Два шага до любви - Алюшина Татьяна Александровна. Страница 23

Надо срочно что-то с этим делать!

Я ни с кем не делилась своими проблемами, и с мамой в первую очередь, боясь нарушить ее покой, а кроме нее, ни подруг близких, ни приятелей у меня не оказалось после замужества, по настойчивой просьбе Романа Олеговича мне пришлось дистанцироваться от всех друзей, которые у меня были. Да я бы никому и не рассказала о своей интимной жизни, уважая себя и Романа Олеговича.

И я решила пойти к сексологу. Мне повезло, я попала к очень толковому специалисту, верней, специалистке, которая многое мне объяснила, показала несколько физических упражнений, которые помогут мне расслабиться, и другие важные секретики раскрыла. И долго беседовала со мной, разъясняя суть моей проблемы.

— Скорее всего, Мирослава, пережив тяжелый шок от предательства любимого, вы подсознательно связали и ваши сексуальные ощущения с этим предательством. И еще, как бы определенные специалисты ни отрицали это, но существует такое понятие, как несовместимость мужчины и женщины, и иногда она бывает частичной, как в вашем случае. То есть вам мужчина не подходит, а вы его вполне прекрасно устраиваете.

Я прошла у нее десять сеансов, и моя сексуальная жизнь постепенно перестала быть кошмарным кошмаром, а стала вполне терпимой, переносимой без неприятных ощущений, я даже начала, по совету специалиста, ответно дарить ласки своему мужу. Хотя количество этой сексуальной жизни меня по-прежнему и напрягало, но теперь я перестала, по крайней мере, ненавидеть мужа и спокойно воспринимала его потребности, всегда отвечая на его желания. Как мы и договаривались, как я ему и обещала.

Но никогда, за всю нашу семейную жизнь, я не испытала ни оргазма, ни удовлетворения, ни ничтожно малого приятного ощущения. Терпела.

Мне вообще первое время было очень трудно.

Ну, во-первых, Роман Олегович все еще оставался моим преподавателем и человеком настолько выше меня по всем жизненным статусам и показателям, что некое преклонение перед учителем и наставником мешало мне воспринимать его как мужа. А во-вторых, Русаков был человеком закрытым, холодноватым и отстраненным, немного надменным и высокомерным, знавшим себе цену и четко соблюдавшим свой статус в обществе. Но все эти черты характера не зашкаливали, не мешали ему быть и человечным, и где-то даже добрым. Но мне понадобилось время, чтобы понять это и приспособиться к его характеру, перестать обращать внимание на его отстраненность и холодность в отношениях с окружающими.

В доме у нас царил культ Романа Олеговича: его кабинет священен, его покой священен, его работа священна, заведенные им порядки священны! Неукоснительно соблюдались установленные им правила: четкий распорядок дня, почасовой и поминутный, обязательное присутствие за полностью сервированным столом за завтраком и ужином. Но все это было не так уж страшно.

Квартира профессорская, находившаяся в старинном особняке в центре Москвы и принадлежавшая еще его папеньке, академику и известному советскому юристу-международнику, была огромна. Поэтому мы легко «терялись» в этих просторах, и в своей комнате Максимка мог орать хоть во все горло, а я спокойно отбивать чечетку, и стоять на голове, и включать на всю катушку любимый рок, если бы мне такое вдруг взбрело в голову.

Кухня находилась полностью в распоряжении домработницы, перешедшей Роману Олеговичу «по наследству» еще от его родителей, вполне крепкой и боевой пожилой женщины Маргариты Валентиновны. Мое появление в ее владениях первое время не приветствовалось и даже всячески пресекалось. Но постепенно я отвоевала это пространство, когда хотела что-то приготовить особенное или просто чайку с сыном и мамой попить без выкрутасов с сервировкой в столовой.

Каждый день на помощь домработнице приходила и уборщица, которая принялась обращаться ко мне как к хозяйке: а окна когда мыть будем, а шторы стирать, а ковры не пора ли в химчистку сдавать… и так далее, демонстративно игнорируя Маргариту Валентиновну, до моего появления в доме решавшую все эти вопросы.

Подозреваю, что между дамами шла своя, неизвестная мне война. Но мне это было только на руку и помогло постепенно взять все хозяйство в свои руки. И разобраться с каждой мелочью, что я и сделала не без некой хитрости, задвигая на задние ряды властную домработницу, не желавшую так легко и просто сдавать мне свои позиции и признавать меня хозяйкой. Я «подмазывалась» к Роману Олеговичу:

— А как это было принято в вашей семье, а как ты больше любишь, а как делала твоя мама…

Ему нравилось мое желание сохранить традиции семьи и сделать что-то приятное ему, он это поощрял, хвалил меня и всегда с удовольствием отвечал на мои вопросы.

Да, обращалась я к нему на «ты», но всегда и неизменно по имени-отчеству. Постепенно, став полноправной хозяйкой нашего дома, я освоилась и свыклась с заведенными порядками и привычками моего мужа.

К Максиму Роман Олегович был совершенно равнодушен и старался его не замечать, несколько раз поначалу делал нам с мамой замечания, чтобы мы уводили ребенка, когда он возвращается с работы и отдыхает.

Мамочка моя быстро встала на ноги, уже через два месяца после вмешательства Русакова ее выписали из больницы, и она поселилась рядом с нами, через два дома, в двухкомнатной квартире, снятой для нее Романом Олеговичем. И постепенно, восстанавливая силы и здоровье, взяла все заботы о Максимке на себя, отказавшись от услуг дополнительной няни, — они с Маргаритой Валентиновной вполне справлялись с ребенком вдвоем.

Тут надо бы с улыбкой отметить, что грозная домработница полюбила нашего ребенка, как родная бабушка, как только может до самой глубины души полюбить женщина, никогда не имевшая своих детей и семью. Первое время она, правда, тщательно скрывала от нас эту любовь, но вскоре начала открыто проявлять свои чувства.

А с отчуждением и холодностью Романа Олеговича мой сынок справился самостоятельно, протоптав своими маленькими, но плотненькими мужскими ножками-лапотошками дорожку в его сердце и вызвав уважение большого человека.

Началось все с одного эпизода, когда Роман Олегович неожиданно заехал днем домой за документами и обнаружил в большой гостиной на ковре играющих в кубики Макса и маму.

— Надежда Владимировна, а почему вы не в детской с ребенком играете? — строго спросил хозяин дома.

— Здесь светлее, и ковер теплее, Роман Олегович, — оправдывалась мама. — И мы развивающей игрой заняты — не испортим ничего, не сломаем и не испачкаем.

— И что это за игра? — внезапно заинтересовался он.

— Кубики с буквами, — пояснила мама. — Мы так алфавит учим и складывать слоги и слова.

— Но ему же всего три года? — удивился Роман Олегович.

— Он у нас очень умный мальчик и во многом опережает своих сверстников, — улыбалась мама и предложила: — А вот посмотрите. — И обратилась к ребенку: — Максим, покажи, где буква «А», а теперь найди, какую букву к ней можно приставить?

Максимка, солидно выпятив губку от усердия, нашел букву «А» и кубики с буквами «П» и «М», поковырялся среди раскиданных кубиков и нашел еще несколько таких же букв и сложил из них «МАМ» и «ПАП».

— Удивительно, — дал сдержанный комментарий Русаков и удалился по своим делам.

Через полгода Максимка научился читать и однажды поразил всех нас.

Когда он успел обратить внимание на привычку Романа Олеговича устраиваться у себя в кабинете и читать периодику, сидя в кресле за столом, если не работал в это время с документами, так и осталось для нас с мамой загадкой, но умненький мальчик не только заметил это, но и запомнил.

И вот как-то раз, держа в одной руке любимую книжку, другой волоча за собой свой маленький стульчик, он подошел к приоткрытой двери хозяйского кабинета, сопя от натуги, распахнул пошире дверь и пошагал к столу, за которым в кресле сидел Русаков. Роман Олегович молча, но с большим удивлением наблюдал за действиями ребенка. Максимка дотащил стульчик до его кресла, поставил рядом, сел, устроившись поудобнее, посмотрел на профессора, открыл свою книжку и, приняв такую же позу, как у старшего, — нога на ногу, принялся читать. Он водил пальчиком по буквам и шепотом, себе под носик, произносил слова.