Триптих. Одиночество в Сети - Вишневский Януш Леон. Страница 78
Когда пишешь только научные статьи, особенно те, что касаются естественных наук, слова, в сущности, лишь средство, с помощью которого передается информация. Закодировать ее как можно короче, постараться, чтобы в ее передаче было как можно меньше термодинамического шума, убрать из нее собственные эмоции, а свое — автора — присутствие ограничить исключительно фамилией на титульном листе. При таком взгляде на роль слова ответственность за него сводится исключительно к ответственности за истину, которую эти слова должны передать. Это очень большая ответственность, но принципиально полностью игнорирующая эмоциональное восприятие и реакцию читателей. Даже самому тщеславному и самовлюбленному генетику не придет в голову, что кто-то может растрогаться до слез, впасть в депрессию или изменить свою жизнь по прочтении его работы, посвященной обнаружению полиморфных участков генома при помощи маркеров. [31]Когда «Одиночество…» покинуло компьютерный диск в моем бюро во Франкфурте, я отнесся к нему скорее (подобно тому самому генетику) как к очередной «публикации», чем как к литературному произведению. Публикации для меня экзотической, абсолютно новой, но все-таки публикации. Не знаю, все ли дебютанты чувствуют то же самое или это специфика дебютирующих химиков-программистов. Даже обнародование своего электронного адреса на обложке книги я трактовал скорее как обязанность подтвердить свое существование в контексте тематики этой книги (ведь я поместил главных героев в Сеть), чем как попытку хитро выманить у читателей их реакции. Да и в публикуемых мною научных статьях я тоже сообщаю свой электронный адрес.
В том, что это не просто публикация, я убедился, когда стали приходить первые мейлы. Поначалу я впал в состояние безграничного удивления: я чувствовал себя как тот генетик, изучающий полиморфизм. Даже хуже, потому что я не представлял, что кто-то, даже если бы и написал ему, смог бы его обвинить в публикации «лжи и подлости». Но одно обвинение было сформулировано так, что я даже растрогался.
Уважаемый господин автор!
Не знаю, с чего начать, потому что не хочу отнимать у Вас драгоценное время, а в нескольких словах сказать сложно.
У меня тридцатилетняя дочь, и как раз о ней я пишу Вам.
Примерно месяц назад моя дочь, зовут ее Барбара (имя изменено, — Я. Л. В.), приехала ко мне какая-то странная. Худая, бледная, тихая стала, спокойная и очень-очень грустная. Может быть, Вы способны представить, что чувствует мать, когда видит свое единственное дитя в таком состоянии. Я очень испугалась, потому что в последний раз видела ее такой, когда она рассталась с «любовью всей своей жизни», как она его называла. Первая пришедшая в голову мысль — что этот гад снова принялся тревожить ее и терзать ее голову и сердце. Но я ничего не сказала и не стала спрашивать. Она сама заговорила несколько дней спустя. Дала мне какую-то книгу и сказала: ты ведь всегда хотела знать почему, так прочти и увидишь, как я любила его и кем он был для меня.
Вы уже, наверное, догадались, что это была Ваша книга. Я успела прочесть ее до восхода солнца, потом пошла в ее комнату, и мы несколько часов вместе проплакали.
Моя дочь тоже встретила такого Якуба, хотя, скажу я Вам, думаю, только Бася находила в нем столько прекрасного. Мне уже много лет, и я видела много хороших мужчин, но в таких Якубов не верю. «Мужик, он и есть мужик, даже если его вымыть и в чистое одеть», — говорила, царство ей небесное, моя мамочка.
У Басиного Якуба были жена и дети. Он отнял у нее душу, сердце и тело, и мне кажется, что пока отдал только тело.
Обо всем этом я узнала, только когда она с ним порвала. Тогда она страшно исхудала и вскоре ушла и от мужа. Сказала мне, что не могла жить во лжи и сраме таком большом, что даже мне ничего об этом не смогла сказать. От мужа она ушла, потому что изменила ему и полюбила другого, а от того, другого, ушла потому, что он принимал ее только в качестве любовницы, а она так жить не могла.
С тех пор прошло время. Я думала, что оно залечит ее раны, и уже казалось, что они по крайней мере не кровоточат, а эта книга снова их открыла. До сих пор Бася не может прийти в себя. Проводит у меня каждую субботу и каждое воскресенье, и мы постоянно об этом говорим. Она всегда ссылается на Вас и, простите, всегда называет Вас лжецом. Считает, что придуманный Вами конец — это ложь и подлость и ничего подобного не бывает.
А еще она говорит, что не простит Вам, но с книгой не расстается, держит ее под подушкой, бедная моя малышка. Вы уж простите ей это, она такая ранимая.
Пишу Вам, а сама думаю, что, может быть, это ей поможет. Я никогда раньше не видела в ней столько злости, только отрешенность. Никогда она столько не говорила об этом. Может, теперь, когда она дала волю своей злобе, ей полегчает? Может, она только по прочтении этой книги поняла, что тот жестоко предал ее и что он не стоит ни ее любви, ни ее терзаний? Может, отсюда ее злость? Если так и произойдет, то я поблагодарю Вас, но пока что очень сожалею, что Вы всколыхнули в ней прошлое, о котором ей давно полагалось бы забыть.
Но справедливости ради я должна признать, что испытываю к Вам пусть немного, но благодарность. Теперь я гораздо лучше вижу то, что пришлось пережить моей Басе, но чем больше я чувствую, как это должно было быть чудесно, тем больше не понимаю, почему все обязано так заканчиваться. Жаль говорить это, но я бы предпочла, чтобы тот бросился под поезд или чтобы Басеньке встретился этот Ваш Якуб. Бог даст, может, когда-нибудь встретит, она молодая, красивая, добрая, умная и такая впечатлительная.
А кроме того, Вы мне подарили много трогательных мгновений, впрочем, и грустных тоже, которых у нас с дочкой и без того хватало.
Вечером приедет ко мне моя Басенька, надо скорее бежать на кухню и испечь шарлотку, которую она так любит, может, немного придет в тело, бедняжка.
С приветом,
«Одиночество…» внезапно ворвалось в жизнь других людей, вызывая в них самые разные эмоциональные реакции. Кое-кто считал, что, как автор этой книги, я просто обязан был узнать о них. Вот и писали они мне об этом. Рефлективно, аналитично, эмоционально, забавно, очень лично, порой даже интимно.
Вчера я прочел книгу. Невероятная. Прекрасная. Трогательная. Чудесная. У нас после этого с женой была такая чувственная и сильная любовь, какой не бывало прежде. Утром я сел за компьютер. Мой почтовый ящик был пуст.
Я — польский ксендз, работаю и учусь в Италии. «Одиночество…» меня взволновало…
Случай с братом Анджеем и монашкой взят из жизни?
Вы близки мне.
Привет.
…Я проплакала…
Я проснулась от тридцатилетнего сна и открываю жизнь, ищу, чувствую, переживаю, приобретаю опыт.
Учусь быть.
Спасибо за указания.
Спасибо Вам за волнение, нервную дрожь, за учащенное сердцебиение, за потные ладони, за слезы. По прочтении Вашей книги я закурила, наполнила бокал, закрыла глаза — и это было как хороший секс.
Мое сердце разорвалось во второй раз. Вы довольны собой?!
31
Генетический маркер— участок ДНК с известной локализацией.