Покоряясь тебе (СИ) - "Novela". Страница 73

Вилла, которую мы снимали уже не первый год, располагалась на возвышенности холма, а пейзаж, открывающийся за окном, всякий раз захватывал дух. Снежные пики горы Аякс казались такими величественными и, глядя на них я думал, как на самом деле мелок и слаб человек по сравнению с природой и тем, что создано ней.

Это было одно из немногого, что еще могло поразить меня в этом мире.

Раньше я любил приезжать сюда, на пару недель сменить цейтнот Чикаго на более спокойную атмосферу горнолыжного курорта. Казалось, что здесь мне и дышится легче, а все тяжелые мысли, являющиеся моими спутниками на протяжении долгих лет, словно засыпают.

И в этот раз я ждал чего-то подобного, решив взять передышку после двух насыщенных, но изматывающих, вводящих в растерянность месяцев с Грейс. Думал, приеду и, выкинув ее из головы, забуду обо всем, кроме отдыха с друзьями, что на самом деле является редкостью для меня. Я не могу надолго выпадать из мира финансов; мира, в котором правят жестокие правила, потому что всегда есть те, кто как шакалы ожидают любого твоего неверного шага, потери внимания, дабы отобрать то, над чем ты так долго и упорно трудился.

Но декабрь — мертвый сезон, и наконец-то после целого года непрерывной усердной работы, которая чаще похожа на схватку разъяренных быков, я могу позволить себе немного сбавить обороты.

И так было бы, если бы с тех пор, как мы приехали в Аспен, я каждый чертов день, час и минуту не думал о Грейс.

Я уже давно понял, что происходит что-то, чего я не планировал и чего на самом деле не хочу. Это не могло не волновать, потому что в моем случае привязанность, чувства… Это было лишнее; то, что мешало и раздражало. Я жил, без каких либо чувств и привязанностей всю свою сознательную жизнь, и меня это устраивало.

Черт, я знал, что ни одна женщина в здравом уме не захочет быть со мной, когда узнает меня. В самом деле, увидит, какой я. Не то, каким я позволяю увидеть себя; не властного, безжалостного бизнесмена Адама Эллингтона, любящего жесткий контроль и хороший трах, который клал на все, кроме собственных пожеланий; которому нет никакого дела до того, что думают о нем окружающие.

Я сам создаю правила, угодные мне и заставляю жить по ним всех, кто окружает меня, кто зависит от меня.

Мудака, как сказала бы Грейс.

Я усмехнулся, вспомнив это прозвище, которым она окрестила меня. Одно слово — но такое меткое и верное.

Это все было на поверхности, и каждый, кто решался подступить ко мне ближе, мог без труда увидеть это. Многим хватало ума сбежать сразу же. У некоторых не было выбора, как в случае с девушками, которые временно заменяли для меня Грейс. И они терпели все, что я вываливал на них, при этом прося еще и еще, хотя порой я сам удивлялся, как долго можно терпеть такое скотское отношение?

Но они терпели, и в итоге все оказывались в моих ногах, что лишь раздражало, и не вызывало никакой жалости или сочувствия к опустившимся, несчастным созданиям.

Они становились неинтересны мне так быстро, что я перестал запоминать их имена. Я без сожаления давал им отставку, не волнуясь, как они будут налаживать свою жизнь после того, как я превратил их жизнь в хаос. Между нами все было честно с самого начала, и я никогда ни одной не обещал каких либо серьезных отношений с обязательствами.

Для меня это было не возможно.

Я был потребителем, а они товаром. Без оговорок.

Смерть Камиллы стала полной неожиданностью. Я знал, что она была в плохом состоянии, когда я прекратил всякий контакт с ней. Но суть в том, что я просто плевал на это. В моей жизни больше не было места для этого человека, и я без колебаний вычеркнул ее из нее.

А потом она покончила с собой, прыгнув с моста. Я испытал сожаление, даже почувствовал некий сдвиг внутри, но быстро взял себя в руки, потому что это больше не было моей проблемой. На моей совести уже лежали три загубленные души, и я не собирался брать на себя еще одну. С годами я научился блокировать одолевающее чувство вины, и я поступил так и в этот раз.

Наши отношения были завершены и меня это больше не касалось. Я слишком долго был мертвым внутри, чтобы убиваться из-за глупой девчонки, которая решила так оборвать свою жизнь.

С Грейс с самого начала все было иначе. Она не была бледной копией, которая всего лишь ненадолго заменяла прекрасный оригинал, к которому я пока не имел доступа. Она и была тем самым оригиналом, драгоценностью в прекрасной огранке. Долгое время я любовался ею издалека, превратившись в настоящего маньяка, выслеживающего свою жертву. Наблюдение за ней стало тем, что скрашивало мою бессмысленную, пустую жизнь. Утром я просыпался с мыслью о том, что в конце этого паршивого дня я увижу ее, хотя она и не будет об этом знать. Я сделаю ее фото, запечатлею ее улыбку и повешу в специально отведенное для нее место. Я буду созерцать ее в самых разных моментах ее жизни, лелея мысль, что однажды она окажется в моих руках, и я буду делать с ней все, что пожелает моя темная, пропащая душа.

А желал я многого. И эти мысли порой были такими темными, такими жестокими, окрашенные в багрянец, что мне и самому становилось не по себе от собственных желаний. Но всякий раз, когда голос разума говорил во мне, я всячески затыкал его и мне это удавалось.

Я хотел ее. Хотел до одурения, до сумасшествия, до зуда в ладонях, дрожи в теле. Чтобы мои руки сжимали ее плоть, оставляя следы на нежной коже. Сдавить ей горло, перекрыв кислород, и видеть, как она будет хватать ртом воздух, пока я буду до одури трахать ее.

Трахать так, как никто прежде и никогда после.

Я хотел ее покорности, ее бунтарства; непослушания и полной капитуляции. Хотел сжимать ее тело до хруста в костях; целовать ее губы до крови, слизывая ее как сладкий нектар. Хотел выжечь на ней свое тавро, чтобы каждый вокруг знал, что она принадлежит мне и любого, кто посмеет посягнуть на нее, ждет непременная расплата.

Но пока она не была моей, и мне приходилось усмирять монстра, который просыпался во мне всякий раз, когда в ее жизни появлялся очередной ухажер. Неудачники, недостойные ее, на которых она по непонятной мне причине обращала внимание.

Ни одна ее связь не длилась долго — мне приходилось заботиться об этом. Я находил способы убеждать тех глупцов, которые смели вступать с ней в отношения, что им же лучше прекратить это.

Я мог форсировать события, мог сделать ее своей намного раньше, чем это случилось, но тем самым я бы лишь приблизил конец. Ведь теперь, когда она в моей власти, и у нее нет выхода, кроме как подчиниться мне, лишь вопрос времени, когда все будет кончено.

Я знаю, что уничтожу ее, по-другому и быть не может. Но я так же буду уничтожен. Это то, что должно в итоге случиться.

Порой лишь неимоверные усилия останавливали меня от убийства. Я был в агонии при мысли, что кто-то — НЕ Я — находится рядом с ней, касается ее и имеет ее как хочет.

Однажды я не выдержал и превратил ее очередного дружка в боксерскую грушу. Кожа на моих костяшках содралась до мяса, пока я отделывал этого ублюдка, который трахал ее, который посмел замахнуться на то, что было ему не по зубам. К тому моменту как я закончил, он стал похож на кусок сырого мяса и надолго отправился на больничную койку, но больше его не было рядом с ней.

Я готов был устранить любого, кто подберется к ней.

Но я так же был угрозой для нее. На самом деле, я был самой страшной угрозой для нее.

Потому что все молокососы, которые были у нее прежде не могли соперничать со мной. И они не могли причинить ей ту степень боли, которую причиню я. Сомневаться в этом было бы равносильно глупости.

Теперь, по пришествии определенного времени я был уверен, что мысли Грейс заняты только мной и ни один другой мужчина не волнует ее. Я напрочь стер их из ее головы и сердца. Это та цель, которую я преследовал. Я мог радоваться успехам, но радости не было. Потому что я и сам попал в ее сети. Намеренно ли расставленные, или нет, но я чувствовал, как все сильней и глубже вязну в этом.