Мое ходячее несчастье - Макгвайр Джейми. Страница 32

— Правда? — говорю я и, взяв ее за коленки, раздвигаю, чтобы удобно между ними расположиться.

— Когда все это закончится, я твоя.

Я не совсем понимаю, о чем Эбби говорит, зато чувствую, как она прижимается ко мне и несколько раз целует в шею. Блаженно закрываю глаза: все, о чем я мечтал, сбывается. Рука Эбби скользит вниз по моему животу, и в тот момент, когда она ныряет под резинку моих боксеров, я делаю вдох. Я и до этого был на седьмом небе, а сейчас со мной происходит вообще что-то невообразимое. Я запускаю пальцы ей в волосы и целую ее, протискиваясь языком к ней в рот.

Вдруг с Голубкиной ноги падает туфля, и я опускаю глаза.

— Мне пора, — грустно говорит Эбби.

— Как! Ты же обещала, что никуда не пойдешь!

Она улыбнулась:

— Попробуй в другой раз.

— Что?

— Попробуй в другой раз, — повторяет она, дотрагиваясь до моего лица.

Мне не хочется ее отпускать.

— Погоди, — говорю. — Голубка, я люблю тебя!

Я медленно моргнул. Когда в глазах прояснилось, я узнал свой потолочный вентилятор. Все тело у меня болело, а каждый удар сердца отдавал в голову. В холле послышался взволнованный визг Америки. Между их с Голубкой высокими голосами то и дело вклинивался басок Шепли.

Я снова закрыл глаза, ужасно разочарованный тем, что все это оказалось сном. Все это счастье было не на самом деле. Я потер руками лицо, заставляя себя оторвать зад от кровати. «Не помню, где я вчера так набрался, но надеюсь, тусовка стоила того, чтобы сегодня чувствовать себя мясным паштетом в жестяной банке», — подумал я.

Еле двигая отяжелевшими ногами, я подобрал валявшиеся в углу штаны, натянул их и поковылял в кухню, вздрагивая от голосов Эбби, Мерик и Шепа.

— Ребята, а потише нельзя? — пробурчал я, застегивая пуговицу на джинсах.

— Извини, — сказала Эбби, едва на меня взглянув.

Наверняка я прошлой ночью выкинул что-то, из-за чего она теперь не будет со мной разговаривать.

— Кто позволил мне вчера так безобразно напиться?

Лицо Америки исказилось от отвращения.

— Ты сам. Купил себе виски, когда Эбби уехала с Паркером, и к ее возвращению уговорил всю бутылку.

В мозгу стали всплывать обрывочные воспоминания: Голубка уходит с Хейсом, я в депрессии, мы с Америкой останавливаемся возле магазина.

— Черт! — фыркнул я, тряхнув головой, и спросил у Эбби: — Вечер удался?

Она покраснела. Вот дерьмо! Наверное, все еще хуже, чем я думал.

— Издеваешься?

— А в чем дело? — спросил я, в ту же секунду об этом пожалев.

Америка хихикнула: то, что я ничего не помню, показалось ей забавным.

— Ты вломился к Паркеру в машину и чуть не лопнул от злости, когда увидел, как они целуются, будто два подростка. У них стекла запотели и все такое!

Я напряг память, постаравшись выудить из нее что мог. Чем там они занимались в машине, я не вспомнил, зато снова почувствовал ревность. А Эбби, кажется, была готова взорваться. Я даже поежился от ее взгляда.

— Сердишься на меня? — спросил я, готовясь к тому, что сокрушительная звуковая волна вот-вот ударит в мою и без того больную голову.

Эбби протопала в спальню. Я пошел за ней и мягко прикрыл дверь. Голубка повернулась ко мне: выражение ее лица было не таким, как несколько секунд назад в холле, и я не совсем понял, в чем причина этой метаморфозы.

— Ты помнишь что-нибудь из того, что говорил мне ночью?

— Нет. А почему спрашиваешь? Я тебя чем-то обидел?

— Да ничем ты меня не обидел! Просто я… мы…

Она прикрыла лицо ладонями, а когда отняла их, я заметил, как с ее запястья скользнуло по руке какое-то блестящее украшение.

— Откуда это? — спросил я, хватая Эбби за локоть.

— Это мое, — сказала она, высвобождаясь.

— Я его раньше не видел. Новое?

— Да.

— Где взяла?

— Паркер подарил минут пятнадцать назад, — ответила Голубка.

Я снова почувствовал, что выхожу из себя, и снова захотел врезать по чему-нибудь кулаком, чтобы разрядиться.

— Какого хрена этот урод здесь делал? Ночевал?

Эбби невозмутимо сложила руки на груди:

— Утром он ездил покупать мне на день рождения подарок и завез его.

— У тебя же еще не день рождения!

Ярость переполняла меня, но то, что Голубка нисколько не напугана, помогало держать себя в руках.

— А ему не терпелось подарить, — сказала Эбби, приподнимая подбородок.

— Теперь ясно, почему мне пришлось вытаскивать твою задницу из машины. Видать, вы с ним… — Я осекся, вовремя поняв, что, если брякну лишнее, назад уже не заберешь.

— Что? Видать, мы с ним что?

— Ничего. Просто я взбесился, и мне захотелось сказать какую-нибудь гадость. На самом деле я так не думаю.

— Раньше тебя это никогда не останавливало.

— Знаю. Я над собой работаю, — сказал я, направляясь к двери. — Тебе, наверное, нужно переодеться.

Как только я взялся за дверную ручку, мне со страшной силой стрельнуло в локоть. Я потрогал его: болит. Приподнял, чтобы посмотреть: точно. Свежий синяк. Я стал соображать, откуда он взялся, и тут все наконец прояснилось. Эбби сказала, что она девственница, я упал, принялся ржать, потом Голубка меня раздела, потом я… О боже!

— Ночью я споткнулся на лестнице, и ты помогла мне добраться до постели… Мы… — пробормотал я, делая шаг навстречу Эбби.

Внезапно я вспомнил, как навалился на Голубку, когда она, полураздетая, стояла перед шкафом. Я чуть не трахнул ее, чуть не лишил невинности по пьяни. Мысль о том, что могло случиться, заставила меня покраснеть от стыда. Первый раз, с тех пор как… Просто первый раз. В жизни.

— Нет. Ничего не произошло, — сказала она, выразительно покачав головой.

Я весь сжался:

— Значит, ты вытворяешь в машине Паркера такое, что стекла запотевают, я вытаскиваю тебя и пытаюсь…

Я постарался вытряхнуть из головы тошнотворную мысль. К счастью, даже пьяный я смог вовремя остановиться. Ну а если бы не смог? Эбби не заслуживает, чтобы ее первый раз оказался таким, с кем бы это ни было. Тем более со мной. Вот это да! Я уже стал думать, что действительно начинаю меняться в лучшую сторону, но, получается, достаточно одной бутылки в сочетании со словом «девственница», и все! Мне в голову опять ударяют гормоны!

Я снова повернулся к двери и схватился за ручку.

— Ты сделаешь из меня психа, Голубка! — прорычал я, глядя на нее через плечо. — Когда ты рядом, я перестаю по-человечески соображать.

— И это моя вина?

Я развернулся. Мой взгляд переместился с Голубкиных глаз на халатик, на коленки, на ступни и опять на глаза.

— Не знаю. У меня все вчерашнее как в тумане, но… по-моему, ты не сказала «нет».

Эбби шагнула ко мне. Сначала я подумал, она вцепится ногтями, но ее лицо вдруг стало спокойнее, плечи обмякли.

— Что ты хочешь, чтобы я ответила, Трэвис?

Я взглянул на браслет, потом снова на нее:

— Думала, я не вспомню, да?

— Нет! Я обиделась, что ты забыл!

В ее словах не было смысла. Ни малейшего.

— Почему?

— Потому что если бы я… Если бы мы… а ты потом не… Не знаю почему! Просто обиделась, и все!

Она почти призналась. Я ее почти заставил. Она злилась из-за того, что чуть не отдала мне свою невинность, а я все забыл. Вот оно! Нужно было ловить момент. Другого подходящего повода расставить точки над «i» могло не представиться, а время бежало. Шепли вот-вот должен был зайти и отправить их с Америкой куда-нибудь погулять, пока мы с ним готовимся к вечеринке.

Я подскочил к Эбби и, остановившись в каких-нибудь нескольких дюймах от нее, взял обеими руками ее лицо:

— Что мы с тобой делаем, Голубка?

Взгляд Эбби упал на мой ремень, потом медленно пополз вверх.

— Это я у тебя хочу спросить, — сказала она, глядя мне в глаза.

Ее лицо замерло, как будто она боялась, что, стоит ей признаться в своих чувствах, сразу же произойдет сбой в системе.

Услышав стук в дверь, я почувствовал страшное раздражение, но не дал ему прорваться наружу.