает ли он о наших разногласиях с КОВЕНом?

— Хендрик? — как ни в чем не бывало, удивился Рихтер. — Какая неожиданная встреча! Впрочем, о чем это я — это ведь были твои земли?

Поименованный Хендрик глянул на меня и, сняв шляпу, элегантно махнул перьями по мостовой.

— Прекрасная дамуазель, — небрежно произнес он. Я натянуто улыбнулась, поудобнее перехватывая розу. — Это будут мои земли, Эгмонт. Можешь мне поверить, довольно скоро.

— Кто бы сомневался! — ответил Рихтер, и оба засмеялись, будто хорошей шутке.

Гений уже надел шляпу, отбросив назад малость запылившиеся перья.

— А ты, как я слышал, все там же?

— Да, — кивнул Эгмонт. — У меня все по-прежнему.

— Кто бы сомневался! — расхохотался Хендрик, и в этот миг раздался первый удар башенных часов.

«Бом-м, бом-м!» — тяжело выпевали бронзовые колокола, которым звонко вторили маленькие колокольчики. Я насчитала семь ударов, а после в воздухе еще долго таял последний, особенно глубокий звук.

— Я рад нашей встрече, Хендрик, — Эгмонт кивнул, что можно было при желании истолковать как поклон, — но нам надо спешить. Дела не ждут… впрочем, ты это и сам понимаешь.

— О да, — заверил бывший маг. — Тем более что я и сам тороплюсь. Когда будешь здесь в следующий раз, обрати внимание на флаг — ручаюсь, он уже будет другим.

— Не сомневаюсь в твоей удаче, — дипломатично попрощался Эгмонт.

На этом мы разошлись. Хендрик, он же Гений, быстрым шагом направился к ратуше. Я проводила его взглядом, и только когда он скрылся за углом, поняла, что изранила все пальцы шипами.

— Говорил же: перебор, — заметил Эгмонт, пока я рылась по карманам в поисках платка. Розу я на время отдала ему, и маг нес ее бутоном вниз, помахивая, будто тростью.

Наконец платок отыскался, и я старательно промокнула им пальцы. Куртуазный до невозможности Хендрик оказал на меня некоторое влияние — я вдруг сообразила, что кровью, конечно, не истеку, зато почти наверняка испачкаю рубашку. А она у меня одна.

Но куда больше беспокоило другое:

— А он на нас в КОВЕН не настучит?

— Нет, — твердо сказал Эгмонт. — То есть настучал бы, конечно, и не без удовольствия, — но после той истории он порвал все связи с Межинградом. Уверен, здешних магов выжили не без его участия. А городской чародей — тот вообще забыт за плинтусом.

— Этот Хендрик — что, и есть местный князь?

— Сын и наследник. И независимости Сольца остается только посочувствовать. Я готов поставить мантию магистра, что снег еще не ляжет, когда Совет с поклонами заявится в Змеиный замок…

— Отдай розу! — потребовала я. — Надеюсь, когда он о нас узнает, мы будем достаточно далеко.

— На Драконий Хребет он за нами точно не полезет, — обнадежил Рихтер.

— Так! — До меня вдруг дошло, и я взмахнула возвращенной розой. — Слушай, а… а что он о нас подумал?

— То есть? — напрягся Эгмонт.

— Ну… это… — Я немного смутилась. — Магистр и студентка, да еще это… цветок!

— Яльга, — устало спросил Рихтер, — ты себя давно в зеркале видела? У тебя же на лице написано, причем большими буквами: ты примерная ученица, роза нужна тебе исключительно для эксперимента.

Я подумала и была вынуждена признать, что не могу придумать ни одного эксперимента, для которого требовалась бы роза. На этот счет стоило бы посоветоваться со «Справочником»; в самом деле, если роза есть, надо же с ней что-то сотворить!

Хотя можно и просто поставить в вазу.

Хендрик ван Траубе поправил шляпу и насвистел несколько тактов из нашумевшей оперы «Ворон». Наследник солецкого князя обладал абсолютным музыкальным слухом, а свистел и того лучше — из окошка, убранного розовыми занавесками, горшками с геранью и пустой золоченой клеткой, немедленно высунулась хорошенькая мещаночка. Хендрик улыбнулся ей и прошел мимо. Мещанки его не интересовали.

Он сам бы не поверил, что встреча с Эгмонтом Рихтером способна привести его в столь хорошее расположение духа. Однако же факт есть факт! Хендрик бодро шагал к ратуше, в голове у него роились планы, и сейчас он как никогда понимал, какого дурака свалял его почтенный отец.

Магия! Презреннейшее занятие! Род услужения, за которое платят деньги, — что может быть позорнее для отпрыска старинного рода! Матерью Хендрика была Элиза Зоффель, дочь городского мага из Крайграда, и будь у его отца хоть капля ума, он не пошел бы на такой мезальянс. Он не отдал бы наследника в Академию, потворствуя своей прихоти сделать из него чародея. Конечно, годы назад сам Хендрик тоже был рад учиться… но он был молод, неопытен, глуп.

«Так благородные девицы мечтают удрать в актерки!» — Хендрика позабавило это сравнение.

Лишившись магического дара, он поначалу был безутешен. Никогда больше Хендрик не стоял так близко к самоубийству и до сих пор помнил холодок, тянувшийся с того края. Но, хвала богам, порода взяла свое.

Как раз тогда старый князь совершил величайшую глупость в жизни — продал городу его независимость, превратившись в номинальную фигуру, подобную королю на шахматной доске. Видеть, как горожане задирают носы, знать, что над каждым домом полощется городской флаг, помнить, что каждый год наступает День Свободы, — было оскорбительно для дворянской чести. Если отец не знает, что это за штука, значит, о ней вспомнит сын!

И вот прошло двенадцать лет. Кто такой Хендрик ван Траубе? Хендрика ван Траубе знают все; он возглавляет Совет, он вникает во все дела, его заботами город богатеет день ото дня! Он знатен, красив, любим в народе, и не сегодня-завтра город сам, по собственной воле попросится ему под руку, ибо у города не будет выбора.

И кто такой Эгмонт Рихтер?

Хендрик засмеялся, вспомнив, с какой ревностью отслеживал когда-то каждый шаг своего врага. Лучший боевой маг Лыкоморья! Безродный потрепанный пес, вот и все. Ремесленник, гильдеец… да и крапивник к тому же. И этой судьбы я когда-то желал? И этому человеку завидовал?

Он вспомнил белокурую Ангелике, свою сговоренную невесту. За ней давали два замка, а между тем женихи готовы были и приплатить: истинная дворянка, старшая дочь герцога и такая красавица, что перед ней померкла бы Лорелей. Она отстояла от рыжей молчуньи еще дальше, нежели сам Хендрик — от выскочки Рихтера. Что ж, каков ты сам, такова и твоя женщина. Те, что знатнее, красивее, умнее, обратят внимание на достойных. Этой, похоже, не из чего выбирать.