Делл (СИ) - Мелан Вероника. Страница 32

- Хочешь?

- Нет.

Ответила слишком поспешно. Он заметил.

- Ты не любишь апельсины?

- Нет.

Соскользнуть бы с темы…

- По вкусу не нравятся?

- Раньше нравились.

- А теперь?

Прицепился… Почему мы говорим об апельсинах? Какая разница – раньше, сейчас? Зачем эта вдумчивость и вкрадчивость?

- А теперь нет.

- Почему?

Солгать? Увильнуть? Или ответить правду? Для него – обычный разговор, для меня – холодная мерзкая лужа, в которую не хочется наступать. Уж лучше правду. С такими, как Дэлл, всегда лучше правду, иначе потом будет хуже…

- Тот торт был украшен апельсинами. С тех пор и не люблю.

Все. Выдала. Добавлять ничего не стала - итак все ясно. Избавилась от тайны и от дальнейших назойливых расспросов.

Резкий аромат дразнил ноздри, вызывая рвотные спазмы памяти. Перед глазами всплыли оранжевые дольки, залитые в желе: они выглядели такими блестящими, гладкими, аппетитными. Несколько секунд я любовалась ими, предвкушая скорое пиршество для вкусовых рецепторов, пока кремовая конструкция не разлетелась ошметками по всему офису. Обидно. Сколько раз страдали мои бедные ладони? В тот день тяга к цитрусовым потерялась полностью, как отрубило. Отличный день рождения, полный сюрпризов.

Задумавшись, я не заметила, как Дэлл поднялся из-за стола, прихватил с собой тарелку и подошел ко мне. Ровно попросил:

- Сядь на стол. И раздвинь ноги.

- Что?!

Я почти поперхнулась от неожиданности.

- Просто сделай, что я сказал.

- Сесть куда, прямо на кухонный стол?!

- Да.

Сумасшедший? Зачем просить о таких вещах? Еще и ноги раздвинуть?!... Дэлл встретил взгляд моих глаз, круглых, как блюдца, предельно спокойно, словно питон, не распознающий слова, ориентирующийся лишь по жестам, мимике и исходящей от жертвы ауре. Какое-то время мы смотрели друг на друга под тихое жужжание холодильника и тиканье часов: я - подозрительно сощурив глаза и с гулко бьющимся сердцем, он – ожидая действий.

Сглотнув, я неохотно подчинилась. Поднялась со стула и неуклюже, ощущая себя предельно странно, села на стол. Затем медленно, после длинной неловкой паузы раздвинула колени в стороны. Хорошо, что в джинсах.

- Шире.

Спрашивать «зачем» не имело смысла: не ответит.

Апельсиновый дух, исходящий от тарелки, сделался почти невыносимым. Стол скрипнул. Мои колени разошлись в стороны, и я тут же ощутила себя голой, беззащитной и уязвимой. К чему эти странные просьбы, звучащие, как мягкие приказы? Какой смысл в сидении одетой на кухонном столе и…

Додумать не получилось: Дэлл одной рукой отодвинул стул и шагнул прямо ко мне. Подошел вплотную, настолько близко, что еще несколько сантиметров, и его бедра прижались бы к моим. Практически устроился между ног. В полном смятении я смотрела, как он неторопливо взял с тарелки ломтик апельсина и поднес к моему рту.

- Съешь.

Сердце стучало галопом; роем вспугнутых ос заметались мысли. Я помотала головой.

- Так надо. Съешь.

- Не хочу.

Едва удержалась, чтобы не отодвинуться назад, не заползти с ногами на стол.

- Пожалуйста.

И снова это слово, произнесенное магически-мягким голосом, и обволакивающий взгляд. Я перевела взгляд на кусочек фрукта, застывший вблизи моих губ, на секунду закрыла глаза (зачем я подчиняюсь!), выдохнула и нехотя открыла рот. На язык легла покрытая тонкой кожицей цитрусовая мякоть. Сдерживая дрожь, я жевала ее медленно, стараясь не думать, зачем делаю это.

Зачем позволяю делать с собой это.

Апельсиновый вкус вызвал ворох ненужных воспоминаний – болезненных, неприятных. Куски крема на руках и боль… хохот коллег.

Забыть. Не помнить! Дожевать и сглотнуть!

Все. Я сделала это. Противно, но пережить можно. Не рассыпалась. Вот только… зачем?

- Молодец.

Теперь Дэлл смотрел тепло, почти ласково, как на дикого звереныша, который наконец-то начал одомашниваться. А затем наклонился – я не успела даже отреагировать – и поцеловал. Секунда, резкий стук собственного сердца, и его губы накрыли мои. Большой палец мягко надавил на подбородок, заставляя мой рот приоткрыться, и его дыхание смешалось с моим. Нежно, сладко, будто награждая за послушание. В тот момент, когда его язык проник внутрь, я забыла и об апельсинах, и о торте, и неприятных воспоминаниях. Остался лишь жар его кожи и нежность губ. Голова поплыла… Горячий торс, крепкая мужская шея, короткий ежик волос на затылке. Неужели моя рука уже зарылась в них?...

Когда Дэлл прервал поцелуй, я едва не застонала. Сдержалась, только прикусила губу, сожалея, что ее лишили тепла прикосновений.

- А теперь еще раз…

Голос прозвучал хрипло, хитро блеснули в полумраке глаза. Очередная апельсиновая долька оказалась у губ.

- Что ты делаешь?... Дэлл, зачем?

- Не спрашивай. Делай.

Он вновь нежно надавил на подбородок, положил ее на мой язык, дождался, пока прожую, а затем снова поцеловал. Я не успевала опомниться. На этот раз поцелуй более страстный, более мужской, более требовательный. Но все еще ласкающий, скручивающий мучительно нежные спирали в животе.

- И еще одну.

Я сжевала следующую с такой скоростью, будто от этого зависела моя жизнь. Плевать, сколько будет апельсинов, лишь бы поцелуи не прерывались, лишь бы жар все усиливался, лишь бы не разрывалась в конце эта связь… Я царапала его плечи, таяла от крепости спины под пальцами, зарывалась ими в волосы… Апельсин… и снова его язык, снова мужские губы, твердые бедра, вдавленные в промежность. Еще апельсин, и еще больше страсти - испить, почувствовать его язык внутри, легко прикусить за губу, прижаться к широкой груди, обвить за шею…

- Вот видишь?

Поцелуй вновь оборвался. И сразу стало холодно. Почти болезненно одиноко. Все мое существо тянулось навстречу, не желая разъединяться.

- Что?

Дыхание никак не удавалось выровнять. Горел подбородок, потертый о жесткую щетину.

- Ты все съела.

Он знал, что я хотела большего, и мне было вовсе не до того, съела я все или нет, и улыбался. Подушечка большого пальца нежно провела по нижней губе.

- Это называется подмена ассоциаций, Мег. Теперь, глядя на апельсины, ты будешь думать о другом.

Я уставилась на пустую тарелку, словно голодный пес. Неужели они, правда, закончились? А поцеловать еще?... Неужели все? Только не все! Нет! Неужели это была только игра – восстанавливающий психологический тренинг? Впору было заскулить: низ живота пульсировал от прилившей крови, меж моих бедер все еще покоились мужские, хотелось следовать за ласкающим губы пальцем хоть на край света…

Как сказать, что я хочу еще? Дальше… больше… глубже, хочу всего! До конца!

- Это все? Только урок? Мы… мы… не продолжим?

- А ты бы хотела продолжить?

- Да, – (Зачем признаюсь? Унижаюсь… выпрашиваю) Но не сдержалась и добавила. - Очень…

Вновь почти рабыня, вымаливающая у господина толику ласки.

Серо-голубые глаза напротив плавили жаром, плавили так, что налитый возбуждением воздух почти потрескивал. Казалось, несколько секунд Дэлл боролся с дьяволом внутри себя. Затем прикрыл глаза и прошептал:

- Ты ведь пожалеешь об этом…

В груди на секунду кольнуло, но боль тут же скрылась, оставив после себя тягучий растворяющийся след.

- Да, возможно. Но не сегодня.

И когда глаза напротив распахнулись, я поняла, что в этот вечер Дэлл уже не остановится.

Казалось, дальше существовало две Меган: та, что, прижатая к стене, царапала мужскую спину в порыве страсти и захлебывалась в эмоциях, и другая - неосязаемая оболочка-разум, парившая отдельно, что наблюдала за происходящем с нежной грустью в глазах. Не шах и не мат, нет, только начало, но уже ничто не станет таким, как прежде.

Весь мир стал Дэллом – его жадными до поцелуев губами, его жесткими и нежными руками, его глазами, будто подернутыми дымкой безумия, прорвавшегося на поверхность желания. Будто гейзер, настойчиво бурливший в глубине, прорубился, наконец, через скалы и нашел выход наружу – вырвался на волю с шипением и брызгами.